Ольга Подъёмщикова. Сергей Белозёров. Зима: Повесть, письма, стихотворения. Воспоминания / Сост., подгот. текстов А. Ю. Коровин, Ю. В. Архангельская. Вступ. ст. А. Ю. Коровина. М.: Фонд «Волошинский сентябрь», 2021. 224 с., ил. ISBN 978-5-906936-85-1
Серебряными метафизическими нитями связует любовь, или золотыми?
Поэтическое слово некогда играло, звучало, пело, означало — вертикаль, возвышающую душу; и любовь двух поэтов, связанных жизнью, а — как будто — поднятых над землёю поэтическим дарованием, словно отражена не только в зеркалах творимого ими, но и в небесных, таинственных…
Ольга Подъёмщикова, Сергей Белозёров…
Они объединены в книге «Зима» — прозой, стихами, письмами, воспоминаниями: словесным миром, выстраивающим ретроспекцию, показанную с такой лирической силой, что слова не подвержены ветшанию, угасанию, распаду…
Раскрывается повесть «Зима», исполненная Подъёмщиковой на серебряных струнах собственной судьбы; она раскрывается трепетно и нежно, играя фиксированными флажками эмоций на онтологическом ветру данности; но и — прекрасным снежным цветком человеческого бытия, не способного обойтись без счастья.
В прозе Подъёмщиковой отражается её поэзия, и фразы повести — словно гулкие прозрачные строки, моделирующие пространство жизни, и звучат они именно вариантами поэтических строк:
«И теперь, пройдя все положенные круги и вынырнув из прошлого, как рыба из-подо льда, в свою тихую старость, поняв, что — живу, я осознала: вы навеки со мной, люди памяти души моей. Я до конца дней буду выскакивать из автобуса, увидев на остановке лицо, похожее на чьё-то из ваших».
Тяготеющая к глобальности проза: ёмкость периодов велика, словно поэт стремится вложить как можно больше в сумму отправляемых в мир посланий…
Аромат грусти, овевающий прозаические построения Подъёмщиковой, логичен и отчётлив: в нём смешаны трагизм бытия, и — восторг, охватывающий от участия в оном, что обосновано — в жизни всё двойственно.
Или практически всё.
Содержание?
О! пересказ был бы бессмысленным: здесь именно нужно вбирать радугу эмоций, нежно поднимающуюся от страниц повести, очень своеобразно построенной, когда членение на части словно соответствует мелодике времени, заключённого в текст.
Затем следуют письма: Белозёрова к Подъёмщиковой, и её — к институтской подруге Юле Архангельской; они лиричны, они исполнены как художественные произведения: с максимальной выразительностью на единицу текста.
Жизнь расцветает: перьями жар-птицы — и жар её, удержанный в письмах, сияет золотисто.
Поэзия — квинтэссенция души: точная мера измерения человека, носителя дара; и вот поэзия Подъёмщиковой вспыхивает фонариками чувств, зажжёнными с тою мерой искренности, которая заражает читателя:
— Ау! — говорю я ему, —
хочешь, пойдём в лес?
В мокрый ноябрьский лес,
в чёрный ноябрьский лес,
где по колено грязь,
так что её не пролезть.
Хочешь, давай сейчас
прямо пойдём в лес?
Простое чудо волхвования возникает, как будто на глазах; и алхимическая сила его завораживает естественным дыханием: жизни, счастья — но всего, словно перевитого ленточками грусти, ибо — скорость жизни известна, а тайна смерти не разгадана.
Вот, например, описание богемы — в одноимённом стихотворении: богемы — такой, как узнала её Подъёмщикова, живописующая ту часть жизни, что играла изрядную роль:
Мансарды, чердаки…
Такая, видно, участь.
И сытым не с руки
к нам подниматься, мучась.
Здесь сытость не живала,
не жевала.
Здесь много воздуха,
но света слишком мало.
Что ж, сытость, вероятно, противоречит поэтическим… действам-мистериям; да и прозаическим часто тоже — коли творятся всерьёз, на предельной вибрации нерва, с максимальной отдачей.
…вы можете раздарить себя щедро, как июльский ливень, и остаться не замеченным: такова специфика литературного дара, увы…
Есть в поэзии Подъёмщиковой прекрасное, не стихающее, не уходящее детское восхищение миром, каждый день которого нов, как бы печально ни строилась жизнь, какие бы тяготы не томили:
Ты всё видишь,
ты всё слышишь,
ты всё помнишь,
ты всё знаешь,
ты всё умно-умно-умно объяснишь.
Но ты всё-таки не знаешь
очень много очень важных,
очень нужных и таинственных вещей.
Тайна всегда живёт в её поэзии, оборачиваясь то серебристым зверьком, то — пространными разливами жемчужно мерцающего неведомого пространства…
Звук играет интересно: живая перекличка стремительных «с» и вибрирующих «з», и забавный жучок «ж» словно придаёт дополнительно обаяния строчкам:
В саду зазвенел соловей.
Не юный, тревожный, мятежный,
а старый — печальный и нежный —
в саду зазвенел соловей.
Поэзия проходит, оставаясь, и образ Овидия, мелькающий в стихотворении, завершающем подборку, словно взирает благосклонно на игру зимы, с её неповторимой светотенью.
Начинается книга нежным предисловием Андрея Коровина (одного из составителей сборника). А завершают книгу стройные воспоминания Ю. Архангельской, О. Артемьева, С. Лукиной, Ю. Кириленко…
Разнообразие «Зимы» ярко: различно наполненная книга создаёт ощущение духовной гармонии, несмотря ни на что, на все каверзы, на которые горазда жизнь; и метафизическое золото тонко лучится со страниц книги, вливая интересную энергию в читательские души.
