Романс

Когда я в жёлтых лужах очередной осени собираю звёзды, то всегда стараюсь отыскать самую далёкую по времени и самую близкую моей душе, бесконечно дорогую сердцу.

Не всегда это получается, не каждую осень и не в любой луже. Но если нахожу такую, то чищу её до первозданного блеска. Долго чищу, с надеждой и с любовью.

Пока она не потеплеет…

— Здравствуйте! — говорит сегодня одна такая, потеплевшая в моих умозрительных объятиях. Родная, милая, желанная.

— Здравствуйте… Лиза! — говорю и я ей в ответ.

— Что-то случилось? — интересуется она.

— Случилось, — отвечаю ей я. — Я, восхищаясь вашим далёким образом, почти ничего не знаю о вас. Кроме того, что певица Елизавета Борисовна Белогорская — талантливая красавица — в 1939 году написала стихи, а Вадим Козин положил их на свою музыку прекрасного романса:

Осень, прозрачное утро.

Небо как будто в тумане,

Даль из тонов перламутра,

Солнце холодное, раннее.

Где наша первая встреча?

Яркая, острая, тайная,

В тот летний памятный вечер

Милая, словно случайная.

Не уходи, тебя я умоляю,

Слова любви сто крат я повторю.

Пусть осень у дверей, я это твёрдо знаю,

Но всё ж не уходи, тебе я говорю.

Наш уголок нам никогда не тесен,

Когда ты в нём, то в нём цветёт весна.

Не уходи, ещё не спето столько песен,

Ещё звенит в гитаре каждая струна.

— Я не помню, — говорит очаровательная звёздочка, автор чудных слов прекрасного танго-романса.

— Во вдохновенных воспоминаниях ваших современников о своей зажигательной жизни тех времён, о вас сказано вскользь: «известный композитор и певица». Какие стихи вы написали ещё, о чём пели тогда?

— Не помню.

— Это несправедливо, Лиза… Почему же те, почти неизвестные, но восторженные люди, что написали о вас вскользь, не рассказали об этом подробней? Они же наверняка знали о вас всё-всё-всё. И, скорее всего, были Вашими ближайшими друзьями — жить без Вас, знаменитой, не могли. Почему они так непростительно о вас промолчали?

— Не принято. Нельзя.

— Почему?

— Я же — самоубийца. Я покончила с собой.

— Но вы совершили это в день, когда немцы вошли в Пятигорск, где вы тогда были на гастролях… Вы, удивительно красивая, нежная и утончённая для своего времени, молодая женщина, известная всем и каждому, перенести этого не смогли. Разве это самоубийство, о котором следует молчать? По-моему, это — подвиг известной певицы, о которой в день нашей Великой Победы следует сказать хотя бы несколько тёплых человеческих слов.

— Не знаю, — говорит ещё одна навсегда потерянная яркая звезда России.

Никто не знает…

Не знаю этого и я.

Зато знаю и бесконечно люблю этот романс на стихи, подобные которым современным псевдокоролям эстрады не снились даже в самых радужных снах:

Осень, прозрачное утро…

Аглая

Всякий раз, когда туман воскресной ночи перетекал в тяжёлый понедельник, голые придорожные кусты и деревья видели одну и ту же картину: изболевшаяся мать провожает своего маленького сына на станцию.

— Хоть бы та тоненькая женщина ехала этим же поездом! — с надеждой говорила мать. — Ты к ней уже привык, и тебе не будет так скучно…

Тоненькая женщина, о которой шёл разговор, любила молодого начальника местной станции, и часто приезжала к нему на воскресенье. А в городе у неё был муж и какая-никакая семья.

Женщину звали Аглая. Она была человеком наивным, и думала, что в селе никто о её любви не знает…

Она ни разу не обманула надежд матери мальчика.

— Ах! — искренне радовалась она, встречая мать и сына на станционном перроне. — Я так рада! А то ведь, знаете, подругу, которая меня всегда провожает, я отпустила, а других знакомых у меня здесь нет.

— И мы радые! — отвечала ей мудрая мать мальчика и кивала головой в росистом платочке на сына. — Мне спокойнее, когда он едет в город с вами. А что подругу отпустили, то и правильно сделали — скоро ж и на работу надо вставать!

После этого к ним смело подходил молодой начальник станции.

— А вот и старые знакомые! — бодро возглашал он на весь озябший перрон. И смотрел на Аглаю, не прячась. — Как погостили?

— С-пасибо… хорошо! — бледно улыбалась тоненькая Аглая. — А вы всё ещё здесь служите? — притворялась она, не вынимая своей ладони из ладони его…

И тоже смотрела нежно-прощально. Потом из утреннего тумана подкатывал, лязгая вагонами, поезд. Мальчик и тоненькая Аглая уезжали…

В полупустом тусклом вагоне они садились рядом, молчали.

Аглая думала о чём-то своём. Мальчик — о матери: как она там одна идёт по дороге в синем тумане.

