Часть первая,

со спортивным и околоспортивным уклоном

ХОККЕИСТЫ

До сих пор хранится у меня дома в Большой Комнате отставной Мамин зелёный портфель с моими детскими рисунками.

Ещё дошкольного времени.

Есть там и очень внешне похожий на оригинал — портрет центрального нападающего Дуганова — главного героя тогдашнего советского художественного фильма «Хоккеисты».

В исполнении актёра Вячеслава Шалевича.

Так мной под портретом и написано.

Прыгающими карандашными печатными буквами: Дуганов…

Это уже было, когда я болел за «Спартак».

Сильнее, конечно, за футбольный, но и за хоккейный тоже.

Где уже играли в одной тройке братья Майоровы и Старшинов.

Причём центрального нападающего играл Вячеслав Старшинов, чья фамилия у меня ассоциировалась исключительно с воинским званием.

Как, впрочем, и фамилия близнецов-братьев, игравших справа и слева.

Тройка же вся целиком именовалась комментаторами Николаем Озеровым и Яном Спарре по фамилии её центра — старшиновской.

Что меня в те поры здорово угнетало.

Своей нарочитой несправедливостью.

Ибо в моём представлении об иерархии тройку следовало бы именовать майоровской.

По двум абсолютно очевидным для меня обстоятельствам.

Во-первых, офицерское звание майор несравнимо выше младшекомандного звания старшина.

А во-вторых, за братьями было численное большинство.

Выражаясь хоккейным термином…

Просто Кузя...

Будущий капитан ЦСКА и советской сборной по хоккею с шайбой защитник Виктор Кузькин начинал другим хоккеем.

Русским.

С мячом.

Коим занимался на московском Стадионе Юных Пионеров.

Дядя — практически его ровесник — был с Кузькиным знаком достаточно близко.

О чём в нашем доме периодически вспоминали.

Особенно во время чёрно-белых телевизионных хоккейных трансляций...

Надо честно признать, что неоспоримый факт Дядиного близкого знакомства с легендарным Виктором Кузькиным наполнял меня чувством глубокой гордости за доставшуюся мне семью и как бы слегка приобщал к чему-то почти надмирному...

А когда мне было лет шесть, Дядя познакомил меня и с Виктором Кузькиным.

Лично.

На Северной трибуне Центрального стадиона «Динамо».

В перерыве тамошнего футбольного матча.

Где мы с хоккеистом Кузькиным случайно пересеклись...

Больше всего меня поразило то, что Дядя обращался к нему, легендарному, без всякого пиетета и называл живого небожителя просто Кузя...

В день собеседования

Чтобы оказаться принятым в первый класс 39-й спецшколы с преподаванием ряда предметов на английском языке, поступающему надлежало пройти предварительное собеседование.

Естественно, на русском.

Заранее записавшись.

Однако в порядке живой очереди.

Которая, впрочем, регулировалась из директорского кабинета.

Где, собственно, само собеседование и проходило...

Ну и в этой майской живой очереди повстречал я одну мою юную старую знакомую по старшей группе нашего с ней детского сада номер 1312.

Только что нами оконченного...

Случайно столкнувшись в живой очереди, мы очень обрадовались.

Мигом ощутив нешуточную взаимную душевно-телесную поддержку в абсолютно новом для нас обоих (как минимум — изнутри) месте.

В общем, прилепились мы друг к другу столь крепко и основательно, что просто не смогли и не захотели потом разлепиться.

Хотя будучи давними, вполне очевидными симпатизантами каждый каждого, всё-таки никогда не были столь зашкаливающе близки.

Как в тот ясный майский день...

Принесший нам, кроме обоюдного принятия в школу, — ни с чем не сравнимое, полное, однодневное приятие друг друга.

Двуедиными концентрированными усилиями мы вынудили наших старших родственников с обеих сторон свести нас тем днём ещё раз.

Уже после объявления результатов собеседования, которые мы с тихим трепетом ожидали, сидючи впритык на коричневой школьно-коридорной банкетке и держась при этом за руки...

Второй раз на дню мы встретились всего-то минут через двадцать.

После того, как расстались.

В её дворе.

Из которого меня почти насильно уволокли домой.

Чтобы я мог вскорости возвернуться.

