Приход лета всегда портил настроение Павлу Павловичу. Даже трудно было себе представить, какие мрачные мысли начинали одолевать этого умного человека, который всю свою энергию и большую часть времени посвящал научной работе. Павел Павлович являлся доктором технических наук, профессором, дважды лауреатом Государственной премии, почётным членом ряда зарубежных академий. Одним словом, в мировой науке он занимал известное место. В учёных кругах нашей страны о нём ходила молва, как не об ординарной личности. Действительно, таких людей, как Павел Павлович, у нас можно было пересчитать по пальцам.

            При этом, будучи вполне обеспеченным человеком, он не стремился к мещанскому благополучию, связанному с покупкой модной полированной мебели,  бархатных диванов, хрустальных люстр, ваз и так далее. Сервизы с позолоченными каемочками, ковры ручной работы, собственная машина, а также другие излишества его совершенно не интересовали. Павла Павловича, например, вполне устраивала удобная и добротная мебель работы старых мастеров, а блеск хрусталя вообще не волновал. А что до собственной дачи, то раньше в ней необходимости просто не было.

            Ежегодно, в конце мая он отправлял жену вместе с маленькой дочкой в литовский город Палангу, где они, до глубокой осени, жили в прекрасном коттедже на самом берегу Балтийского моря у его давнишнего друга Йонаса. Сам же Павел Павлович, выкраивая немного времени из своего чересчур загруженного рабочего графика, приезжал на недельку отдохнуть в кругу семьи, послушать шелест волн и полюбоваться чистым прибрежным песком с разбросанными по нему мелкими кусочками ярко-жёлтого янтаря. А вечерами он вместе со всеми горожанами наслаждался духовым оркестром, браво шествующим по центральным улицам тихого курортного городка. Такое великолепие, пожалуй, можно было увидеть только лишь в развитой капиталистической стране Балтийского региона.

            А ещё Павел Павлович любил зайти далеко в море по высокому деревянному пирсу и наблюдать в двенадцатом часу ночи ярко-огненный диск солнечного заката и ощущать под собой морские волны, с силой разбивающиеся о сваи и обдающие солёными брызгами стоявших на нём отдыхающих людей. Зрелище оказывалось сказочным и незабываемым.

            Несмотря на то что Павел Павлович по жизни не слыл гурманом, он обожал литовскую кухню. Литовские национальные блюда, приготовленные без использования восточных жгучих специй и заморских пряностей, от которых у него обычно сводило рот и затем несколько дней в животе ощущался дискомфорт, отлично подходили для человека, старающегося придерживаться диетического питания. А к некоторым литовским поваренным изыскам Павел Павлович вообще не мог остаться равнодушным. Их открыл ему Йонас — маг и волшебник кулинарного искусства. Причём именно этот талант помог Йонасу не только избежать германских трудовых лагерей во время немецкой оккупации, но и помог стать шеф-поваром у самого германского наместника Литвы.

            Уже тогда молодой Йонас мог так вкусно приготавливать пищу, что немецкий бонза, однажды её отведав, захотел постоянно её вкушать. Будучи большим чревоугодником, он души не чаял в таланте белокурого литовца. А когда тот обращался к нему с маленькими просьбами, например, чтобы освободили из тюрьмы, по ошибке арестованного его хорошего друга, нацист Йонасу никогда не отказывал. Таким образом, шеф-повар спас от неминуемого расстрела нескольких активистов литовского освободительного движения. Правда и сам однажды чуть навсегда не остался в руках гестапо, которое с него круглосуточно не спускало глаз.

            Смелый Йонас в один из дней и смертельно опасный для него час не только успел передать кому следует нужную информацию о захватчиках, но и сумел на допросе ловко выкрутиться из опаснейшей для него сложившейся ситуации. Будучи, что называется, плотно припёртым к стенке, простодушный на вид молодой человек, который на самом деле являлся партизанским связником, объяснил гестаповцам, что его поездка на дальний хутор и контакты с посторонними людьми была связана с обычной закупкой молоденьких молочных поросят, для приготовления наилюбимейшего блюда гауляйтера — цеппелинов.

            Тот, кому хотя бы один раз посчастливилось отведать настоящих литовских цеппелинов, не только запоминал на всю свою жизнь их сказочный вкус, но и при любом удобном случае непременно снова желал бы полакомиться ими, особенно если они были начинены нежным мясом молоденьких поросят. Вот так уже казавшийся Йонасу безнадежный провал и жуткая смерть в гестаповском каземате разрешился самым благоприятным для него образом.

            Гестаповцам достались недоказанные подозрения в отношении личного повара гауляйтера и последующая выволочка от начальства, а немецкому генералу тающие во рту литовские цеппелины, которые он всегда запивал золотистым немецким пивом. После этого случая, за Йонасом с повышенной подозрительностью гестаповцы уже не следили, но и он в своей подпольной деятельности старался быть более аккуратным…

            Так вот, цеппелины, или картофельные кругленькие котлетки, внутри которых находился мясной фарш из молоденькой свинины с жареным луком, были любимым блюдом и Павла Павловича. Но, как он лично убедился, даже в одном маленьком литовском курортном городке цеппелины приготавливались по-разному. Самые вкусные цеппелины готовили, по его мнению, только в одном месте Паланги — прибрежном ресторане «Клюмпе», что в переводе с литовского означает башмачок. И это объяснялось только тем, что там шеф-поваром работал ученик Йонаса, который не только перенял от учителя все тонкости сложного кулинарного искусства, но и на практике выполнял их до самых, казалось бы, совсем ничего не значащих, на первый взгляд, кулинарных мелочей…

            Неделя пролетала незаметно. Перед самым отъездом из Паланги Павел Павлович, по сложившейся традиции, отобедав в «Клюмпе» любимыми цеппелинами, собирал в портфель свои законченные рукописи и, усевшись в самолёт или поезд, мысленно подытоживал сделанное им за это время. Итогом он оставался, обычно доволен. Выяснялось, что ему удавалось не только выполнить все намеченное, но и даже составить свой рабочий план на будущее по отработке в лаборатории новых научно-практических гипотез. И так лет десять подряд. Но, как мы хорошо знаем, порой непредвиденные обстоятельства вносят в жизненный распорядок людей и их дальнейшие планы свои коррективы. Случилось так, что Павел Павлович овдовел.