Иногда тоненькая Аглая из своего далека возвращалась в постукивающий колёсами вагон и о чём-нибудь говорила:

— Тебе удобно?.. Ты не замёрз?.. Ну, как тебе живётся в интернате?

Или:

— Не грусти! Вот скоро станешь большим, будешь жить по своей воле! Всё будет хорошо! Только не надо унывать! Надо жить с верой в прекрасное!.. Всё будет отлично! Я верю!

А когда за утренними окнами вагона начинали мелькать городские дома и закопчённые трубы заводов, она крепко прижималась к мальчику горячей щекой, и тихо плакала.

— Ничего! — ободрял её маленький мальчик. — Ничего!

Ему казалось, что за дорогу он значительно подрос.

И на утренней линейке в своём интернате, будучи горнистом, под флагом любимой Родины, уверенно трубил в золотистый горн о счастливом будущем всех-всех-всех добрых людей.

Флейта

Седой дирижёр в последний раз укоризненно глянул на взъерошенного флейтиста, вскинул вверх свою палочку.

— Ещё раз… Внимание! — сказал он. — Всем, пожалуйста, внимание!.. Иоганн Себастьян Бах!.. Месса си минор!

И взмахнул руками.

Зазвучала божественно-торжественная поминальная мелодия…

Воображению явились величественные церковные храмы. Их холодные острые шпили, устремлённые в небо, высокие своды с изображениями беспечно порхающих белых голубей и строгих ликов святых… Монаршьи усыпальницы… Кто-то где-то трепетно и подобострастно целовал икону. Кто-то со слезами на глазах — лоб усопшего, в гробу…

И вдруг по натянутым нервам растворившегося в музыке маэстро пробежал расслабляюще-весёлый лучик мелодии Моцарта: тру-ля-ля!

Седой дирижёр, скомкав звучание оркестра, опустил руки, негодующим взглядом прожёг ещё более взъерошенного молодого флейтиста. Бросил дирижёрскую палочку на пюпитр и вышел из репетиционного зала.

В фойе проглотил успокоительную таблетку. Походил по ковровой дорожке. Вынул из кармана мобильный телефон, набрал нужный номер.

— Ну, что там, Надя? — спросил нетерпеливо.

— Родила девочку, — ответили ему. — У нас, с тобою, — внучка! Поздравляю!

— Почему же до сих пор молчала?

— Но ты просил не прерывать репетиции!

— «Просил, просил!» — передразнил кого-то строгий дирижёр и по-детски радостно улыбнулся.

Улыбаясь, отключил телефон, сунул его в карман пиджака. И, внутренне собравшись, решительно вернулся в зал.

— Прошу всех сесть! — сказал вставшему навстречу ему оркестру. — Продолжим!

И строго глянул на молодого флейтиста.

— Подойдите-ка ко мне, молодой человек! — сказал ему. — С инструментом, пожалуйста!

Тот повиновался.

— Дайте флейту мне! — сказал дирижёр. — А теперь поменяемся местами! Станьте за мой пульт, возьмите дирижёрскую палочку!.. А я покажу вам, как следует исполнять партию флейты.

Дирижёр сел на место флейтиста.

— Ну же! — сурово сказал он растерянному музыканту. — Пожалуйста, повторите мои вступительные слова, и начинайте!

— Внимание, — промямлил проштрафившийся флейтист-дирижёр. — Всем, пожалуйста, внимание… Иоганн Себастьян Бах. Месса си минор.

Вскинул вверх дирижёрскую палочку… И взмахнул руками.

Захватывая дух, мощно и всепоглощающе зарыдала месса… И опять воображению явились величественные храмы. Их холодные острые шпили, устремлённые в небо, высокие своды с изображениями беспечно порхающих белых голубей и строгих ликов святых… Монаршьи усыпальницы… Кто-то где-то трепетно и подобострастно целовал икону. Кто-то со слезами на глазах — лоб усопшего, в гробу…

И совсем неожиданно по всему этому, поминально-величавому, пробежал жизнерадостный лучик мелодии Моцарта: тру-ля-ля!

Смешав звуки, оркестр нестройно умолк.

Музыканты и дирижёр-флейтист недоумённо уставились на своего седого строгого маэстро…

Тот, ероша седые волосы, смущённо разглядывал флейту.

Чудной

Этот ветер, этот дождь, эта беспросветная тоска в стонах полуобнажённых деревьев и… это третье справа окно в четвёртом этаже… и подъезд… и ступени, долго ведущие к двери, обитой коричневым дерматином… и кнопка дверного звонка…

— Вы к кому? — спросила девочка-подросток, выглянув из-за приоткрытой двери.

— Я… Извини. — нерешительно ответил пришедший художник-любитель в мокром плаще с капюшоном. — Здесь находится третье справа окно в четвёртом этаже?

— Что-что?

— Окно вашей квартиры — третье справа, если смотреть со двора?

— Ну… да. А что?

— Это у вас всё лето кто-то играл на пианино?

— Да. У нас. А что?