С дефицитными тогда бадминтонными ракетками и полагающимся к ним в комплекте лёгким пластмассовым волланчиком...

Наша безостановочная околоспортивная игра на асфальте длилась, пока не начало темнеть.

Лишь тогда нас всё-таки окончательно разлепили.

Под благовидным предлогом неминуемого домашнего ужина...

А завтра приехала моя поездка на дачу.

А три месяца спустя мы пошли в школу.

В нашу с ней 39-ю английскую спецшколу.

В первый класс.

Я в «А».

Она в «Б».

Где все десять тогдашних положенных школьных лет параллельно и проучились...

Прогулочный вертолет над Москвой

Папа очень долго мне говорил, что на Москву сверху можно посмотреть не только с Чёртова Колеса, которое в парке Горького, или со Смотровой площадки, что в Лужниках.

Но и с настоящего вертолёта.

С высоты настоящего неба.

Мол, есть такая обзорная полуторачасовая лётная экскурсия.

А стартует регулярный прогулочный вертолёт совсем недалеко от нашей Беговой.

Сел на 23 трамвай — и через десять минут уже практически на месте вертолётного старта.

На Центральном Московском аэровокзале.

Ну и выбрались мы как-то туда.

С Мамой и Папой.

На Аэровокзал.

Приехали на 23 трамвае.

Года через два после того, как Папа про прогулочный вертолёт говорить начал...

А на Аэровокзале нам и говорят, что теперь прогулочный вертолёт отсюда не летает.

Надо ехать в Домодедово.

Кажется, туда.

Вот мы и поехали.

Сначала — электропоездом метро.

Далее — наземным электропоездом.

Электричкой...

Приехали.

А в Домодедове нам и говорят, мол, нет уже больше таких вертолётных обзорных прогулочных экскурсий.

Отменили.

Месяца полтора тому...

Можно только в салон самолёта бесплатно залезть.

Настоящего.

По нему прогуляться

Вон он стоит — самолёт этот...

Ну, залез я в самолётный салон.

Прогулялся по нему.

Сквозь иллюминаторы слёзными младшешкольными глазами глянул.

И — на выход.

К электричке.

Вместе с родителями.

А тут ближе к выходу — радость.

Нечаянная.

В киоске Союзпечать книжку вдруг углядел.

Союзмультфильмовскую.

«Необыкновенный матч».

С картинками из мультфильма.

Моего любимого.

И — с текстом, которого вообще-то в мультфильме не было...

Ну и купили мне родители эту книжку, где симпатичные футболисты фабрики мягких игрушек с какими-то жёсткими, вроде урфин-джюсовских дуболомов ребятами, в футбол играли.

И — у них в упорной борьбе выиграли.

Даже несмотря на то, что те, жёсткие, страшно жухали...

Здравствуй, баба!

Палата прыгунов-высотников нашего летнего спортивного лагеря Стадиона Юных Пионеров вынужденно легла на обязательный послеобеденный сон.

Ежедневный тихий час подразумевал всегдашнее рассказывание анекдотов.

Или чего-то подобного.

Этим заправлял у нас Игорь Карпов.

Который на сей раз решил предложить всеобщему вниманию скабрёзную частушку.

Посредством речитатива.

Ну и завёл:

Шёл я лесом-камышом.

Вижу баба голышом.

— Здравствуй, баба!

— Добрый день!

И — аккурат на этих самых словах доброжелательным рефреном прозвучало «Добрый день!»

Это в нашу тринадцатиместную палату незнамо по какой надобности, без упреждающего дверного стука вломилась габаритнейшая старший тренер по лёгкой атлетике ДЮСШ УСК «Юные пионеры» Валентина Васильевна Ольшевская, встреченная приветным дружным пионерским и комсомольским хохотом...

Как я выигрывал у чемпиона Европы

В моей давнишней легкоатлетической юности я, однократный призёр зимнего Кубка Москвы, помнится, обыгрывал и более титулованных ребят.

Да, бывало такое — выигрывал я у них.

Впрочем, крайне редко.

Буквально — пару раз.

А ещё я выигрывал у чемпиона Европы.

Причём неоднократно.

Раза три.

Может, четыре...

Короче, всякий раз выигрывал, когда мы оказывались вместе с ним в одном секторе.

