Один из сильнейших шахматистов 1950-х годов Давид Бронштейн относился к шахматам, как к искусству. «Прекрасный и яростный мир» — так позднее определил он мир шахмат. Бронштейн стал гроссмейстером, когда Международная шахматная федерация начала присваивать это звание. Ему было 26 лет. Ранее он стал самым молодым мастером в СССР. Однако он выделяется из ряда шахматистов не только этим. Бронштейн был великим творцом и носителем шахматной культуры прошлого тысячелетия, импровизатором, игроком исключительно динамичным и постоянно ищущим шахматную истину. Он много размышлял о месте шахмат в человеческой жизни и делал философские обобщения.

       В своем популярнейшем среди шахматистов труде о турнире претендентов 1953 года в Швейцарии (Нейгаузен—Цюрих) он уделяет главное внимание миттельшпилю. В предисловии к первому изданию книги Бронштейн написал: «Автор хотел рассказать о самой неисследованной и самой интересной стадии шахматной партии — о середине игры, о её трактовке гроссмейстерами сегодня. Такова основная цель книги».

       Бронштейн описывает множество планов и идей, составляющих главное содержание тех или иных позиций. Он необыкновенно искренен и щедро делится с читателями своими мыслями о шахматах, творчестве, борьбе в самом широком смысле.

       Шахматная партия — маленькая жизнь, а некоторые мысли об игре оказываются полезными даже для людей, далеких от шахмат. Вот одно из замечаний Бронштейна: «Далеко не все очевидные, само собой разумеющиеся ходы правильны…»

       Интересен его подход к комментированию шахматных партий. «Автор старался не перегружать книгу вариантами, — писал Бронштейн. — Варианты интересны, если раскрывают красоту шахмат; они бесполезны, если переходят за грань того, что практически может рассчитать человек; варианты вредны, если ими хотят подменить изучение и объяснение таких позиций, где исход борьбы решается интуицией, фантазией, талантом».

       Интуиция, фантазия, творчество — любимые понятия Бронштейна, на эти темы он готов был рассуждать бесконечно.

       «Предпосылками шахматного творчества обычно считают логику, точный расчёт вариантов и технику, включая в последнее понятие и знание теории, — такими словами Бронштейн предварял свои комментарии к одной из красивейших партий турнира — победе Макса Эйве над Мигелем Найдорфом. — Однако есть и четвёртая составляющая, быть может наиболее привлекательная, хотя о ней часто забывают. Я имею в виду интуицию, или, если хотите, шахматную фантазию.

       Порой получается позиция, которую не оценишь на основании общих принципов, таких, как пешечные слабости, открытые линии, лучшее развитие и т. п., ибо равновесие нарушено на многих участках и точный баланс подвести нельзя. Попытка подсчитать варианты также не всегда удается. Представьте, что у белых есть 6—7 различных продолжений, а черные имеют на любой ход 5—6 ответов. Нетрудно понять, что никакой гений не дойдёт в своём расчёте даже до 4-го хода. Тогда-то приходит на помощь интуиция, фантазия, которая дала шахматному искусству красивейшие комбинации, а шахматистам позволила пережить подлинную радость творчества.

       Неправда, что интуитивные партии игрались лишь во времена Морфи, Андерсена и Чигорина, а теперь будто бы все основано на позиционных принципах и сухом расчете. Я убежден, что даже в партиях, получивших призы за красоту в настоящем турнире, не были рассчитаны до конца все варианты. Интуиция была и остается одной из основ шахматного творчества».

       Бронштейн экстравагантен и любит парадоксы. Наряду с Савелием Тартаковером и Бентом Ларсеном он был «шахматным оригиналом». Этим мыслителям, в той или иной мере, свойственны презрение к теории дебютов, бескомпромиссность и склонность к риску.

       Автор книги «Международный турнир гроссмейстеров» ничего не берёт на веру без глубокого размышления. Вот его мысли на тему, которая кажется совсем простой: «Читая в книгах о слабости чёрных полей или об атаке по чёрным полям, я долго подозревал, что речь идёт о чём-то непонятном не только мне, но и самим авторам. Действительно, говорил я себе, чёрные поля у противника слабы, когда его пешки стоят на белых клетках и у него нет чёрнопольного слона. Но тогда он и фигуры свои убирает с чёрных полей, а что же в этом случае атаковать? Пустые поля? Так я рассуждал, пока не понял однажды, что слабость чёрных полей есть в то же время и слабость белых полей! Атака по чёрным полям в том и заключается, что, располагая свои пешки и фигуры на чёрных клетках, я нападаю на фигуры и пешки противника, размещенные на белых, и им некуда скрыться».

       В том турнире победил Василий Смыслов, завоевавший право сыграть матч с чемпионом мира Михаилом Ботвинником. На два очка от него отстали Д. Бронштейн, П. Керес и С. Решевский.

       Три десятилетия спустя Бронштейн написал в предисловии к третьему изданию своей книги: «Почтим минутой молчания память безвременно ушедших из жизни: Пауля Кереса, этого шахматного Дориана Грея, который и в 60 лет сохранил облик юноши и юношескую свежесть мысли; Александра Котова, внезапно сражённого в расцвете его многосторонних талантов; вдумчивого и скромного Исаака Болеславского — подлинного шахматного энциклопедиста; респектабельного Гидеона Штальберга, безупречного джентльмена викторианской эпохи. Не забудем и главного судью турнира — видного общественного деятеля Карела Опоченского с его умиротворяющим спокойствием и чисто швейковским добрым лукавым юмором…»

       Недавно от нас ушли последние участники легендарного турнира — Марк Тайманов (в 2016 году) и Юрий Авербах (2022). Они живы в памяти людей. Об их творчестве рассказано в книгах, в том числе в книге Давида Бронштейна.

       Беззаветная любовь к шахматам и энтузиазм — главные качества автора. Суть шахматного творчества Бронштейн однажды выразил так: «Меня не оставляет мысль, что сейчас, сегодня, мне представляется неслыханно счастливая возможность сыграть самую красивую, самую боевую, самую глубокую шахматную партию за многие годы до моего рождения и после».