Квартирный вопрос
Нина живёт с мамой, младшей сестрой и отчимом в кирпичном доме на пятом этаже в хорошей кооперативной 48-метровой квартире с балконом. Мама Нины — Галина Матвеевна работает в поликлинике методистом по лечебной физкультуре. Пациенты её любят за весёлый нрав и, главное, за то, что она помогает им восстановить здоровье после травм и инсультов. Младшая сестра ходит в школу в третий класс. Нина днём учится на третьем курсе Химико-технологического института имени Менделеева, а три раза в неделю по вечерам работает тренером по фигурному катанию в парке «Сокольники».
Сегодня к вечеру завьюжило, и мороз усилился. К последней группе лёд так завалило, что даже лучшие ученики еле ползали. Тренер вся промёрзла и, стараясь перекричать пургу, надсадила горло. После того как забрали последнего ребёнка, она отогрелась в теплушке и побежала на остановку автобуса.
На Нине старое красное пальто на ватине. Когда-то по борту и вороту его украшала оторочка белым искусственным мехом, но в первую же зиму мех так загрязнился, что пришлось его отпороть. На место стоячего воротника Нина пришила узкий обрезок от маминой старой цигейковой шубы. Ненавистные ей большой вязанный берет и длинный шарф чёрного цвета завершали наряд. Гордостью Нины были дорогие импортные сапоги. Женщины СССР в семидесятые годы мечтали о зимних сапогах и меховой шапке или воротнике, но их негде было достать.
Нина удачно успела на автобус. Поздно, десятый час вечера, народу мало. От Сокольников до метро Щелковская ехать тридцать минут. Она сегодня получила зарплату за декабрь — шестьдесят рублей и стипендию — сорок пять рублей.
Нина согрелась и предавалась мечтам о новом зимнем пальто. Неделю назад она купила в магазине «Ткани» красивую в рубчик шерстяную ткань, зелёную, как ель, ватин и серую ткань на подкладку. Всё это она отнесла портнихе-скорняку. Бабушка Нины отдала ей старую изношенную беличью шубу. Портниха обещала сшить замечательное пальто с большим меховым воротником и сказала, что меха хватит на оторочку подола и даже шапочку. Как ни приятно мечтать о пальто, но в животе заурчало от голода. Днём на перемене в институтском буфете она успела выпить чай и съесть чёрствый сочник. Нина подумала о том, как дома нажарит себе картошки с колбасой и яйцом. Тут она вспомнила, что надо бы зайти в магазин, но уже поздно, он закрыт. «А зачем? Купить постное масло, мыло и стиральный порошок. И это несмотря на то, что они есть дома. Почему?» — Нина вспомнила вчерашний мучительный, тяжёлый разговор с мамой.
Нина полагает, что все несчастья семьи начались с заграничной командировки папы. Его приняли на престижную работу в «Станкоимпорт» и отправили по контракту на три года с семьёй в Индию. В 1964 году в советском торговом представительстве Калькутты школы не было. Папа с мамой и с младшей сестрёнкой уехали, а Нину оставили под присмотром полуслепого дедушки. Родители писали дочери письма: мама короткие и унылые, а папа длинные и восторженные. Они несколько раз посылали Нине с оказией отрезы цветного ситца. Старшая дочь прекрасно шила и себе, и сестрёнке.
Нина себя в шутку называла: «48 на 48» — её вес 48 килограммов, объём талии 48 сантиметров. Она напоминала оленёнка Бэмби из диснеевского мультфильма: широко расставленные удивлённые глаза, нежная, пугливая и обидчивая. Заглядывать в зеркало она не любила. «На что там смотреть?» На надоевшую единственную лоснящуюся чёрную юбку-самошвейку и на старый свитер? К тому же Нину постоянно преследовали ячмени, которые она лечила зелёнкой. Характер у неё замкнутый, в шумных студенческих компаниях чувствовала себя скованно. Для общения ей хватало двух подруг. Нина любила читать и мечтать. Цвейг, Стендаль, Александр Грин приводили её в трепет. Поэзией весёлого Пушкина она восхищалась, но предпочитала печального Лермонтова. Иногда она ходила в кино. Нина мечтала о походе в театр и поездке на море. И каждое лето проводила на даче у папиных родителей, где всегда находила любовь и утешение.