Легкоатлетическом.

Обычно внутри нашего манежа.

Расположенного на территории Стадиона Юных Пионеров.

Все учащиеся здешней ДЮСШ Олимпийского резерва, включая меня, автоматически были отнесены к обществу «Труд».

Выступая на общемосковских, общероссийских и общесоюзных состязаниях за него.

За «Труд».

Но к обществу «Труд» относилась и некая структура под сугубо советским, предельно диковатым для нормального уха наименованием «Стройпластмасс».

Вот за неё-то, за эту самую структуру, и выступал сперва тот, кто через несколько лет стал чемпионом Европы.

По лёгкой атлетике.

Дело было ещё в самом начале семидесятых.

Когда мы с ним впервые и встретились.

В легкоатлетическом секторе.

Правда, тот сектор был для прыжков в высоту.

А тот, кто мне в нём проигрывал на протяжении года, был годом меня моложе.

И — уже годом позже стал соревноваться в другом прыжковом секторе.

В секторе для прыжков в длину и тройным.

Да и чемпионом Европы впоследствии он был только среди юниоров.

Хотя за взрослую сборную СССР потом тоже выступал.

За 17 с половиной метров тройным прыгая...

Выигрывал же я у будущего мастера спорта международного класса абсолютно заслуженно.

Даже не по попыткам его обыгрывая.

А с пятисантиметровым преимуществом.

Это — как минимум...

Как я не стал спортивным журналистом

Спортивную журналистику я не то чтобы ценил.

Но хорошо себе представлял.

Будучи ещё школьником.

Регулярно читающим и просматривающим великое множество разноформатных спортивных изданий.

От массовой газеты «Советский спорт» до специализированного журнала «Лёгкая атлетика».

Из всех представителей огромного цеха спортивной журналистики особо выделял я, пожалуй, лишь Станислава Токарева.

За его авторскую нестандартность, органично вмещающую в себя писательскую тягу к художественности.

Которую я, средний старший школьник, был вполне способен оценить...

Что же до инфизкульта, то выбрал я его для поступления по куче причин.

Среди прочих не на последнем месте стояло моё очень приличное знание и понимание спортивных реалий.

Короче говоря, я довольно здорово разбирался в терминологии большинства видов спорта.

Настолько, что сравнительно легко мог бы написать практически о любом.

В журнал или в газету.

А то и радиорепортаж сделать.

Или какое-нибудь соревнование осветить как телекомментатор.

Если вдруг потребовалось бы...

К тому же я осторожно предполагал, что в центральном спортивном ВУЗе страны вполне могут ввести факультет спортивной журналистики.

Ещё во время моего там нахождения.

Ведь, скажем, в тбилисском институте физкультуры такой факультет имелся...

Не ввели.

Хотя какие-то курсы, продержавшиеся пару месяцев, сделали.

Я даже на вводной тамошней лекции побывал.

Которую специально приглашённый газетный спортивный журналист по фамилии Панков читал.

Но главный редактор нашей институтской многотиражки бывший воркутинский прокурор Борис Михайлович Ешурин посещать эти курсы мне категорически отсоветовал.

В ультимативной форме.

Направив силком взамен — на вечерние курсы рабочих корреспондентов при московском Союзе журналистов.

На факультет печати.

С него я почти сразу перевёлся на факультет радио и телевидения.

Благодаря Дедушкиным связям, заключавшимся в минутном телефонном звонке одному из двух факультетских деканов, коего Дедушка хорошо знал по работе...

Курсы рабочих корреспондентов были двухгодичные.

И — ничего мне в результате не дали.

Кроме частичной потери драгоценного личного времени.

А ещё тёмно-красной, почти коричневой корочки об их успешном окончании, которая мне так никогда и не пригодилась...

В общем, к моменту обладания институтским дипломом мои журналистские обстоятельства с места, если и сдвинулись, то лишь номинально.

Занеся мне в актив единственную пятистраничную машинописную рецензию на околотуристическую пробайдарочную украинскую книжку.

Да и та (я про рецензию) оказалась напечатанной в журнале «Физкультура и спорт» уже после получения мной диплома инфизкульта.

Пролежав в редакционном портфеле не меньше полутора лет...

