Сербский кинорежиссёр Эмир Кустурица является одной из самых культовых фигур современного кинематографа. Насчёт «титулов» — громче не бывает: взять хотя бы две Золотые пальмовые ветви Каннского фестиваля — кроме Кустурицы, дважды этот почетнейший приз получали только четверо из мировой режиссёрской плеяды. Его фильмы: «Герника» (1978) «Невесты приходят» (1978), «Помнишь ли ты Долли Белл?» (1981), «Папа в командировке» (1985), «Время цыган» (1988), «Аризонская мечта» (1993) «Андеграунд» (1995), «Чёрная кошка, белый кот» (1998), «Истории на супер-восемь» (2001), «Клубничка в супермаркете» (2003), «Жизнь как чудо» (2004), «Невидимые дети» (2005), «Завет» (2007), «Марадона» (2008), «По млечному пути» (2016).

— В своих интервью вы не раз говорили о том, что вы считаете себя, прежде всего, музыкантом, и только потом режиссёром, актёром и прочее. Насколько можно к этим словам относиться серьёзно?

— (Смеётся.) По сути, я человек, который всё в жизни привык делать ради собственного удовольствия. А мне удовольствие доставляют и кино, и музыка. И, главное, теперь они доставляют удовольствие не только мне одному, но и многочисленным моим поклонникам. Трудно судить, что именно мне нравится больше: кино или музыка. Вероятно, всё же к кино я отношусь более серьёзно, а музыка — это несколько облегчённая версия удовольствия. В любом случае, мне нелегко отделять друг от друга эти вещи.

— Режиссёрская работа требует тщательной подготовки, и, вероятно, у вас была отличная школа. Кого именно вы считаете своими учителями?

— Я учился кинематографу на фильмах Фрэнка Капры и Эрнста Любича. Однако к современному Голливуду у меня иное отношение. Надо уметь отличать Голливуд тридцатых, сороковых, пятидесятых годов, которые резко отличаются друг от друга. Я учился на Голливуде тех лет. Но сегодняшний Голливуд — это хуже радиационных отбросов и бомбардировок, и к нему мне не хочется иметь никакого отношения. Разумеется, в Голливуде существуют люди, которые время от времени создают фильмы на высоком духовном уровне… В целом я ничего не имею против американского кино. Оно сыграло важную роль в моей жизни. Но сегодняшний Голливуд следует порядку, не имеющему ничего общего с общечеловеческими ценностями. Это бездуховный Голливуд, и часто создаваемые фильмы лишены всякого дыхания. Я считаю, что сейчас наступили времена, когда умирает кино в классическом смысле слова. Голливуд пытается скрыть от нас факт существования авторского кино. Я не против голливудских фильмов, но я против их безраздельного властвования. Многие американские режиссёры превращают кино в фэшн-шоу. Я хочу увидеть кино, которое могло бы стать терапией, научить добру. Я счастлив, когда вижу смеющихся людей, и сам люблю смеяться.

— В таком случае, вероятно, у вас имеется собственная концепция о том, каким должен быть кинематограф. В чём его основная задача?

— Первоначально мне казалось, что основная задача кинематографа — изменить мир. Когда же я понял, что это невозможно, я подумал, что если я не в силах изменить этот мир, то никто не может мне помешать быть против этого мира. Сегодня мы имеем диктаторский режим, который превращает нашу чудесную планету в потребительскую монаду. Мир вокруг нас стал более жёстким и прагматичным. Всё можно продать и купить. Вокруг больше не осталось никаких утопий. Я же не желаю жить в мире, где больше нет утопий, и потому создаю их сам. В целом, в моих идеях нет ничего сверхъестественного или даже оригинального. Я просто думаю, что самое важное для человека — высвободить живые эмоции из-под жёсткого контроля, который ему пытаются навязать. Однажды, на съёмках «Сны Аризоны», один из американских продюсеров назвал меня анархистом, и я понял, что он нашёл верное определение. Мне кажется, что быть частью системы, быть частью общества зла, у которого нет никаких человеческих свойств, который абсолютно стерилен во всех своих проявлениях, это омерзительно.

— Вы присоединились к группе No Smoking Band после того как получили Золотую пальмовую ветвь за фильм «Папа в командировке». Не являлось ли это для вас чем-то вроде художественного жеста?d

— Было это в Сараево, где тогда процветала коммунистическая система. Мне предложили место профессора в киношколе. После того, как я выступил прилюдно с группой No Smoking Band, министерство культуры пришло к выводу, что гитарист из панк-группы не может быть профессором в киношколе. Да и я не хотел становиться частью государственной машины. Когда получаешь Золотую пальмовую ветвь и приезжаешь в Сараево, где население — триста тысяч, то остаётся либо стать частью системы, её символом, либо бросить ему перчатку. Я выбрал второе.