            Его дочь в то время, была уже не маленькой девочкой с тугой косичкой и бантом. Из ребёнка она незаметно превратилась в привлекательную пятнадцатилетнюю красавицу. Отправлять её одну на отдых к морю, отец решиться не мог. И Павел Павлович из создавшегося сложного положения нашёл выход. По весне он шёл на улицу Грановского в свою кремлёвскую поликлинику и брал две путёвки в санаторий. Недолгие сборы в дорогу и в комфортабельном вагоне СВ отец и дочь уже ехали в Крым.

            Двадцати четырёх дней пребывания в санаториях Фороса или Гурзуфа для отдыха им вполне хватало. А два оставшихся летних месяца они проживали на казённой государственной даче в цековском дачном посёлке Кратово, что по Казанской железной дороге в Подмосковье.

            Как-то вечером, сойдя с электрички и спускаясь по ступенькам платформы, Павел Павлович услыхал тоненькое жалобное поскуливание. Нагнувшись, разглядел в траве под лестницей маленького плачущего щенка. Нисколько не раздумывая, он взял малыша в руки и рассмотрел находку в свете лучей заходящего июльского солнца.

            В кинологии Павел Павлович разбирался слабо, однако даже ему, дилетанту в этой области, сразу стало ясно, что найденный им пёс породистый. Коротенькая гладкая шерсть тёмно-мышиного цвета, смешная лопоухость, тонкий длинный хвост и высокие голенастые ноги выдавали в нём щенка дога.

            На следующий день на всех фонарных столбах вдоль платформы, у билетной кассы, у входа в продуктовый станционный магазин и в самом дачном посёлке на всех заборах появились расклеенные объявления о найденном двухмесячном щенке дога, мужского пола, мышиного окраса. Хозяина, потерявшего щенка, просили отозваться. Однако, по прошествии нескольких дней, на объявление так никто и не отзывался.

            Тем временем вызванный на дом Павлом Павловичем ветеринарный врач признал щенка вполне здоровым и сделал ему профилактическую прививку от чумы плотоядных, которая в то время была самой грозной и самой распространённой собачьей инфекцией. Через три недели дожонку, которого назвали Дейн, предстояла косметическая операция по купированию его чрезмерно больших ушей-лопухов.

            Павел Павлович решил для себя, что даже если когда-нибудь и найдётся хозяин щенка, то пусть уж все необходимые ветеринарные процедуры для сохранения жизни собаки будут сделаны в срок. И надо отдать должное оперативности Павла Павловича. Когда он получил от ветеринара сведения о самой лучшей заграничной комбинированной поливалентной вакцине, требующейся для повторной прививки Дейну, он тут же связался со своим французским коллегой. Через день, самолётом из Парижа, в Москву, с оказией, доставили требуемый биопрепарат, упакованный в специальный термоконтейнер, который предохранял вакцину от перегревания и обеспечивал её надёжную сохранность. Собака, привитая этой вакциной, оказалась защищённой от всех наиболее распространенных среди собак инфекционных болезней. Никакая смертельная зараза Дейну уже не грозила. Ему оставалось только расти, радоваться жизни и набираться сил. Впрочем, что голенастая собака и делала. Дейн подрастал очень быстро, а его владелец так и не объявился. Соседи-дачники дружно рассудили, что собаку специально на электричке завезли за город и оставили под платформой за ненадобностью. Видимо рассчитывали на добросердечных дачников из Москвы, что действительно и произошло.

            На следующее лето Дейн, которому к тому времени исполнился год, снова поселился на той же даче в Кратово. Павел Павлович стал его настоящим хозяином, а его дочь хозяйкой. Молодая собака со своими владельцами любила поплавать в Кратовском пруду, побегать за велосипедом, поиграть в мяч и вволю порезвиться со сверстниками-сородичами. У собаки всё вроде бы сложилось хорошо. Она нашла себе семью добрых людей, которые её холили и любили.

            Но Павла Павловича постоянно беспокоило одно, на первый взгляд, совсем невинное увлечение Дейна. Молодой дог оказался страстным охотником за мухами, пчёлами, шмелями, стрекозами, бабочками, жуками, гусеницами, дождевыми червями и пауками — то есть за всеми летающими насекомыми и ползающими маленькими тварями.

            Например, увидев муху, Дейн вначале долго за ней наблюдал и терпеливо выжидал, когда же она, наконец, устав летать, сядет на пол. Потом тихонечко подкрадывался к ней и, не приближаясь к ней слишком близко, длинной и тяжёлой лапой, словно колотушкой, молниеносно наносил ей оглушительный удар, после чего, поджимая испачканную конечность и недовольно сморщившись, выбегал на улицу и совершал пробежку по траве. Немного побегав, останавливался и с брезгливым выражением мордочки проверял, не осталось ли на лапе следов раздавленного им мерзкого насекомого.

            А если влетевшая на веранду муха оказывалась «бешеной» и беспрерывно, словно дразня Дейна, стремительно летала около его головы, оглушительно жужжа крыльями, пёс, своей огромной, широко открытой пастью, словно детским сачком умудрялся её поймать. Громко щёлкнув зубами, он её стремительно проглатывал. Вот таким образом страстный охотник забавлялся.

            Однажды, в тёплый солнечный день, залетевшую на веранду осу он принял за «бешеную» муху и тут же ловко схватил её ртом. Но неудачно. Прежде чем оса оказалась раздавленной мощными челюстями собаки, она успела ужалить Дейна.

            От неожиданности и боли дог, совсем по щенячьи, громко и жалобно заверещал. Из открытой пасти тут же ручьём полилась слюна. Пытаясь избавиться от жала, Дейн стал усиленно работать языком, тереть передними лапами морду и изо всех сил интенсивно трясти головой. Кроме того, что собачьи слюни разлетались в разные стороны, облегчение не наступало, а боль не унималась.

            Жало, которое глубоко застряло в мясистом языке собаки, являло собой ещё полбеды. Гораздо страшнее для Дейна оказался сам яд осы, который, через многочисленные кровеносные сосуды языка, словно после внутривенной инъекции, мгновенно всосавшись в кровь, губительным образом стал действовать на молодой собачий организм, оказавшийся по воле судьбы к нему слишком чувствительным.

            Буквально через считанные секунды короткошерстная блестящая и бархатистая шкурка Дейна вся вздыбилась, покрывшись неравномерными вздутиями и буграми. На нежной коже живота, появилась красная разлитая сыпь. Красиво купированные стоячие уши стали неестественно набухшими, а симпатичная мордашка дога быстро приняла нездорово отёчную форму. Ещё через минуту она уже напоминала голову молоденького африканского бегемота.