Вдобавок, ещё будучи третьекурсником заочного отделения, мне удалось умыкнуть из институтской Службы Слабых Токов, где я подвизался, пластмассовую табличку «Комментаторская», с ходу прилаженную мной на двери Маленькой Комнаты .

Внутри нашей квартиры.

Правда, табличка «Комментаторская» была бракованная.

Ввиду нехватки в ней одной (из двух) «м»...

А ещё правда то, что к моменту моего капитального выхода за пределы ГЦОЛИФКа и решительного перехода на вольные хлеба спортивная журналистика интересовала меня не особо сильно.

Применительно к будущему полю моей деятельности.

Исключительно литературной...

Честно говоря, я был несказанно рад, когда у чувствующей ответственность за моё будущее благополучие Бабушки не получилось устроить меня в спортивную редакцию Гостелерадио.

Бабушкино письмо самому его председателю Сергею Георгиевичу Лапину, под непосредственным началом которого Дедушка довольно много времени проработал, не возымело никакого действия.

В ответе, подписанном отнюдь не председателем Гостелерадио, значилось, что для работы в спортивной редакции необходимо иметь профильное образование.

То есть не физкультурно-спортивное, а сугубо журналистское.

На худой конец — филологическое.

Любопытно, что, учась в десятом классе, я сделал спортивный очерк для радиостанции «Юность», иерархически встроенной в структуру Гостелерадио.

Так вот, в этой редакции не было ни одного журналиста, у кого было бы профильное журналистское образование.

Да и просто филологического ни у кого из журналистов и редакторов радиостанции «Юность» не было.

Хоть, надо признать, что высшее наличествовало у всех.

Я специально у каждого интересовался...

Отказ Бабушке в принятии внука на престижную работу Бабушка пережила.

Сильно переживая.

В отличие от меня.

Который испытал истинное облегчение.

Поскольку мне стало окончательно ясно, что отечественная спортивная журналистика во мне ничуточки не нуждается.

Как и я в ней, не слишком любимой...

Хотя ещё одна попытка сделаться трудоустроенным штатным спортивным журналистом была мною предпринята.

Точнее, не мной.

А моим бывшим одноклассником (вместе мы учились класса до восьмого) Сашей Осинцевым.

Который вдруг возник на моём горизонте.

С подачи другого моего одноклассника Димы Логинова.

Возник, чтобы начать возникать всё чаще и чаще.

Прямо-таки стараясь вторгнуться всё глубже и глубже...

Есть у меня нынешнего серьёзное подозрение, что возник тогда Осинцев далеко не случайно.

Да и логиновская тогдашняя подача тоже не была из разряда случайных...

Впрочем, сейчас не об этом.

О другом.

О другом Осинцеве.

О Сашином отце, который прочно занимал кресло главного редактора журнала «Спортивная жизнь России».

Надо заметить, издания неимоверно скучного и по-идиотски коммунистически правоверного.

Вот к нему-то, к Осинцеву-старшему, и привёл меня однажды вечером Осинцев-младший.

После долгой массированной встречной подготовки.

В их новую трёхкомнатную квартиру вблизи метро «Семёновская».

Вроде как меня на работу устраивать...

Анатолий Алексеевич Осинцев принял нас на просторной семейной кухне.

За одиночным ужином.

С одиночным же спиртным.

Слабоградусным.

В виде у меня на глазах слегка убывающей на предмет содержимого бутылки жёлтого импортного вермута, порционно всасываемого Осинцевым-старшим из прозрачного среднеформатного бокальчика...

Малорослый и узкотелый Анатолий Осинцев по-царски восседал на круглой табуретке.

Я же при этом стоял.

В паре метров от него.

Александр Осинцев также держал что-то вроде вертикали.

Где-то за моей спиной.

У самой кухонной двери.

Так мы с ним и общались.

С насупленно-землистолицым Анатолием Алексеевичем.

Так и не ответившим мне на моё вежливое добронравное приветствие.

Цедящим скучно-враждебные слова через губу.

И — глядящим явно свысока...

Аудиенция продлилась недолго.

Завершившись тем, что бывший комсомольский работник Анатолий Осинцев просто развернулся на своей круглой подвижной табуретке...

Даже имитацией прощания с хозяйской стороны я не удостоился.

