De profundis

Александр Махов

​

Леонардо

​

Обо всём этом мир узнал срав­ни­тель­но не­дав­но. И хо­тя вре­мя жес­то­ко обо­шлось с па­мятью ве­ли­ко­го твор­ца, не оста­вив по­том­кам да­же ме­с­та его за­хо­ро­не­ния, в ог­не нескон­ча­е­мых войн, по­жа­рищ и дру­гих ка­та­клиз­мов чу­дом уце­ле­ли бес­цен­ные кар­ти­ны Лео­нар­до (их око­ло 20), его чер­те­жи, ри­сун­ки и ма­ну­скрип­ты.

К на­сто­я­ще­му вре­ме­ни рас­се­ян­ное по все­му све­ту бо­га­тей­шее ру­ко­пис­ное на­сле­дие ве­ли­ко­го твор­ца со­бра­но во­еди­но и обе­ре­га­ет­ся от воз­дейст­вия вред­ных внеш­них фак­то­ров в спе­ци­аль­ных хра­ни­ли­щах раз­лич­ных на­цио­наль­ных биб­лио­тек и в му­зе­ях Ми­ла­на, Ту­ри­на. Лон­до­на, Па­ри­жа, Мад­ри­да и Си­эт­ла в США.

Ру­ко­пи­си Лео­нар­до на­счи­ты­ва­ют свы­ше се­ми ты­сяч стра­ниц, кро­ме тех, что бы­ли утра­че­ны в раз­ное вре­мя из-за не­бреж­но­го хра­не­ния. Они со­дер­жат мыс­ли и за­пи­си мас­те­ра, вы­рван­ные из его тет­ра­дей, и пред­став­ля­ют со­бой пе­ре­пле­тён­ные ли­с­ты, со­бран­ные в двад­цать де­вять ко­дек­сов. Все ру­ко­пи­си на­пи­са­ны мел­ким убо­ри­с­тым по­чер­ком ле­вой ру­кой — спра­ва на­ле­во, и по­это­му про­честь лю­бую за­пись мож­но лишь с по­мощью зер­ка­ла. Обыч­но это вы­рван­ные из тет­ра­ди лист­ки с то­роп­ли­вой за­писью, что­бы не за­быть, воз­ник­шей мыс­ли.

На­при­мер, на од­ной из стра­ниц Ат­лан­ти­чес­ко­го ко­дек­са вмес­те с ри­сун­ком со­дер­жат­ся раз­мыш­ле­ния о сфе­рич­нос­ти Зем­ли или мыс­ли о стро­е­нии те­ла че­ло­ве­ка, снаб­жён­ные ана­то­ми­чес­ки­ми ри­сун­ка­ми. На тет­рад­ных лист­ках мож­но про­чи­тать ве­сёлые при­ба­ут­ки и про­зви­ща, услы­шан­ные на ули­це, или под­роб­ный пе­ре­чень де­неж­ных рас­хо­дов при рас­чётах с под­мас­терь­я­ми и по­став­щи­ка­ми про­дук­тов. Сле­ду­ет так­же учи­ты­вать, что язык ру­ко­пи­сей пре­тер­пел зна­чи­тель­ные из­ме­не­ния вмес­те со ста­нов­ле­ни­ем италь­ян­ско­го ли­те­ра­тур­но­го язы­ка.

Ост­рый ум Лео­нар­до, изу­чав­ший за­ко­ны при­ро­ды и дейст­вие изо­бре­тен­ных им при­бо­ров и ме­ха­низ­мов, ста­вит пе­ред ис­сле­до­ва­те­ля­ми це­лый ряд не­раз­ре­ши­мых за­га­док, да и сам он был та­инст­вен­ной на­ту­рой, склон­ной к мис­ти­фи­ка­ци­ям. Лео­нар­до со­зна­тель­но при­бе­гал к тай­но­пи­си, впи­сы­вая од­ну стро­ку в дру­гую и ши­ро­ко при­ме­няя за­мыс­ло­ва­тые гра­фи­чес­кие зна­ки и сим­во­лы, а сло­ва, как от­ме­ча­ет Ва­за­ри, впи­сы­ва­лись «на­вы­во­рот». Он рев­ност­но обе­ре­гал за­пи­сан­ные им мыс­ли и на­блю­де­ния за при­ро­дой от по­сто­рон­них глаз не­по­свя­щён­ных. Ви­ди­мо, на то у не­го бы­ли вес­кие при­чи­ны. Из­вест­но, как при­дир­чи­ва к каж­до­му на­пи­сан­но­му сло­ву бы­ла цен­зу­ра все­силь­но­го ор­де­на иезу­и­тов, ко­то­рая осо­бен­но сви­реп­ст­во­ва­ла в мрач­ную по­ру Контр­ре­фор­ма­ции.

В ка­чест­ве при­ме­ра со­шлём­ся на две сказ­ки Лео­нар­до. Так, в од­ной из за­бав­ных ис­то­рий под на­зва­ни­ем «Ус­тав обя­зы­ва­ет» го­во­рит­ся:

Два слу­чай­ных пут­ни­ка оста­но­ви­лись по­на­ча­лу у при­до­рож­ной хар­чев­ни, где у хо­зя­и­на, кро­ме жал­ко­го ху­до­соч­но­го ку­рён­ка, не­че­го бы­ло по­дать к сто­лу. Один из пут­ни­ков сра­зу смек­нул, что ку­рён­ка ед­ва хва­тит лишь на од­но­го, что­бы за­мо­рить чер­вяч­ка, и об­гло­дал его до кос­точ­ки. А вот его со­тра­пез­ни­ку, мо­ло­до­му мо­на­ху, при­шлось до­вольст­во­вать­ся кус­ком хле­ба в су­хо­мят­ку.