Когда Нина училась в девятом классе, родители с оказией из Индии прислали чеки для валютного магазина «Берёзка». Там бабушка купила внучке новое зимнее пальто, потому что из старого та давно выросла. На Нину подошло только пальто ярко-красного цвета, отороченное искусственным белым мехом, как у Снегурочки.
В Индии папа успешно заключал выгодные договоры на поставку советского кузнечнопрессового оборудования. Он страстно любил петь, загорать, путешествовать и купаться. В Индии он купался во множестве рек, озёр и даже в Индийском океане.
Мама в Индии очень страдала от жары, влажности и, главное, от антисанитарии. Засиженный мухами комнатный вентилятор не освежал воздуха. Пока мужчины работали, их жёны с детьми весь день сидели во дворе торгпредства. Дети играли, а жёны вязали шапки, свитеры и платья. По двору ползали змеи и прыгали нахальные мартышки. Фрукты, чтобы съесть, приходилось вымачивать в крепком растворе марганцовки. Мама и сестрёнка постоянно болели дизентерией, а врач гинеколог пришёл к маме с гинекологическими инструментами, завёрнутыми в газету. За ворота торгпредства выйти страшно. Там грязь, нищета, люди справляли нужду, не стесняясь, прямо на улице. Белых женщин окружали толпы индусов, просящих милостыню. Они старались дотронуться до женщин рукой, полагая, что это приносит счастье.
Не смотря на своё обаяние, знание английского и успешность в работе, папа имел два существенных недостатка: не был членом партии и не умел пить. После двух-трёх рюмок спиртного он начинал ходить на руках и хвастаться силой. Однажды на приёме у английского посла он поднял за локти над головой жену посла и уронил её в фонтан. На этом чуть не закончилась папина карьера.
Мама такой жизни не выдержала и через два года без папы вернулась с младшей дочкой в Москву. Нина помнит, как она встречала маму с сестрёнкой в Шереметьево. Как они изменились! От трапа самолёта, держа ребёнка за руку, шла очень худая дама, похожая на актрису Голливуда в шикарной длинной шубе, в платье из гипюра сиреневого цвета, на ногах туфли на шпильках из змеиной кожи, в ушах и на пальцах сверкают крупные александриты. Но её лицо, шея, руки — жёлтого цвета и будто высохшие. Сестрёнка нисколько не выросла. Она походила на облезлую желтокожую мартышку, наряженную в кружевное платьице. Множество цветных браслетов позвякивало на её тощих, как прутики, ножках и ручках.
Папа не смог жить в Индии без мамы. Он не доработал контракт и вернулся в Москву. За это его уволили из «Станкоимпорта». Родители навезли из Индии себе и на продажу шуб, модной одежды, драгоценностей. Одну шубу папа подарил своей маме. Несмотря на то что сбылись их мечты: папа купил машину «Москвич», а мама одевалась, как королева, родители не стали счастливее. Наоборот, они постоянно ссорились, обвиняя друг друга в изменах. Их будто подменили. Они оба ударились в загулы.
Нина сдавала выпускные экзамены в школе, затем вступительные экзамены в институт. Ей казалось, что родителей это не интересовало. Неделями они не появлялись в квартире. Мама жила у будущего мужа, а папа у претенденток на брак с ним. Папа, всегда голодный, иногда забегал к дочкам. Отведав Нинину стряпню, он играл на пианино, пел арии из опер. После исполнения любимой песни дочек «Букет цветов из Ниццы прислал ты мне», глаза его наполнялись слезами и он жаловался им на свою несчастную жизнь. От папы пахло детством и духами разных женщин. Однажды папа пришёл днём, когда сестёр не было дома, опустошил холодильник и надолго исчез. Мама иногда появлялась и, убедившись, что всё в порядке, покидала дочек. От неё пахло новыми духами и чужим мужчиной. Нина училась на первом курсе. Ей было очень трудно, и она обижалась, что родители заняты только собой и не заботятся о ней и сестрёнке.