Ни о каком продолжении речи не было.

Да и не могло быть.

Саша по дороге к метро только и делал, что лихорадочно извинялся.

Я же чувствовал себя легко и свободно.

Притом что столь откровенно пародийно-омерзительной человеческой фигуры, как Осинцев-старший, мне к тому времени встречать, кажется, не приходилось...

Два похода с Петром

1

Речь пойдёт про два совсем разных похода.

В один и тот же наш послешкольный год.

С одним и тем же Петром Высоцким.

Моим одноклассником.

Это Пётр активно захотел кратковременно приобщиться к тому, с чем раньше никогда здесь не сталкивался.

По объективно-субъективным причинам...

Безальтернативно выбрав ближайшего меня в качестве провожатого.

Или даже поводыря...

Меня.

Так или иначе приобщённого к миру физкультуры и спорта.

Хотя бы на основании того неоспоримого факта, что я уже учился в ГЦОЛИФКе.

В самом главном советском институте физкультуры.

Пусть даже и на заочном его факультете...

2

Начали мы с похода совсем короткого.

На футбол.

Благо Центральный стадион «Динамо» — всего-то в двадцати пяти минутах пешего хода от нашей родовой Беговой...

Тогда, почти полвека назад, стадион «Динамо» был домашней ареной не только для московских динамовцев, но и для столичных армейцев.

Цээсковцев.

Вот и наш с Петром совместный пеший поход на футбол мы приурочили к матчу чемпионата Советского Союза, где Центральный Спортивный Клуб Армии принимал донецкий «Шахтёр».

То ли ташкентский «Пахтакор».

Сейчас уже точно не вспомню.

Тем более, что донецкий «Шахтёр» и ташкентский «Пахтакор» неплохо рифмуются.

Причём обеими своими составными частями...

В общем, та игра была вполне проходная.

Конечный её счёт, если на что-то в конечном счёте и повлиял, то совершенно точно не на мои теперешние воспоминания.

Да и, к слову, все вышеупомянутые мной команды в те годы особых звёзд с неба не хватали...

Однако сам тот наш поход на футбол я запомнил.

Как свершившийся факт.

А ещё потому, что мне пришлось впервые выступить на этом футбольном матче в качестве спортивного комментатора.

Для единственного моего слушателя Петра.

Который до посещения динамовского стадиона футбол смотрел вообще один раз.

Либо два.

По телевизору.

Когда киевское «Динамо» с мюнхенской «Баварией» встречались...

И потому, что футбол как жанр в принципе находился вне сферы интересов Петра, и потому, что их семья очень долго жила без этого нещадно пожирающего человеческое внимание домашнего ящика.

Телевизора.

Справедливо полагая, что много интереснее и полезнее жить без него, чем с ним.

Да, на том лишь отчасти памятном футбольном матче я впервые выступил в качестве спортивного комментатора.

Для единственного моего слушателя Петра.

Который — как выяснилось на месте, ошибочно думал, что наличие на футбольном матче комментатора — вещь априори подразумевающаяся...

Кстати, мой футбольный комментарий окрестным болельщикам нисколько не мешал в виду их крайне ограниченного контингента на знаменитой динамовской Северной трибуне.

А дефектная пластмассовая фабричная табличка «Комментаторская» лишь с одним внутренним «м» на двери моей комнаты появилась уже годом-другим позже.

Обречённо притыренная мной за тамошней абсолютной ненадобностью из института физкультуры, где я тогда не только заочно учился, но и очно работал...

3

Ну а продолжили мы с Петром походом другим.

Туристическим.

Естественно, гораздо более продолжительным.

Растянувшимся аж почти на полтора суток...

Первым делом мы добрались до Звенигорода.

Утренней пятничной электричкой.

По Белорусской дороге.

Стартовав от нашей родовой железнодорожной платформы «Беговая».

Со своими, а, может, у кого-то позаимствованными брезентовыми защитного цвета рюкзаками и не помню, откуда взявшейся брезентовой же палаткой.

Это была идея Петра.

Которую я пассивно поддержал, не имея у себя в арсенале никаких.

Очутившись в Звенигороде, мы сразу двинули по направлению к ближайшему лесу.