            На счастье Дейна, эта беда приключилось с ним в воскресный день, когда его владельцы находились дома. Увидев, что с собакой творится что-то неладное и страшное, они сразу же бросились ко мне, благо что я в то время, занимал соседнюю дачу.

            Случай, произошедший с догом, не стал для меня неожиданностью В своей практической деятельности с подобным явлением мне уже не один раз пришлось столкнуться. Пострадавшему от жала осы животному требовалась срочная ветеринарная помощь… Дорога была каждая секунда…

            Когда я вбежал на веранду соседа, моему взору представилась страшная картина. На полу лежит полуживая задыхающаяся собака с открытой пастью, высунутым отёчным языком, вылезшими из орбит глазами и вздыбленной шерстью… По большому телу дога, лежащего в огромной луже собственной мочи уже пробегали судороги… Пёс выглядел умирающим в жутких муках и страданиях от внезапно развившегося аллергического отёка и удушья. Как известно, в подобных случаях, произошедших с собакой или человеком, тратить время на раздумья нельзя. И я принялся спасать страдальца.

            С помощью пинцета, мне сразу удалось извлечь из распухшего языка Дейна глубоко сидевшее осиное жало, на верхушке которого находился железистый мешочек с остатками яда. Оса, наверное, так разгневалась слишком смелым и фамильярным обращением с ней собаки, что в ярости, помимо острого жала, отбросила даже ядовитую железу, словно желая как следует проучить неучтивого гиганта. Яд осы мгновенно оказался впрыснутым в самое восприимчивое для организма животного место.

            Но коварным планам осы навсегда расправиться с обидчиком осуществиться было не суждено. Мой врачебный саквояж с полным набором различных лекарственных средств, необходимых для оказания экстренной ветеринарной помощи животным, находился всегда при мне. Это и сыграло главную роль в спасении ужаленной собаки.

            Внутривенное введение растворов димедрола, хлористого кальция с глюкозой и кортикостероидами мгновенно оказало магическое противоаллергическое действие на умирающее от удушья животное. Не успел я закончить все жизненно необходимые вливания, как понял, что Дейну от моей помощи сразу же стало намного лучше.

            Багрово-красные, непомерно увеличенные в размере глазные яблоки стали возвращаться к нормальному виду. Отёк языка, ушей, мордочки и конечностей перестал нарастать. Симптомы удушья также отступили. Угасающее сердце заработало более уверенно. Брадикардия и аритмия исчезли. Дог перестал глухо хрипеть и на наших глазах стал оживать. Резко снизившаяся температура тела стала возвращаться к норме. Оживали вместе с Дейном и его милые владельцы, побледневшие от переживаний за жизнь своей горячо любимой собаки.

            Но Дейн, не будучи разумным человеком, из всего случившегося, к нашему глубокому огорчению, для себя вывода так и не сделал. И как ни в чём не бывало продолжал ловить назойливых мух. Он так и не понял, что его жизнь висела всего лишь на тонюсеньком волоске. Безжалостная смерть уже укутывала его своим ледяным покойницким покрывалом. Не окажись я тогда на даче, дог за считанные минуты погиб бы от удушья и остановки сердца. Как известно, кроме аллергического отёка гортани, трахеи и лёгких, у индивидуумов, чувствительных к яду пчёл или ос, также наступает стремительный отёк мозга, сердца и почек, что безусловно приводит к неминуемой кончине пострадавшего организма.

            Павел Павлович хорошо знал об этом грозном болезненном явлении, представляющим опасность для жизни аллергиков, имя которому — сенсибилизация. Это при ней организм приобретает повышенную чувствительность к чужеродному веществу — аллергену. При повторном воздействии которого, то есть при следующем ужаливании осой или пчелой, сенсибилизированный организм Дейна должен был среагировать на пчелиный яд более сильной и более стремительной реакцией под названием — анафилактический шок.

            А это означало, что, как только яд окажется в теле собаки, она мгновенно впадёт в бессознательное состояние и положение её будет почти безнадежным. В этом случае, если животному экстренно — буквально в считанные секунды — не будет оказана специализированная ветеринарная помощь, гибель его будет уже совершенно точно неминуема. Одним словом, курок механизма развития шока в организме красавца дога оказался взведённым, а его стальная пружина сжата до предела. И часы смертельной угрозы всего этого адского биологического устройства уже начали тикать… Всего лишь один укус — одно ужаливание шмеля, пчелы или осы, и всё — собаке конец…

            Нервы Павла Павловича такого напряжения не выдержали. На следующей день он втайне от меня предпринял активные действия по поиску путей избавления Дейна от подстерегающей его предсказуемой смертельной опасности. Хозяин собаки посетил несколько ветеринарных клиник, в которых рассказывал врачам о трагедии, нависшей над собакой. Одни ветеринарные врачи, зная, что от очередного пчелиного укуса собака может мгновенно погибнуть из-за быстро развившегося шока и отёка лёгких, рекомендовали заблаговременно её усыпить. Другие, с видом знатоков, советовали срочно перевезти собаку в город и держать её всё лето в квартире и навсегда забыть о выездах на природу. На вполне логичный вопрос Павла Павловича о том, как быть с выгулом собаки, когда осы тучами летают на бульварах и городских скверах, нисколько не боясь автомобильных выхлопов и тяжёлого смога, у врачей вразумительного ответа не нашлось…

            *

            Лето в том году выдалось на редкость сухим и жарким. В дачном посёлке появилось, как никогда, много диких пчёл, ос и шмелей. Насекомых не останавливали даже засеченные окна и глухие марлевые занавеси в дверях. Они роем вились на веранде и бесцеремонно залетали в комнаты. А уж как они нас назойливо преследовали в саду, заставляя отмахиваться полотенцами, газетами или руками… Я невольно с постоянной тревогой думал о Дейне и о том, что этого молодого игривого и жизнерадостного дога каждый день подстерегает смертельная опасность, с которой он рано или поздно непременно столкнётся. Ведь на даче уберечь собаку от ос практически невозможно. Тем более что игривый Дейн сам постоянно искал с ними встречи. И ещё я был уверен на все сто процентов, что и в городе Дейна будет подстерегать то же самое, правда в меньшей степени. В Москве, да и в других городах нашей широты, в тот год ос летало очень много. Горожане с ними сталкивались не только в наземном транспорте, но даже глубоко под землёй. В вагонах метро пассажиры, неожиданно для себя, нередко оказывались ими покусанными или ужаленными.