Не зная почему, может в виде протеста, Нина вышла замуж за учёного физика, старше неё на двенадцать лет и ушла к нему. В большой комнате в доме на Краснохолмской набережной с видом на Москву-реку муж проживал с матерью. Когда сын женился, она ушла к любовнику. Свекровь связала невестке чёрный берет и длинный шарф. После занятий в институте молодая жена шла за покупками, убиралась, стирала, готовила ужин. Вернувшись с работы, муж требовал секс до ужина, поле ужина, всю ночь и утром. Когда Нина неосторожно забеременела муж, свекровь и мама собрали совет и потребовали, чтобы она сделал аборт. Нина не посмела им перечить и избавилась от ребёнка. Аборт делали под слабым местным наркозом почти наживую, чтобы не кричать от боли она грызла своё запястье. После операции Нина заболела воспалением придатков и перенесла его на ногах. Пока она болела, муж стал погуливать. Нина очень боялась снова забеременеть. После секса муж сразу засыпал, а молодая жена бежала в ванную комнату и спринцевалась концентрированным раствором марганцовки. Всякий раз, когда Нина, скорчившись, лежала голышом в большой ледяной ванной и наблюдала, как из-под неё вытекает бурая лужа марганцовки, она думала, что непременно уйдёт от мужа. «Но куда?» Мама вышла замуж, и в их квартире поселился отчим. Продержалась Нина в браке полтора года, подала на развод и в чём пришла вернулась домой. Но перед уходом на деньги мужа по случаю купила финские сапоги на меху за восемьдесят рублей, высокие, замшевые, цвета беж.
Папа не мог жить без семьи. Он женился на маме студентом в 20 лет. Папа поехал в дом отдыха в Бологое и привёз оттуда жену моложе себя на 15 лет. Двухкомнатную квартиру папа оставил бывшей жене и дочкам, а себе с новой женой купил в этом же доме в другом подъезде однокомнатную на первом этаже.
Нинин папа 45-летний красавец, спортсмен, глаза как озёра, поёт неаполитанские песни, играет на пианино, душа любой компании.
Мама вышла замуж за пожилого часовщика и даже взяла его фамилию. Отчим почти старик: за шестьдесят, дряблый, бесцветные глаза навыкате, висячий большой нос, седые патлы обрамляют пятнистую лысину. Он везде, даже в ванной, поставил и навесил множество часов. От их назойливого тиканья некуда скрыться. Новый мамин муж разгуливал по квартире в полосатой шёлковой пижаме, разговаривал с падчерицей менторским тоном, а с мамой нежно и ласково. От отчима неприятно пахло, как от несвежей варёной колбасы. Старшая дочь недоумевала, почему мама вышла за такого замуж. Отчим постоянно говорил маме, что она самая красивая. Нинина мама действительно настоящая красавица: обворожительная фигура, лицо царицы, карие с огоньком глаза. Отчим всё время твердил ей о своей любви, и мама таяла, и глаза её светились счастьем.
Возвращение взрослой падчерицы не обрадовало ни отчима, ни маму. Нина их стесняла. Её появление в квартире нарушило их только устоявшийся почти семейный быт. Отчим хорошо относился к младшей дочке жены, но старшая его раздражала. Нина тоже тёплых чувств к нему не питала. Отчим с мамой сказали Нине, что ей пора жить самостоятельно. Нина не возражала, думая, что он предложит ей пожить в его двухкомнатной квартире. Но нет. Отчим обещал падчерице найти прекрасную комнату и вскоре дал ей адрес. Каково же было удивление и возмущение Нины, когда она приехала в закоулки Бауманского рынка и там нашла разваливающийся деревянный двухэтажный дом с удобствами во дворе и в нём маленькую комнату в коммуналке с десятью соседями. Она отказалась. Тогда отчим дал ей другой адрес. Нина поехала смотреть. Это оказалась комната на первом этаже старого двухэтажного каменного дома, но без подъезда, а со входом прямо с улицы. Нина и не подозревала о существовании в Москве таких трущоб. Падчерица не соглашалась на такие предложения, чем злила отчима и маму. Нина с болью наблюдала, как новый муж настолько загипнотизировал маму, так её в себя влюбил, что она всегда и во всём его поддерживала.