Хотя, может, и оперативно доехали до него на здешнем рейсовом автобусе.

Тут у меня зияющий провал.

Зато помню практически всё остальное.

Включая многочасовое хождение по лесным тропинкам в поисках долгосрочного привала.

Наконец подходящее место было найдено.

На светлой полянке.

Неподалёку от маячащих где-то внизу железнодорожных путей.

Похоже, запасных.

Как мы поняли с некоторым опозданием...

Окончательно — уже за ужином, приготовленным на самостоятельно разожжённом Петром костре.

В настоящем котелке.

Ужином явилась перловая каша-концентрат с полукилограммовой фасовкой рыночного украинского сала.

Сдобренные изрядным количеством сезонной свежей зелени и двумя бутылками советского социалистического портвейна «Кавказ» ...

Палатка — тоже — в основном усилиями Петра — предусмотрительно была установлена загодя.

Засветло.

Ещё до ужина.

Мы даже собранный нами окрестный лапник под низ палатки весьма щедро понатыкали...

Да и спальные мешки оприходовали.

Уже под августовскими звёздами...

А поутру проснувшись и позавтракав остатками вчерашнего ужина, решили мы озаботиться отъездом.

И — нагруженные нашими несколько полегчавшими манатками, спустились с гор в долину.

Точнее, с временно оккупированной нами территории, расположенной на возвышенности лесной полянки, вышли к низинным железнодорожным путям.

Желдорпути, несомненно, присутствовали.

А вот поездов в округе не наблюдалось.

Никаких.

Включая товарные.

Как не наблюдалось и народных масс.

Хотя бы эпизодических....

Впрочем, через часок возник местный стрелочник, сообщивший нам, что ещё через три мимо поедет дрезина, и, если ей зазывно-приветливо помахать, то она возьмёт с собой.

В сторону действующей пригородной ветки...

Дрезина не подвела.

Подвезла.

Как миленькая.

Почти до самой московской электрички.

Следующей из пригорода...

Ранним субботним вечером, случайные походники, вышли мы на конечной.

Ступив на столичный перрон.

Вокзала.

Нет, отнюдь не Белорусского.

Савёловского...

Отсюда нам было 6 остановок на пятёрке.

Пятом троллейбусе.

Аккурат до нашей родовой Беговой...

Однажды на двух велосипедах

Двухколёсный велосипед у меня был.

Дома.

«Школьник».

Пару лет.

Стоял.

Внутри Маленькой Комнаты.

А балкона у нас не было.

Или — большой прихожей.

Чтобы его там держать.

Вот мой красный двухколёсный «Школьник» и продали.

Тем более, что в индустриальном городе на нём особо не покатаешься...

Но это я заехал далеко назад.

Без велосипеда...

Да, жил я тогда без велосипеда.

И — как-то без него обходился.

А тут вдруг он остро понадобился.

Когда мой одноклассник Дима Логинов предложил в Серебряный Бор смотаться.

Скататься.

На двух велосипедах.

Плюс ещё и в Москва-реке тамошней искупаться.

Года через три после школьного выпуска...

В результате велосипед я одолжил у другого моего одноклассника.

Петра Высоцкого.

У которого велосипед наличествовал.

Как, впрочем, и балкон, на котором он у Петра и стоял...

Ну и рванули мы с Димой в Серебряный Бор.

Рано поутру в субботу.

В начале седьмого и рванули.

Спокойненько до Сербора доехав.

По проезжей части...

Ну и там быстренько искупались.

Согласно исходному плану.

При полном отсутствии ещё спящего после трудовой недели московского люда.

Пришло время возвращаться.

Ехать назад.

Уже в ускоренном темпе.

Пока уличное движение не оживилось.

Вот здесь и начались сложности.

У меня.

Вызванные вынужденной торопливостью.

В связке с моими довольно скромными навыками велосипедного вождения.

Включая ручное торможение...

В общем, перелетел я через руль.

Можно сказать, на полном ходу.

Новую голубую мохеровую тенниску на белой молнии капитально уделав.

А мы даже до знаменитого серборовского троллейбусного круга к тому времени ещё не доехали...

Перелетел со всеми вытекающими.

Начиная множественными ссадинами на физическом теле и кончая восьмёрками на обоих велосипедных колёсах.