— Что именно является основным источником ваших творческих вдохновений, флагманом ваших действий?

— Я стойкий и непримиримый солдат любви. Любовь — единственная мотивация жизни, единственный её смысл. Скажу больше: я и работаю только на неё.

— Считаете ли вы себя человеком счастливым?

— Если попытаться выразиться точнее, я — свободный человек. Для меня эти понятия равносильны. В течение всей своей режиссёрской деятельности я снимаю те фильмы, которые хочу, а не те, которые заказывают продюсеры. Немногие режиссёры могут этим похвастаться. Живу там, где хочу, в городе своей мечты, который я построил сам. Езжу куда захочу и когда захочу. Для меня гораздо важнее быть свободным, чем счастливым. Мне нравится создавать фильмы смешанного жанра. На мой взгляд, так правильнее и интереснее для зрителей. Ведь никто из нас не плачет всю жизнь или только смеётся. В жизни нас сопровождают удачи и несчастья, горести и радости. Мои фильмы такие же. И такая же жизнь у моих персонажей. Я люблю создавать красивые сказки со счастливым концом. Это мой самый большой вклад в психотерапию.

— В ваших фильмах сны часто переплетаются с реальностью.

— Сны являются частью нашей реальности и, на мой взгляд, одной из основополагающих частей в человеческой жизни. Мне повезло: всё, что мне снилось, воплотилось в реальность. Поэтому я хочу, чтобы повезло и моим героям.

— Вы много путешествуете? Что вас больше всего привлекает в этих путешествиях?

— Меня интересуют люди. Они всегда и всюду разные. Но, с другой стороны, люди во всём мире одинаковые. Меня интересует также культура разных стран. К сожалению, одной общей культуры недостаточно, чтобы можно было наши страны объединять. Сегодня мы все подвластны давлению, которое оказывают на людей различные торговые марки и бренды. Порой они влияют на людей сильнее, чем общая культура. Я предпочёл заниматься режиссурой, возможно, потому что это синтетическая дисциплина, которая подразумевает множество разных идей о человеке и его жизни.

— Вы часто говорите, что по национальности вы югослав, что вы гражданин страны, которой не существует. Так ли это?

— Югославия — это потерянная всеми нами страна. Говорить, что ты гражданин страны, которой не существует, очень красиво и романтично. Но я серб, так как родился там, где сегодня Сербия. Многие же из тех людей, которые сегодня хотели бы называть себя югославами, как раз и были теми, кто разрушил эту страну.

— Вы живёте в городке, который построили сами. Как он называется?

— Кюстендорф. Скорее всего, это современная версия монастырской жизни. Это удивительная, я бы сказал, идея, что все эти дома поднялись и защищают несуществующий сербский средневековый город.

— А кто живёт в вашем городке?

— Я, моя жена, дети, друзья. Кто-то постоянно приезжает в гости. Ещё работники, строители — мы постоянно что-то достраиваем, развиваемся. У меня теперь большое хозяйство. В Кюстендорфе уже есть улица Андрея Тарковского, сквер Никиты Михалкова, улицы Брюса Ли, Ингмара Бермана, Джека Николсона. Мне нравится увековечивать друзей. Сейчас я готовлюсь возвести памятник Джонни Деппу. Услышав о моём намерении, он сначала долго смеялся, а потом прислал свои параметры. Хочу установить памятник в натуральную величину, чтобы Джонни реально смог увидеть себя со стороны. Увековечивать друзей это же здорово.

— Бывают ли у вас минуты отчаяния, когда вы не можете решить, что предпринять?

— Все мои жизненные моменты, а особенно те, которые связаны с фильмами, — это моменты отчаяния, потому что именно из отчаяния создаётся художественное произведение, а хиты создаются из лёгкой жизни. Моя жизнь не легка, и то, что я спроецировал в свои фильмы, — это непосредственное отражение, моя жизненная реакция. Ведь отчаяние — это крайность, без которой человеческая экзистенция невозможна.

— Вы занимались серьёзно футболом, архитектурой, музыкой. Есть ли какое-нибудь новое увлечение, которому вы снова готовы отдать себя целиком?

— Каждый день я сталкиваюсь с чем-то новым. Когда я начал учиться управлять самолётом, я был убеждён, что именно этим в будущем и буду заниматься. Сегодня, прилетая в Армению на собственном самолёте, я был одним из его пилотов.

Беседовал Арутюн Зулумян.