            «Что же мне следует предпринять, эдакое и радикальное для спасения обречённого на смерть Дейна?» — не раз задавал я себе этот, мучающий меня как днём, так и ночью, неразрешимый вопрос.

            Мысль об аллергическом шоке, в случае возникновения которого наступит неминуемая смерть дога, навязчиво и неотступно крутилась в моём сознании. Я же, при всём желании, не мог постоянно находиться рядом с собакой и держать под рукой нужные лекарства. Это выглядело просто нереально.

            «Что мне сделать такое, чтобы собака потеряла свою повышенную чувствительность к яду пчёл, ос и шмелей? Проводить собаке всю её долгую жизнь так называемую антиаллергическую терапию с помощью таблеток димедрола, тавегила или супрастина? А если у организма со временем к этим лекарствам возникнет привыкание? И при укусе осы, когда потребуется их срочное противоаллергическое действие, они окажутся просто бесполезными», — в очередной раз спрашивал я себя.

            В какой-то из дней, уже точно не помню в какой, во время своего очередного тяжкого раздумья, мне показалось, что я нашёл выход из этой, казалось бы, совершенно безвыходной ситуации… С твёрдой уверенностью, что смерть от яда следует лечить этим же ядом, я отправился к своим друзьям, живущим неподалеку от меня — в соседнем посёлке.

            Доктор Фишков Иезекииль Лазаревич со своей дочерью Фредой жил в красивой деревянной двухэтажной даче постройки тридцатых годов прошлого столетия. Замóк дверей их дома никогда не закрывался. Гостеприимные Фишковы имели много друзей, приходу которых всегда были рады. Даже их домашние собаки, как и их хозяева, тоже радовались появлению гостей.

            Хозяин дома — Иезекииль Лазаревич — был довольно уникальной и интересной исторической личностью. Свою обширную медицинскую практику он начинал простым земским врачом. Затем в качестве военврача участвовал в двух войнах — империалистической и Великой Отечественной. Последнюю войну он закончил в чине полковника медицинской службы. Надо отметить, что Фишков был не просто хорошим врачом, который по-настоящему любил своих пациентов. Он являл собой одновременно блестящего врача-профессионала и всесторонне образованного культурного, по-настоящему интеллигентного человека.

            Иезекииль Лазаревич досконально знал древнюю мировую историю, прекрасно разбирался в музыке, живописи, архитектуре. Знал пять иностранных языков, не считая латинского.

            А ещё доктор Фишков великолепно и виртуозно играл на скрипке. По своей генетической природе молодой человек оказался настолько энергичным и талантливым, что, ещё учась в Бехтеревском медицинском институте, он одновременно с отличием окончил Петербургскую консерваторию, где его педагогом и наставником был известный тогда на весь мир скрипач профессор Ауэр.

            После окончания Великой Отечественной войны, выйдя в отставку, доктор Фишков увлёкся совершено новым направлением в лечении различных человеческих недугов — нетрадиционными методами терапии, выбрав малоизученную апитерапию. Досконально, во всех мельчайших подробностях, изучив жизнь пчёл и биохимические свойства яда, а также различных продуктов их жизнедеятельности, он умело научился составлять из них различные композиции, в зависимости от необходимости лечения того или иного заболевания, сущность которых он, как врач, отлично знал. Но это было в его врачебной теории. Оставалось самое важное — проверить всё это на практике. А кто из больных согласиться проверить на себе странное лечение, к тому же с неизведанным результатом? Для подобных клинических исследований требовалась целая армия добровольцев — так называемых волонтёров. Но где их взять? К тому же кто согласится идти на эксперимент, то есть подставлять себя без денег? Все желают за риск получить деньги. А их у доктора Фишкова, военного пенсионера, на эти цели явно не хватило бы. Однако проблема, возникшая с экспериментальным испытанием способа лечения на людях разрешилась сама собой…

            Иезекииль Лазаревич, как истинный врач и учёный, первую апробацию приготовленных им лекарственных препаратов, провёл на себе и своей взрослой дочери Фреде. Полученные результаты превзошли всё его ожидания. Они оказались просто поразительными.

            Буквально за четыре недели проведённой терапии у себя он вылечил застарелые и постоянно мучавшие его радикулит, подагру и простатит, а у Фреды за три неполных месяца — хроническую анемию, с которой в течение пяти лет не могли справиться бессильные светила-эскулапы. Результаты клинического анализа крови у больной лейкемией Фреды, которая несколько лет состояла на диспансерном онкологическом учёте, стали для гематологов ошеломляющими. Они не верили в чудо излечения, приговорённой ими к смерти молодой женщины. У Фреды трижды брали кровь из пальца и вены. И все три раза анализы перепроверялись опытными врачами-лаборантами. Но показатели количества эритроцитов в худшую сторону ни разу не изменились. Формула крови оказалась стабильной и совершенно не была похожей на все предыдущие пятилетние данные. Это означало, что красные кровяные тельца навсегда потеснили белые. Костный мозг и вся система кроветворных органов заработали с новой и необыкновенной силой, вырабатывая то количество эритроцитов, которое обеспечивало нормальную физиологическую жизнь человеческого организма. Выздоровление больного стало для онкологов очевидным и невероятным. Неизлечимый рак крови отступил.

            Как только Фреда об этом на радостях обмолвилась в кругу своих друзей и многочисленных коллег-художников, у тех сразу возникла необходимая потребность избавиться от своих как давнишних застарелых, так и недавно обретённых различных хворей, с которыми в районной поликлинике врачи-аллопаты обычными способами справиться не могли…

            Доктор Фишков был не только талантливейшим врачом-практиком, но и учёным-исследователем. Все случаи заболеваний у своих пациентов и применённое им лечение он, скрупулёзно, наиподробнейшим образом, записывал в толстенный журнал. Отмечал, состояние пациента до начала лечения, во время лечения и после окончания проведённой терапии. Кроме этого, доктор вёл наблюдения за выздоровевшими ещё на протяжении нескольких лет. Потом все полученные данные им тщательно систематизировались, обобщались и в виде законченных литературных статей направлялись для публикации в научный медицинский журнал. Но в редакции к подобным исследованиям почему-то относились с большим недоверием и скептицизмом. И ни одна из работ доктора Фишкова так и не увидела свет. Однако подобная ситуация не остановила врача от его добрых начинаний. Доктор отчётливо видел, как его нетрадиционные методы лечения оказывают на больных благотворное действие, и поэтому он твердо верил как в будущее своих разработок, так и в возникновение целого направлений в нетрадиционной медицине.