Обстановка в квартире накалялась. Обычно вечерами после института старшая дочь заходила в магазин за продуктами на завтрак и ужин. Обедала она в институтской столовой. Каждый вечер, после того как мама, сестрёнка и отчим отужинали, Нина приходила на кухню и жарила на постном масле картошку с колбасой и яйцом. Вкусный аромат разносился по всей квартире. В кухню приходила сестрёнка, и они за ужином разговаривали, шутили, смеялись.
Вчера вечером падчерица в очередной раз отказа отчиму съехать и квартиры в трущобу. От отчима пахло угрозой, от мамы раздражением и терпкими духами «Только ты». Сёстры были на кухне. Нина сняла с плиты сковородку с ужином, и собиралась разложить его по тарелкам. В этот момент вошла мама в нарядном шёлковом халате в оборках. Она прогнала младшую дочку спать и села за стол. Мама сначала тихо, потом громче и громче возмущалась, выговаривала Нине, что та эгоистка, что сестрёнка уже ужинала, что уже поздно, и ей завтра в школу, что ребёнку вредно есть жареную картошку. Дочери не хотелось смотреть маме в лицо. Она смотрела на её руки, сложенные одна на другую, на столе. Каждое слово мама подкрепляла постукиванием по столу. На её пальцах поблёскивали кольца: из индийской бирюзы в виде пагоды, с крупным александритом и новое обручальное. Вдруг, мама дотронулась до шеи и, чуть не плача, прокричала:
— Почему, почему ты не хочешь переехать в отдельную комнату? Он тебе предлагает прекрасные варианты! Почему ты не хочешь мне счастья?
Медленно, чтобы от волнения не уронить на ноги горячую сковородку, дочь поставила её на плиту. Затем холодно, разглядывая палевые розочки на мамином халате, ответила:
— Мама, это несправедливо! Он предлагает мне уехать из хорошей комнаты в многонаселённую коммуналку в трущобе. Ты знаешь, что я ездила и смотрела его варианты — один другого хуже.
Мама отвернулась от дочери и жёстко сказала:
— Ты уже взрослая, побывала замужем и должна жить отдельно. Тут нечего обсуждать! Бери то, что он предлагает!
Напоминание о неудачном замужестве разозлило Нину. Она, с трудом сохраняя спокойствие, ответила:
— Не понимаю, почему, почему такая спешка? Я сейчас…
Мама перебила дочь:
— Я, я — ты всегда думаешь только о себе и…
Дочь перебила маму:
— Ну, послушай меня! Сейчас я шью себе новое зимнее пальто. Скорнячка из обрезков старой беличьей бабушкиной шубы соберёт воротник и оторочку подола. Расплачусь за пальто и начну откладывать на первый взнос за однокомнатную кооперативную квартиру. Ты же знаешь, что я много работаю.
Мама резко покачала головой, и из её пышного шиньона выпало на пол несколько шпилек. Дочь подобрала шпильки и подала маме. Та вставила их в причёску и ответила:
— Как ты не понимаешь, что тебе никогда, никогда не заработать таких денег!
Дочь вспыхнула и зло сказала:
— Посмотрим! А вообще-то мне и здесь хорошо. А в коммуналку в трущобе я ни за что не поеду!
Мама угрожающе встала руки в боки, топнула ножкой в атласном тапке с помпоном и выкрикнула:
— Ах так! Ах так! Тогда не смей брать наше подсолнечное масло!
Дочь такого от родной мамы не ожидала. Она вся съёжилась и почти шёпотом спросила:
— А что, тебе жалко?
Губы у мамы сжались до щелочки, затряслись и она прокричала:
— Да, да, мне всё для тебя жалко! Не смей брать ничего нашего: ни масла, ни мыла, ни стирального порошка! Мне для тебя даже нитки жалко!