Однако поехали дальше.

Чтобы к дому ближе оказаться.

А тут и транспорт на московские автомагистрали вылез.

Косяком попёр.

И общественный, и личный...

Устрашающе ревущий.

Выхлопными газами с места в карьер отравляющий.

Светофоры — опять же — вовсю мигают.

Абсолютно дезориентируя.

Меня.

На вихляющем обоими колёсами чужом велике...

В общем, доехали как-то.

И — велосипед умудрились вернуть.

Петру.

Вроде в целости и сохранности.

С часок-другой предварительно поколдовав над его послушными гибкими спицами...

Пара адидасовских кроссовок

Это перед Олимпиадой-80 их стало можно у нас купить.

Кроссовки западногерманской фирмы «Адидас».

Лицензионные.

Произведённые в (относительно) братской Югославии.

Да, стало можно.

Иногда.

В каком-нибудь столичном магазине «Спорт».

С дикой очередью и количеством, ограниченным двумя парами в одни руки...

Я, между прочим, в такой, растянувшейся на дни, помнится, простоял.

Уже в районе московской Олимпиады.

Купив синие, на размер меньше моего.

Мой к тому времени закончился.

По итогу синие фирменные кроссовки достались Папе.

Будучи ему несколько великоваты...

Да, уже в районе московской Олимпиады я их выстоял.

А ещё года за три перед ней — шансов реальных для этого не было.

Ни единого.

Вот и Дедушка, тогдашний директор и депутат, так мне их, адидасовские кроссовки, и не достал.

Легкоатлету-разряднику.

Просто не смог.

Как я ни просил.

Хотя звукозапись оркестра Поля Мориа с работы мне принёс.

Которую я пообещал барьеристу Серёге Самылину за то, что тот мне достанет адидасовскую пару.

С приличной переплатой.

Он клятвенно пообещал.

Правда, не пару кроссовок.

Шиповок.

Запрошенную им звукозапись барьерист Самылин спокойненько взял, а вот с шиповками меня предсказуемо пробросал...

Впрочем, вожделенные адидассовские кроссовки я всё-таки в конце концов заимел.

В количестве одной пары на одни ноги.

Аккурат к моему восемнадцатилетию.

Это Елена Аркадьевна, Баба Ляля — бабушка Лены Володиной и рядовая советская пенсионерка по совместительству — мне их купила.

Пару белых западногерманских кроссовок «Адидас».

В ФРГ и произведённых.

Купила их Баба Ляля без очереди и переплаты.

По государственной цене 17 рублей за пару.

В большом спортивном «Пять колец».

На Красной Пресне.

У Бабы Ляли были какие-то свои, сугубо персональные, отношения с тамошним директором...

Бритва

Подарил мне российский долларовый миллионер Владимир Иванович Терещенко бритву.

Классный импортный станок, месяца на четыре ежедневной эксплуатации рассчитанный.

Правда, без запасной бреющей части.

Подарил, видимо, из глубокого ко мне сострадания.

Многажды пронаблюдав, какими одноразовыми бритвами я пользуюсь.

В нашем фитнес-клубе.

Ну и спасибо Владимиру Ивановичу — полгода я брился его подарочным станком.

А потом перестал.

По причине того, что тот окончательно затупился.

Точнее, сменная его часть.

Которую я благополучно выбросил.

Бессменную же оставил.

И на подоконник в ванной поставил.

Внутри бывшей чайной кружки.

До той поры, пока я замену сменной части бритвы найду.

Где-нибудь встретив и купив....

Не случилось.

И уже теперь точно не случится.

Потому как бессменная часть бритвы из бывшей чайной кружки таинственным образом исчезла.

Впрочем, думаю, ничего мистического в её исчезновении нет.

Это недавно заскочивший ко мне взрослый сын Арсений приложил к ней руку.

К бессменной бритвенной части.

Прикарманив.

Ненароком, конечно.

Просто решил, что внутри моей бывшей чайной кружки находится его, Арсениева, личная бессменная бритвенная часть.

Им когда-то в родительском доме нерачительно оставленная.

А теперь вдруг случайно обнаруженная.

Не отцова же она?

Ведь у него такой штуки в принципе быть не может.

У меня-то есть...

Продолжение следует