Учитель технологии Альфред Михайлович сидел за своим столом и с пролетарской болью смотрел на то, как ученики восьмого класса пытаются делать полки для книг. Что-то получалось только у Мухамеджанова, который, правда, книг до своего переезда в Россию не видел, но руками работать умел. Отличник Чернышов вертел в руках ножовку, не понимая, как пользоваться этим агрегатом, двоечник Солдатов хмуро смотрел на разложенные перед ним доски, Обухов, выходец из верующей семьи, на всякий случай молился на тиски, Жмыхов, ещё в первом классе решивший стать стилистом, копался в своём рюкзачке в поисках зеркальца, а весельчак Шувалов долбил по доске молотком, пытаясь вбить в неё гвоздь. Пальцы у Шувалова были уже кроваво-красные.

            Учитель встал, вздохнул, прошёлся по классу и остановился возле Шувалова.

            — А ты кем собираешься работать, Шувалов? Кем стать хочешь? — на лице учителя появился почти ленинский прищур, без доброты, но с суровой хитрецой.

            — А я уже работаю. У меня подписчиков больше ста тысяч… — ответил Шувалов, не переставая попадать молотком по пальцам.

            Учитель не знал, что и этот урок улетает в «ТикТок» и пальцы Шувалова принесут ему деньги намного большие, чем учительская зарплата.

            — Во-первых, прекрати стучать. Во-вторых, ты не «Советский спорт», чтоб на тебя подписываться. В-третьих, вот перед тобой чертёж лежит. Где здесь гвоздь? Зачем он здесь? — учитель сунул чертёж под нос Шувалову.

            Шувалов отложил молоток, взял чертёж и долго на него смотрел.

            — А я, Альфред Михайлович, в этих чертежах ничего не понимаю. И вот же гвоздь, перед ноликом и буковками, — ткнул он пальцем в чертёж.

            — Это единица. Здесь должно быть отверстие диаметром десять миллиметров для самореза… — вздохнул учитель.

            — Трэш! Саморез какой-то… Отпустите лучше меня к медсестре, у меня вон… — и Шувалов показал побитые пальцы сначала учителю, а потом стоящему на верстаке телефону.

            — Иди, а то меня с работы выгонят… — и учитель пошёл дальше по классу.

            Шувалов схватил телефон.

            — А сейчас, френды, будет жесть… — и с этими словами он выбежал в коридор.

            — Какая жесть? У нас ДСП! — обернулся учитель, а класс хохотнул.

            — Что смешного? — насупился Альфред Михайлович.

            — «Жесть» — это жёстко, — просветил учителя Солдатов: — Это молодёжный сленг.

            — Жесть — это холоднокатаная отожжённая листовая сталь, — отчеканил Альфред Михайлович: — А жёстко это спать на…

            Но где жёстко спать, класс не услышал. Раздался грохот и Альфред Михайлович рванул на этот грохот, как голодный лев на толстую антилопу. Слава богу, страшного ничего не случилось, просто Толя Рыженков решил отпилить часть деэспешной плиты и уронил всё, включая верстак.

            — Сломалась вот… — извиняюще сказал Рыженков, показывая остатки полотна ножовки: — Я всё расчертил, хотел…

            — А ты проверил крепление полотна? Мы же учили — концы полотен лучковых пил должны быть прочно закреплены в шаховках, а сами полотна разведены, — сказал Альфред Михайлович.

            — Ой, а у нас коттедж в Шаховке, а родители разведены… — раздался голос Жмыхова. — Мы на каникулах в Данию летим, может, там их поженят…

            — А в России почему пожениться нельзя? — спросил учитель, помогая Рыженкову поставить верстак. — На Руси такие прекрасные свадебные обряды. А ты бы на свадьбу стул своими руками сделал, мы бы помогли всем классом. Да, ребята?

            Класс издал одобрительный звук, а Жмыхов вздохнул.

            — На Руси невозможно заключить брак между двумя людьми одного пола, — сказал он. — Статья двенадцатая Семейного кодекса требует согласие мужчины и женщины. А у нас в семье женщин нет…

            Альфред Михайлович открыл рот и хотел что-то сказать, но вовремя осёкся и посмотрел на стоящего рядом Рыженкова.

            — У Жмыхова однополая семья, — пояснил тот: — Папа один и папа два. А папа два — чернокожий афродатчанин.

            У учителя произошёл когнитивный диссонанс, но он не знал, что это такое, поэтому просто резко погрустнел. Помолчав, он поправил верстак, потом ещё раз поправил и решил сделать вид, что ничего не слышал.

            — А ты кем стать хочешь, когда вырастешь? — спросил он у Рыженкова.

            — Я в «нефтянку» пойду. — ответил тот.

            — Нефть добывать будешь?

            — Зачем добывать? Продавать.

            — Так чтобы продать, её надо сначала добыть!

            — Ну это я не знаю, как её там добывают, откуда… Я буду только продавать. А из чего её добывают?

            — Из земли, — когнитивный диссонанс у Альфреда Михайловича усиливался, и он с тоской посмотрел на часы.

            — Отлично. На Мальдивах земля есть, там и добывать будем, — решил Рыженков.

            Альфред Михайлович сглотнул слюну, зачем-то занюхал её рукавом и подошёл к Мухамеджанову, который работу закончил и подметал возле верстака.

            — Что это? — учитель осмотрел сотворённую Мухамеджановым конструкцию.

            — Полка, — уверенно ответил Мухамеджанов.

            — Чтобы ты не делал, Мухамеджанов, получается дастархан… Четыре тебе. А остальным по три балла, — Альфред Михайлович взглянул на Жмыхова, и толерантно добавил: — Жмыхов, тебя пять.

            Но слова «толерантно» учитель тоже не знал, поэтому добавил это просто так, из жалости. Тут прозвенел звонок, ученики потянулись к дверям, а когнитивный диссонанс в голове Альфреда Михайловича трансформировался в непреодолимое желание выпить.

            Вечером, когда школа опустела, учитель технологии Альфред Михайлович напился в компании физрука и школьного охранника. Он долго и бессвязно рассказывал собутыльникам про СССР, потом спел две песни из репертуара Софии Ротару, пробормотал «Сталина надо» и уснул на лавочке в школьной раздевалке.

            А утром Альфред Михайлович написал заявление об увольнении и в этот же день уехал куда-то с Ярославского вокзала. Через четыре дня, проехав пять тысяч километров, он оказался в 1972 году и сошёл с поезда.

            Альфред Михайлович работает трудовиком в средней школе забайкальского посёлка городского типа Киреево. Его там ценят, он признан лучшим учителем школы и награждён грамотой, а его мальчишки делают прекрасные полки с табуретками и побеждают в поселковых конкурсах по столярному делу. Альфред Михайлович счастлив и недавно женился на завуче. Расписали их прямо у памятника Ленину и выделили две комнаты в бараке с печным отоплением и колонкой неподалёку.

            Одна только странность есть у Альфреда Михайловича — иногда, когда он видит по телевизору выступление стилиста и певца Огюста, он плачет, напивается и рассказывает, что раньше этот Огюст был Жмыховым из восьмого «Г», что у него два папы-педераста и один из них — негр из Дании.

            Но ему, конечно, никто не верит, и жена-завуч идёт в аптеку за димедролом.

            Да, если честно, телевизоры в Киреево концерты этих Огюстов не показывают.