            При этом следует отметить, что денег за успешное лечение со своих пациентов Иезекииль Лазаревич никогда не брал. Излеченные им страдальцы становились навсегда его друзьями. Он видел их здоровыми, жизнерадостными, и это вызывало у него чувство удовлетворения и безмерного счастья. Вот что являлось для него высшей платой за его скромный врачебный труд. Одним словом, доктор Фишков был необыкновенно добрым и честным человеком и вообще, как я уже обмолвился, уникальной личностью. Видимо поэтому он как магнитом притягивал к себе по-настоящему хороших людей, которые дорожили его дружбой.

            Зайдя к Фишковым на чашечку крепкого вкусного кофе, который сварила Фреда, и поговорив с Иезекиилем Лазаревичем на разные темы, начиная от международного положения и заканчивая правильным уходом за садовыми деревьями, мы постепенно перешли на разговор о его любимых эрдельтерьерах. Так, слово за словом, коснулись и болезней наших четвероногих друзей, которые по клиническому проявлению во многом похожи на человеческие. И я поведал доктору Фишкову о несчастном случае, произошедшем с молодым догом, и поинтересовался у Иезекииля Лазаревича, не собирался ли он проводить исследования по десенсибилизации организма к таким распространённым аллергенам, как пчелиный яд.

            — Как же не собирался, мой дорогой друг и коллега, — живо встрепенувшись, страстно воскликнул Иезекииль Лазаревич.

            И, как истинно образованный врач и культурный человек своей эпохи, используя латинские выражения, Фишков увлечённо и зажигательно начал излагать:

            — Color et odor florum attrahunt insecta — цвет и запах цветов привлекают насекомых, но ещё больше их привлекает банальное любопытство, из-за чего они частенько садятся и на человека. Однако не у всех людей эта встреча с пчёлами и осами заканчивается благополучно. В тяжёлом случае, когда ужаливания и покусы множественные, это может быть — exitus letalis, смертельный исход, в другом же, самом лёгком случае и отсутствии у человека предрасположенности к аллергии, наступает — restitutio ad integrum, полное выздоровление.

            И, переведя дух, в охватившем его возбуждении продолжил:

            — Именно вот эти самые трагические случаи исхода подобных встреч двух совершенно разных биологических объектов меня заинтересовали ещё в самом начале моих исследований. Но, к глубокому сожалению, я не мог провести доказательных иммунологических экспериментов в лабораторных условиях на современном, как это сейчас принято, молекулярном уровне. Как мне сообщила редакция медицинского журнала, без контрольных иммунологических реакций мои исследования для науки никакой ценности не представляют. На этом основании все мои эксперименты они обозвали знахарством и деревенским целительством. И ни одна из моих научных статей так и не опубликовалась, — горестно закончил мой собеседник.

            Сделав небольшую паузу и немного успокоившись, Иезекииль Лазаревич вернулся к наболевшему:

            — Как вы, Анатолий Евгеньевич, понимаете, я уже давно на пенсии. Мои коллеги-ровесники и однокашники все уже умерли, а новых связей в клиниках и научном мире я так и не завёл. К тому же о молекулярной биологии и её методах исследований в моё время ещё никто и не догадывался. Вот по этой причине я вынужденно приостановил разгадывание этой интереснейшей и, на мой взгляд, очень нужной для здравоохранения проблемы. Если можете, то помогите мне, мой дорогой юный друг. Вы ведь работаете в академическом институте и пользуете собак и кошек, чьи владельцы «сильные мира сего».

            Сказав это, он посмотрел на меня с большой надеждой, появившейся в его умных глазах…

            — Иезекииль Лазаревич! Своим предложением вы оказываете мне огромную честь. С большим удовольствием я готов сотрудничать с вами, Тем более что в лабораториях института моего шефа академика Жданова имеется современное оборудование и необходимые для этого реагенты. А самое главное, у меня есть друзья — высококлассные специалисты-иммунологи, которые с большой охотой ради здоровья собак помогут нам провести важные доказательные исследования. И если, Иезекииль Лазаревич, у вас и дальше пойдёт всё гладко, тогда уж я точно попрошу своих «высоких» владельцев домашних животных об открытии специального научно-клинического отделения в Институте иммунологии, о создании которого уже принято правительственное постановление, — заверил я доктора Фишкова.

            От моих горячих и убедительных заверений старенький доктор Фишков заметно воспрянул духом. Его лицо разгладилось от морщинок, глаза радостно заблестели.

            — Тогда in vitro — эксперимент в пробирке — оставим для иммунологов. Им, как вы обмолвились, владельцам ваших пациентов и карты в руки…

            — А мы, с вашего позволения, начнем in vivo — на живом организме, — с трудом справившись с нахлынувшими эмоциями, вдохновенно говорил Иезекииль Лазаревич, переходя непосредственно к ситуации с Дейном: — В первую очередь нам следует обсудить некоторые важные детали. Такие, как наполнитель препарата, лечебные терапевтические дозы, продолжительность сроков иммунизации и определиться с днём проведения задуманного вами, Анатолий Евгеньевич, чрезвычайно рискованного эксперимента. Ведь мы, дорогой друг, не вправе оборвать жизнь молодой собаки, пусть даже постоянно находящейся под реальной угрозой смерти в результате случайного её ужаливания насекомым.

            Лишь к самому вечеру, обсудив все организационные вопросы и проведя определение дозы лекарственного препарата из расчёта на один килограмм массы тела дога, мы с облегчением и одновременно с волнением дружно вздохнули. Особенно волновался Иезекииль Лазаревич. Ведь лечить собак ему ещё никогда не приходилось. Тем более проводить эксперимент, чрезвычайно опаснейший для жизни животного. Несмотря на то что моё сердце в волнении трепетало не меньше, чем у моего коллеги, я старался не показывать вида. Если бы доктор Фишков уловил моё душевное волнение, тогда наш предстоящий эксперимент наверняка сорвался бы. Рисковать жизнью собаки, введённой по нашей вине в шоковое состояние, он никогда не согласился бы. Тем более что, как опытный военврач, повидавший на войнах немало подобных случаев при применении в госпиталях раненым бойцам вакцин от столбняка, хорошо отдавал себе отчёт в том, что в случае стремительного развития у Дейна анафилактического аллергического шока вывести из него собаку будет делом трудным и почти безнадёжным.