— Видишь ли, я эту музыку рисовал… А теперь, когда слышу только свист ветра и стоны полуобнажённых деревьев…

Девочка-подросток вышла за порог.

— Музыку? — с интересом спросила она. — А как вы её рисовали?

— Очень просто. Слушал, и рисовал.

— Красками?

— И красками тоже.

— А чем ещё?

— Ещё?.. Воображением…

Этот ветер, бьющийся в стёкла окна лестничной клетки, эти капли воды, стекающие с мужского плаща на плиточный пол… Капюшон… И чудной незнакомец…

— Музыку нарисовать невозможно, — сказала девочка-подросток, разглядывая высокого посетителя в мокром плаще. — Её можно только записать в нотную тетрадь или на диск. Музыку нарисовать невозможно.

Посетитель в мокром плаще с капюшоном вынул из-под плаща какую-то картонку в небольшой деревянной рамке и протянул её девочке.

— Тогда что же, по-твоему, это такое? — спросил он.

— Ух ты! — восторженно выдохнула девочка-подросток, уставившись взглядом в картонку. — Какая красивая!.. Это — моя мама.

— Вот, — провёл ладонью по своему влажному лицу посетитель в плаще. — А ты говоришь, что музыку нарисовать невозможно. Она дома?

— Кто?

— Твоя мама.

— Нет.

— Жаль… Но ты уверена, что это именно она на картине?

— Кто?

— Твоя мама. Ты уверенна, что это именно она?

— Да. А кто же ещё?

Мужчина радостно улыбнулся.

— Музыка, — сказал он. — Живая, — и осторожно потянул за край рамки, которую девочка не сразу отпустила.

— Ну, прощай! — сказал он, пряча картонку под плащ. — И спасибо! Ей, пожалуйста, не говори о моём визите. Хорошо?

— Кому?

— Музыке-маме своей. Хорошо?

Девочка неуверенно кивнула.

— Не скажешь?

Девочка отрицательно качнула головой.

— Большое спасибо! — ещё раз сказал чудной Художник-любитель.

— А зачем вы приходили? — спросила девочка вослед уходящему.

Он остановился, оглянулся:

— Хотел убедиться в том, что правильно понимаю классическую музыку.

И дальше пошёл.

А ветер… а дождь…

На улице вновь прояснилось.

Чёрная пятница

А ведь умные астрологи предупреждали заранее. Предупреждали! Можно сказать, просто умоляли всех добрых людей:

«Надвигается самый невезучий и коварный день месяца — пятница, 13-е! Случиться может всякое: и недоразумения, и неприятности… и грандиозные несчастья! Цифра 13 концентрирует в себе страх и ужас, суеверия, исходящие от каждого на планете, из глубин веков за ней тянется шлейф мистики и тайн. Наша жизнь полна примет, и каждый из нас инстинктивно старается уберечь себя от всего плохого, что может произойти в этот зловещий день.

Верите вы в разные легенды и сказки или нет, но вихрь бед и неприятных событий 13-го числа может всё-таки коснуться вас своим леденящим крылом. Настоятельно советую вам накануне “чёрной пятницы” получить совет профессионального астролога, как спланировать свою жизнь, чтобы конец недели не стал “концом света”».

И если бы об этом знали Петька Брылёв и Клава Крикотина, то, может быть, всё в их жизни пошло бы не так, как пошло. Пересидели бы этот день дома, поглядывая в окна на улицу села. Петька, например, думал бы о том, с чьего огорода завтра начинать пахоту — с огорода Переясловых или же с огорода бабки Яроцкой, которая накануне просилась быть первой… А Клава Крикотина спокойно мечтала бы о чём-то своём… городском…

Но они ничего не знали об этих жутких предсказаниях. Потому и пошли с утра в магазин. Он — со своего двора, она — со своего, что напротив.

— Привет, Клава!

— Здорово, Петь!

— В магазин?

— В магазин!

— И я туда же!.. Ну, что пишет твой городской?

— А он не пишет!

— Как так? Почему?

— Он звонит!

— А! Ну да, ну да! И чего говорит? Свадьба скоро?

— Да как только, так сразу!

— И когда же это «как только»?

— Когда я захочу!

— А! Ну да, ну да! Ты же у нас — принцесса!

— А ты как думал?

— Да так и думал, как сказал!..

Шли вот так и беспечно болтали. Она — по своей стороне улицы, он — по своей. И не замечали, что злые цепные псы уже трусливо забились в свои будки, а домашняя птица, что беззаботно гуляла по дворам села, вся куда-то исчезла.

Над их головами стремительно пронеслась чёрная стая молчаливых ворон, дневной свет вдруг померк и почерневшее небо ощерилось такой ослепительной молнией, так страшно рявкнуло громом, что перепуганные Петька Брылёв и Клава Крикотина инстинктивно бросились друг к другу и крепко обнялись.

А вспышка молнии взяла, и запечатлела: стоят, оба, как прилипли друг к другу. И главное, что отныне в их жизни уже ничего не изменить…

Да и небо загрохотало свадебным маршем.