Рядом с помойным коробом остановился чёрный автомобиль. Из автомобиля выглянул средних лет мужчина, широколицый и низколобый, с седым бобриком над чёрными секретарскими бровями. Мужчина уставился на копошащихся в коробе троих бомжей.

— Что, нельзя? — с подростковой хрипотцой в голосе произнёс один из них.

— Это, наверное, ваша помойка? — показывая беззубый рот, спросил другой извиняющимся бабьим голосом: судя по угодливой улыбке — женщина, правда, одетая сразу в две пары протёртых мужских брюк: одни ширинкой вперёд, другие ширинкой назад с тем умыслом, чтобы не сверкать ягодицами сквозь дыры. На ногах обладателя бабьего голоса были огромные кроссовки.

— Ничего-ничего, — весело ответил мужчина. — Я просто смотрю.

— Смотрите, — равнодушно произнёс третий бомж, с грустными глазами и благообразным лицом, — только нос заткните: тут нет идеала.

— Идеала? — переспросил мужчина и дружелюбно рассмеялся. — Хорошо сказано. Вот что, братва, кто из вас Тихолаз?

Бомжи подняли брови и скривили физиономии, словно говоря этой немой фигурой: не можем знать!

Однако один из них — с благообразным лицом — всё же задумчиво произнёс:

— Вообще-то это моя фамилия.

— Я сразу это понял, — усмехнулся мужчина. — Слушай, у тебя родственники за границей имеются?

— Не знаю, — ответил Тихолаз.

— А я знаю. Имеются.

— И что мне теперь за это будет? — угрюмо спросил Тихолаз.

— Наследство, — засмеялся мужчина. — Фу, больше не могу с вами, — он смешно зажал ноздри пальцами и покрутил головой. — Вот тебе, Тихолаз, адрес. Придёшь вечером. Только сначала помойся. Бери деньги! — мужчина передал обомлевшему бомжу банкноту. — Эй-эй, голытьба, в сторону! Это Тихолазу на баню.

— Так всё равно ж пахнуть будет, — резонно заметил двуштанный бомж. — Чтобы не пахнуть, нужно стираться. Я ему отстираю. Дайте ещё и на порошок, — и протянул глянцевую ладошку.

— Ладно, — боясь коснуться бомжа, мужчина протянул ещё одну банкноту. — Только без обмана. Я обманщиков наказываю…

Из дневника Э. Рубеля:

«После неудачной вылазки в поэзию я страдал. Дня три, наверное. На четвёртый вернулся к мысли о карьере художника. Жизнь катилась по привычному кругу: с мая по ноябрь страна тонула в кумаче демонстраций солидарности и митингов протеста, а с ноября по май чертыхалась, хмельная, дралась смертным боем в пи