            На следующий день вместе с Павлом Павловичем мы посетили семейство Фишковых. Гостеприимная Фреда сразу же усадила нас на веранде пить чай, а Дейн в это время вместе с дружелюбными хозяйскими эрделями носился по обширному лесистому дачному участку.

            У Павла Павловича и Иезекииля Лазаревича для разговора нашлось много общих тем, и вообще они друг другу сразу понравились. Наша беседа могла продолжаться бесконечно долго, так как говорили мы о самом разном — от тайно прошедшей в Москве выставки картин тогда ещё мало известных художников-авангардистов до впервые проведённой у нас в стране пересадки телёнку искусственного сердца.

            Постепенно наш разговор перешёл на красавчика Дейна, которого постоянно подстерегала смертельная опасность развития аллергического шока от случайного ужаливания осы. Войдя что называется в тему, я прямо рассказал Павлу Павловичу о совершенно новом биологическом препарате, который разработал доктор Фишков, антиаллергический эффект которого мы впервые хотим испытать на Дейне. На что хотим получить согласие его владельца. Ведь наш опыт для собаки достаточно рискован. Но это есть тот единственный шанс, который может раз и навсегда избавить молодого дога от смертельно опасной аллергии.

            Сообщил хозяину и о том, что теоретическую или подготовительную часть эксперимента — in vitro, то есть в пробирке — для нас выполнят иммунологи института, в котором я работаю. Они по иммунологическим тестам на самом современном оборудовании с применением изотопного анализа, проверят, насколько хорошо в организме Дейна произошла выработка спасительных антител после проведённого курса приёма нашего препарата. Лишь после получения от учёных-иммунологов положительного ответа, мы сможем приступить к проведению второй, самой ответственной части нашего опыта — уже на живом собачьем организме, то есть in vivo.

            Внимательно нас выслушав, Павел Павлович полностью согласился с предложенным планом спасения собаки. Он как-то сразу поверил в правильность выбранного нами метода лечения и в предстоящий успех дела. Поэтому он без малейшего колебания дал согласие на этот рискованный эксперимент. Ему так хотелось избавить своего друга от постоянно витающей над ним смертельной опасности. Тем более, как он нам признался в своих мытарствах по различным врачам, что никто из них — медиков и ветеринаров — ничего толком не знал о полном и надёжном излечении подобных недугов.

            Услышав, что хозяин собаки согласен с нашим предложением, Иезекииль Лазаревич с извинением покинул нас и, вернувшись, положил на стол перед Павлом Павловичем приготовленные нами двенадцать globuli — шариков, — каждый из которых был аккуратно завёрнут в тонкую вощёную бумагу.

            — Я и доктор Баранов приготовили опытный пчелиный antidotum — противоядие, — который, по нашему мнению, будет являться эффективной вакциной против аллергической реакции Дейна на укусы пчёл, ос и шмелей, — по военному торжественным четким голосом объявил он. — Собака должна съедать по одному шарику три раза в день за пятнадцать минут до приёма еды.

            — Проглатывать, не разжёвывая, — дополнил я доктора Фишкова и ещё раз повторил об основных этапах предстоящего эксперимента: — Через семь дней у Дейна возьмём из вены кровь для проведения лабораторного исследования. Иммунологи посмотрят уровень образовавшихся антител. Если показатель окажется достаточным, то это явится уже половиной нашей победы над коварной аллергией. А затем мы проведём вторую, заключительную часть нашего эксперимента по излечению больного… Самую опасную и самую рискованную в этом деле… Злющие осы нападут на ничего не подозревающего Дейна… Видя вопросительный взгляд хозяина собаки, я пояснил ему шутливым тоном, что осиные ужаливания Дейну устроит Иезекииль Лазаревич, так сказать, бесплатно и по знакомству…

            — Вы, дорогие друзья, гениальные люди! Настоящие учёные и практики! — не сдержавшись, воскликнул Павел Павлович. — Если с Дейном всё закончится хорошо, я также буду принимать ваши волшебные глобули. У меня, как и у моей собаки, тоже страшная аллергия не только на укусы пчёл, но даже на мёд, хотя я его очень люблю. А об укусах этих насекомых, я уже даже не говорю… Какой уж год, каждое лето постоянно ношу с собой противоаллергические таблетки… Так мне посоветовали врачи из Кремлёвки….

            И, достав из кармана маленькую коробочку импортного препарата, аналога отечественного димедрола, Павел Павлович прочёл нам его мудрёное название.

            — Вот оно как! — воскликнули мы с доктором Фишковым в один голос.

            — Недаром говорят в народе, что хозяин и его собака очень похожи, как по характеру, так и по своим болячкам, — шутливо добавила Фреда.

            Мы дружно заулыбались, и наш разговор снова перешёл на бесконечную тему о наших домашних четвероногих, которых мы беспредельно любим какой-то особой любовью и которые нам в жизни доставляют огромную радость, но и в то же время создают дополнительные, порой трудно разрешимые проблемы…

            В определённый нами день у Дейна была взята из вены кровь для анализа. Только по наличию специфических антител, указывающих на образование в организме иммунитета, мы могли убедиться в правоте нашей гипотезы.

            Когда мои институтские коллеги объявили полученный результат, то я вздохнул с облегчением. Он был вполне обнадёживающим. Чтобы порадовать доктора Фишкова, я сразу же позвонил ему за город. Междугородняя телефонная связь работала из рук вон плохо. В трубке слышались треск и пощёлкивание. Но Иезекииль Лазаревич, который с нетерпением ждал от меня известий, сразу всё отлично понял.

            Моё сообщение его обрадовало и одновременно огорчило. Обрадовало потому, что его многолетние идеи, которые он вынашивал в течение долгих лет, наконец, были подтверждены самыми современными методами исследования. А огорчило то, что путь предстоящего внедрения его препарата, а тем более самого метода лечения в широкую клиническую практику оказывался не только очень сложным, но и непомерно долгим. Советское правительство тогда строго следила за тем, чтобы ни один недоброкачественный или плохо исследованный препарат не попал в аптеки. Даже по самым коротким срокам на изучение действия нового лекарства и его отдалённых, вполне возможных, побочных эффектов требовалось не менее десяти-пятнадцати лет. А ими престарелый доктор Фишков уже не располагал…

            А уж о том, чтобы получить патент на изобретение… На быстрое решение и этого вопроса, в силу своего возраста, Иезекииль Лазаревич тоже не мог рассчитывать. О трудностях получения патента на изобретение доктор Фишков очень хорошо знал на примере моей изобретательской деятельности, когда мне приходилось вести долгую переписку порой с неквалифицированными экспертами, которые, к примеру, не видели разницы между такими простыми и элементарными биологическими понятиями, как заражение и заболевание… Вот из-за таких, случайно попавших в патентную службу горе-сотрудников, многие изобретатели бросали оформление своих разработок. А через некоторое время аналогичные патенты появлялись на Западе или в Америке, и мы были вынуждены уже за золото покупать у капиталистов производимые ими эти же самые изделия или лекарства…

            Исходя из результатов анализа крови, эксперимент по проверке невосприимчивости Дейна к ужаливаниям пчёл мы решили провести на четырнадцатый день от начала приёма лечебных глобулей. По нашим расчётам, именно к этому сроку иммунитет у Дейна должен был достичь своей полной силы и наверняка защитить его от смертоносного ужаливания, причём без развития аллергического шока.