Ког­да пос­ле пе­ре­ку­са оба ока­за­лись у пе­ре­пра­вы че­рез бур­ную ре­ку, и пер­вый пут­ник с брюш­ком, ока­зав­ший­ся куп­цом-хит­рю­гой, на пра­вах стар­ше­го по­про­сил рос­ло­го мо­на­ха по­мочь ему пе­ре­брать­ся на дру­гой бе­рег.

В же­ла­нии по­мочь ближ­не­му мо­ло­дой мо­нах взва­лил по­пут­чи­ка на за­кор­ки и во­шёл в во­ду. Но дой­дя до се­ре­ди­ны ре­ки, спро­сил:

— А ска­жи-ка, лю­без­ный, что у те­бя там в сум­ке?

— Глу­пый во­прос! — от­ве­тил тот. — Да ка­кой же по­ря­доч­ный ку­пец от­пра­вит­ся без де­нег в путь?

Услы­шав это, мо­нах сбро­сил, не раз­ду­мы­вая, с се­бя тя­жёлую но­шу в во­ду с та­ки­ми сло­ва­ми:

— Ус­тав нас обя­зы­ва­ет не при­ка­сать­ся к день­гам.

— * —

В дру­гой прит­че «Сто за од­но» при­во­дит­ся та­кая за­бав­ная ис­то­рия:

Од­наж­ды свя­щен­ник ре­шил обой­ти до­ма при­хо­жан, что­бы удос­то­ве­рит­ся, на­сколь­ко при­леж­но ими со­блю­да­ют­ся цер­ков­ные пред­пи­са­ния. Оста­но­вив­шись пе­ред до­мом из­вест­но­го ху­дож­ни­ка, он под­нял­ся на вто­рой этаж и, ока­зав­шись в прос­тор­ной мас­тер­ской со мно­жест­вом раз­ве­шан­ных вез­де кар­тин и ри­сун­ков, при­сту­пил к сво­е­му при­выч­но­му де­лу, обиль­но окроп­ляя сте­ны свя­той во­дой.

Уви­дев, что крас­ки на его ра­бо­тах по­тек­ли, ху­дож­ник не на шут­ку разо­злил­ся. Осо­знав со­вер­шен­ную им оплош­ность из-за чрез­мер­но­го усер­дия при окроп­ле­нии стен, свя­щен­ник по­ста­рал­ся успо­ко­ить ху­дож­ни­ка:

— Не гне­вись, сын мой, я лишь ис­пол­няю свой долг. Всяк, кто по­сту­па­ет пра­вед­но, дол­жен с на­деж­дой и ве­рой упо­вать на сло­ва Все­выш­не­го:

«За каж­дое доброе де­я­ние на зем­ле да воз­на­гра­дит нас не­бо сто­ри­цей!»

Ху­дож­ник по­до­ждал, по­ка сло­во­охот­ли­вый про­по­вед­ник с его нра­во­уче­ни­я­ми по­ки­нет мас­тер­скую, и за­тем под­бе­жал к ок­ну. Ви­дя, как тот вы­хо­дит на ули­цу, он вы­лил ему на го­ло­ву це­лое вед­ро во­ды.

— При­ни­май, от­че! — про­кри­чал он сверху — Вот те­бе обе­щан­ное воз­на­граж­де­ние с не­ба за ис­пор­чен­ные ра­бо­ты! Сто за од­но!»

Эти две прит­чи с их яв­но ан­ти­ре­ли­ги­оз­ной по­до­плёкой яв­ля­лись по­рой при­чи­ной от­ка­за не­ко­то­рых из­да­тельств, в том чис­ле и италь­ян­ских, пуб­ли­ко­вать лео­нар­дов­ские «Сказ­ки, ле­ген­ды и прит­чи». На­пом­ним, что Ва­за­ри в сво­их «Жиз­не­опи­са­ни­ях» пи­сал о без­ве­рии ве­ли­ко­го мас­те­ра. Прав­да, по­том его на­столь­ко на­пу­га­ли су­ди­ли­ща ин­кви­зи­ции над без­бож­ни­ка­ми, что он вы­черк­нул из кни­ги свои преж­ние сло­ва, что­бы не на­вре­дить па­мя­ти ве­ли­ко­го мас­те­ра.

Но ка­ко­вы бы не бы­ли опа­се­ния со­мне­ва­ю­ще­го­ся био­гра­фа, Лео­нар­до сво­и­ми тво­ре­ни­я­ми по­ка­зал, сколь ве­ли­ка и без­гра­нич­на бы­ла в нём ве­ра в Хрис­та. Что­бы в этом убе­дить­ся, до­ста­точ­но вспом­нить его фрес­ку «Тай­ная ве­че­ря», на­пи­сан­ную им в тра­пез­ной ми­лан­ской церк­ви Сан­та Ма­рия дел­ле Гра­цие.