            Несмотря на отличные лабораторные показатели уровня антител к пчелиному яду в крови нашего подопечного, я всё же решил тщательно подготовится к заключительной части нашего опасного эксперимента. Заранее прокипятил несколько шприцов для внутривенных инъекций и набрал в них лекарства, которые могли понадобиться для срочных мероприятий по оживлению. Случись у собаки аллергический шок — времени открывать ампулы и набирать из них в шприц лекарства у меня не окажется… Каждая потерянная доля секунды будет стоить собаке жизни. Из возникшего, не дай бог, по нашей вине шока вывести животное будет делом весьма не простым. Главное в такой ситуации — чтобы всё нужное лежало уже под рукой и реанимационное мероприятие проходило без лишней суеты и траты драгоценного времени. И вообще, предстоящий эксперимент я попытался обставить с наименьшим волнением, как для владельцев собаки, так и для своего пожилого друга и коллеги — доктора Фишкова.

            Поэтому, чтобы излишне не будоражить хозяина дога и не вызывать у него испуг и паническое настроение, в одну спортивную сумку я заранее спрятал баллон с кислородом, а в другую — портативный аппарат для управляемого искусственного дыхания, накануне одолженные у своих друзей-медиков, работающих на станции скорой медицинской помощи. Таким образом, полностью «вооружившись» и подготовившись на случай самых непредвиденных серьёзных последствий нашего опыта по избавлению Дейна от недуга, я думал лишь об одном — как бы Павел Павлович не раздумал… В своих опасениях я не ошибался.

            Павел Павлович, не раз экспериментировавший с запуском живых биологических объектов на своих изделиях в заоблачное пространство и хорошо знающий, чем для животного могут закончится подобные опыты, действительно находился до самого последнего момента в сомнении. Мне и Иезекииля Лазаревичу он потом признался, что, находясь в стрессовом состоянии, действительно хотел отказаться от нашей задумки, так как ему безумно не хотелось терять такую умную и преданную собаку… Но в то же время он знал, что другого способа защитить «сыночка» Дейна от неожиданной гибели у него просто нет. А ещё он думал и о своей аллергии на пчёл и возможном избавлении от этого с помощью наших «волшебных шариков». Для него это был тоже единственный шанс избежать смерти по самой нелепой причине — неожиданного укуса пчелы и развития аллергического шока. А таких случаев в Подмосковье наблюдалось довольно много. Об этом писали в столичных газетах не один раз. Только по этой причине Павел Павлович, «скрепя сердцем», решился на столь отчаянный шаг.

            *

            Иезекииль Лазаревич уже поджидал нас у калитки в белоснежном накрахмаленном халате. Седую голову покрывала такая же белоснежная шапочка. Всю торжественность и ответственность предстоящего события подчёркивала необыкновенной белизны его сорочка с умело повязанным шёлковым галстуком. Фишков выглядел необычайно собранным и спокойным. Но я отлично знал, что мой коллега напряжён и испытывает внутреннее волнение. Правда, он сразу успокоился, бросив беглый взгляд на мой врачебный саквояж и две объёмные тяжёлые спортивные сумки, оттягивающие мои плечи. Иезекииль Лазаревич понял, что у меня всё припасено и подготовлено на случай проведения реанимационных мероприятий по оживлению собаки, если вдруг у Дейна всё-таки разовьётся аллергический шок.

            Молча зашли в дом. Дейн в нём почувствовал себя неуютно. Он разволновался и всё норовил выскользнуть в сад. Видимо, чуткое животное нутром уловило скрытое напряжение хозяина и других участников эксперимента, которое незамедлительно передалось и ему. Стресс и даже просто волнение собаки мне были не к чему. Во время эксперимента оно могло принести Дейну дополнительный вред. Исходя из этого я решил провести опыт на свежем воздухе в привычной и непринуждённой для собаки обстановке. Внезапное нападение пчелы на ничего не подозревающую собаку должно было выглядеть естественно. Моё предложение понравилось всем участникам эксперимента, включая собаку. Дейн тут же радостно выбежал в открытую дверь веранды. Следом вышли и мы. Доктору Фишкову я шепнул на ухо:

            — Обо мне не беспокойтесь. Мы — ветеринары и в чистом поле у скотины не только роды принять можем, а при необходимости — сделать кесарево сечение … Ну и, конечно же, воскресить из мёртвых…

            Взяв меня крепко под локоть, Иезекииль Лазаревич тихо произнёс в ответ:

            — Fortem fortuna adiuvat — судьба помогает храбрым.

            Дейн вёл себя спокойно, словно находился на своей дачной лужайке. Казалось, он специально для нас, тут же улёгся на зелёную траву и стал по ней довольно кататься, почёсывая о неё спину и обе лопатки.

            Едва я успел сахарным сиропом смазать внутреннюю безволосую поверхность бедра Дейна, как доктор Фишков, ловко достав пинцетом из стеклянной банки одну из заранее отловленных жужжащих ос, ловко посадил её на подготовленное место.

            Злющая оса, раздражённая тем, что её держат за крылья и не дают спокойно насладиться лакомством, тут же изогнув полосатый животик, вонзила в нежную кожу ничего не подозревающей собаки своё острое жало. Да так резко и глубоко, что ядовитая железа вместе с ядом молниеносно отделилась от её тела. Экспериментальное ужаливание насекомого по силе, глубине вхождения жала и количества вылитого яда в дога прошло как при спонтанном нападении.

            От внезапной боли Дейн жалобно взвизгнул и встрепенулся. Но брезентовый поводок я крепко держал двумя руками. С большим трудом мне всё-таки удалось сдержать мощный рывок восьмидесятикилограммового дога. По условиям эксперимента пёс не должен был никуда от нас отбегать. За собакой требовалось постоянное наблюдение, а в случае проявления шока каждая потерянная нами доля секунды могла стоить ей жизни.

            Чтобы каким-то образом отвлечь Дейна от ужаленного места, Фреда тут же принялась скармливать собаке толстенные куски сыра и колбасы. Кроме того, одновременно шесть рук оглаживали собаку и четыре голоса ласково приговаривали:

            — Хорошо, Дейн, хорошо!

            Дог, проглотив очередной кусок голландского сыра и докторского деликатеса, успокоился, после чего мы его осмотрели.

            Жало с ядовитой железой по-прежнему находилось глубоко в коже Дейна, а образовавшийся вокруг него небольшой и слегка покрасневший припухший венчик показывал нам, что оса ради науки действительно яда не пожалела.

            Время тянулось медленно. Прошло пять, десять, пятнадцать, двадцать минут… Розовый венчик и лёгкая припухлость оставались локализованными. По нашему общему мнению, склонности к распространению они не имели, что несомненно являлось хорошим признаком.

            Дейн, съев примерно с килограмм колбасы и не менее полкилог сыра, вытянувшись во всю длину своего огромного тела, как ни в чём не бывало, с довольным выражением, лежал на боку в прохладной тени деревьев. С полнейшим безразличием он отнёсся к моим терапевтическим процедурам по выслушиванию его сердечной деятельности, подсчёту пульса и проверки глазного дна.

            Все органы и системы собаки функционировали нормально, как будто у осы, безжалостно вонзившей в собачье тело отравленное смертоносное жало, вместо впрыснувшего яда оказался сладкий фруктовый сок.

            Прошли томительных два часа. Никаких признаков аллергической реакции у собаки на ужаливание осы не проявилось. Подобная вялость эксперимента меня не устраивала. Войдя в раж, мы с доктором Фишковым рассудили, что у какой-нибудь другой осы, пчелы или шмеля яд может оказаться гораздо сильнее и концентрированнее, чем у этой. Следовательно, для уверенности в полном излечении собаки и чистоте эксперимента, нам следовало увеличить дозу пчелиного яда. И мы, попросту говоря, пошли на риск, решив применить для ужаливания собаки вторую осу.

            На увеличение дозы пчелиного яда хозяин собаки не возражал. На этот раз местом укуса мы выбрали голову. Дейну было крайне неприятно в очередной раз почувствовать ужаливание осы, да ещё в самое болезненное после носа место — ухо. Едва злющая оса вонзила жало в ушную раковину Дейна, не пожалев при этом ядовитую железу, как обидевшийся на нас дог с такой силищей рванул поводок, что удержать это огромное мощное тело мы вместе с Павлом Павловичем оказались не в состоянии.

            Вырвавшись на свободу, пёс стал носиться по участку, словно очумелый, интенсивно трясти ушами, мотать головой и на полном ходу тереть её то одной, то другой передними конечностями. Павел Павлович, обратившись ко мне, умоляющим, вмиг осипшим и дрожащим от волнения голосом прохрипел:

            — Анатолий Евгеньевич! Анатолий Евгеньевич! Смотрите! Смотрите! Как в тот раз, когда он чуть не умер, Анатолий Евгеньевич! Он также тёр лапами голову. Надо срочно спасать Дейна, срочно спасать! Сейчас у него начнётся отёк гортани… сейчас… сейчас он упадёт и умрёт от шока…

            Ничего не ответив Павлу Павловичу, я строгим голосом подозвал собаку. К всеобщему удивлению, Дейн без раздумий сразу выполнил мою команду. Мы внимательно осмотрели его ухо. Несмотря на неоднократные движения огромных сильных лап собаки, которыми она целенаправленно чесала поражённое ухо, жало вместе с ядовитой железой по-прежнему находилось в коже ушной раковины.

            Но что для нас стало особенно интересным — никакой красноты и отёчности вокруг жала мы вообще не обнаружили. Кожа уха оставалась без каких-либо видимых изменений. Как будто в ней находилось не ядовитое жало осы, а простая заноза — тонюсенькая колючка шиповника.

            Фреда на радостях опять стала угощать собаку. Так как весь недельный запас сыра и докторской колбасы дог уже съел, в ход пошли молочные сосиски…

            Прошёл ещё один час нервного напряжения. Состояние животного оставалось без каких-либо заметных нарушений. Дейн вёл себя как ни в чём не бывало. То нежился, лежа на траве, то рыл глубокую яму, а затем блаженно укладывался животом на холодный песок. Одним словом, в летний знойный день наслаждался загородной жизнью на природе.

            Показатели работы сердца и лёгких оставались в норме. Глазное дно также не имело никаких патологических изменений. Посовещавшись на месте — около собаки — мы с доктором Фишковым решили своего пациента больше не мучить.

            Без особых усилий и уговоров я удалил жала: одно из уха, другое с внутренней поверхности бедра, после чего, отстегнув поводок от ошейника, дал собаке команду «Гуляй!» Дейн, довольный свободой, словно кенгуру, стремительно сделав огромный скачок в сторону и радостно повиливая хвостом, тут же попытался широко открытой пастью схватить с шуршанием пролетающую мимо него здоровенную стрекозу. Всем стало ясно, что наш уникальный эксперимент оказался не напрасным и его с полной уверенностью можно было считать успешно завершённым.

            Фреда выпустила из дома уже порядком засидевшихся в неволе своих собак. И вся эта свора с присоединившимся к ним громадиной Дейном оглушительно лая, принялась безудержно носиться по участку, не замечая кустов и деревьев. Собаки, словно заведенные, догоняли и перегоняли друг друга, объясняясь в любви путём дружеских покусываний. Казалось, что таким удачным исходом рискованного эксперимента остались довольны все — животные и люди.

            Со словами искренней благодарности Павел Павлович крепко обнял и расцеловал доктора Фишкова. А Иезекииль Лазаревич, с лёгким румянцем на щеках от только что пережитого волнения, счастливый и слегка смущенный, положив на голову подбежавшего к ним Дейна свою немолодую, но ещё твердую руку, проникновенным голосом доброго земского врача, словно он обращался не к собаке, а к человеку, который к удивлению врачей больницы, выздоровел от неизлечимо тяжёлой и продолжительной болезни, ласково произнёс:

            — Vive valegue! — Живи и здравствуй!