У Нины всё поплыло перед глазами, обида и гнев переполняли её. Вот-вот разорвут её в клочки. Нина схватила с плиты сковородку и швырнула её о пол рядом с мамой. Та вскрикнула и убежала в свою комнату, закрывшись на ключ. Дочь быстро оделась и выскочила на улицу. Погуляла, умыла снегом горящее лицо и вернулась домой. Отмыла пятно от сковородки на линолеуме, но вмятина осталась. Нина попила чаю с хлебом с вареньем и легла спать.
Сегодня утром Нина, боясь встретить маму и отчима, без чая поехала в институт. Когда вечером она вернулась домой, её с объятиями и поцелуями встретила сестрёнка. Ни мама, ни отчим из своей комнаты не вышли. После ужина сестрёнка ушла спать, а Нина села за курсовую работу. На стене над головой раздражающе громко тикали часы, мешая сосредоточиться.
В кухню вошёл отчим. Он, отвернувшись от падчерицы, сказал:
— Ты вчера очень, очень обидела свою маму. Ты понимаешь, что вместе с нами тебе жить нельзя.
Нина гордо ответила:
— Это и моя квартира тоже. Я тут прописана! Выгнать меня не имеете права!
Отчим не ожидал от падчерицы такого отпора. Он долго глядел на неё, будто пытаясь уничтожить взглядом. Нина подумала, что у него глаза выпучены как у селёдки на блюде. Нервно, то снимая, то надевая, очки, отчим сказал:
— Я устал предлагать тебе варианты. Соглашайся, соглашайся, а то хуже будет!
Нина, с отвращением глядя на его волосатые руки, торчащие из рукавов пижамы, с деланной улыбкой спросила:
— Вы мне угрожаете? Ничего вы со мной не сможете поделать!
Дряблые щёки отчима покрылись пятнами, он сжал кулаки и прохрипел:
— Я тебе устрою жёлтую жизнь! Вот посмотришь! Жёлтую жизнь!
— Я вас не боюсь! — с вызовом ответила падчерица.
Отчим ушёл в мамину комнату и закрыл за собой дверь на ключ.
Нину трясло. Зубы со скрежетом непроизвольно сжимались. Она тщетно пыталась сосредоточиться на курсовой работе, но буквы расплывались от слёз. Горло саднило. Она решила попить горячего молока и вышла в коридор к холодильнику. Проходя мимо маминой комнаты, дочь невольно услышала вздохи и ахи. Она плотно закрыла кухонную дверь, чтобы не слышать звуков любовных утех. Нина согрела молока и принялась за учёбу.
Вдруг она услышала громкий надсадный кашель и хрип, затем вскрик мамы. В кухню вбежала полуодетая мама. Она кричала:
— На помощь! Он не дышит! Кажется, он умер! Посмотри!
Дочь вошла в их комнату. Отчим лежал ничком на тахте. Багровое лицо уткнулось в подушку, его дряблое желтоватое тело со спущенными трусами неестественно скрючено. Нина испугалась. Что делать? Стала звонить в скорую, там никто не брал трубку. Она помнила, что недалеко от Измайловского рынка есть станция скорой помощи.
Пообещав маме привезти скорую помощь, она оделась и выбежала на улицу. Ночь, мороз, ни души, страшно, а бежать далеко. Нашла станцию скорой помощи, а там закрыто. Стучала, кричала — бесполезно. Только привлекла внимание хулиганов. Они тёмной массой начали окружать девушку. Нина вырвалась и помчалась домой.
Мама сидела на кухне. Дочь сообщила, что скорая закрыта. Они вместе вошли в комнату. Отчим лежал в той же позе, но прикрытый одеялом. Они нашли зеркало, и падчерица приложила его ко рту отчима. Мама боялась. Нине тоже было страшно, но она сделала это. Зеркало не помутнело. Отчим покойник.
Нина разбудила сестрёнку. На её вопросы спросонья: «Что? Почему? Зачем?» — старшая сестра ответила, что у отчима заразная болезнь и пока они поживут у папы. Сёстры собрали вещи и покинули квартиру.
В три часа ночи они позвонили в дверь к папе. Выбежала мачеха с притворными возгласами: «Ах, доченьки мои!» Нина шёпотом сообщила папе причину их прихода. Папа уложил дочек на тахту, жену на узкий диван, а сам устроился рядом на полу. Сестрёнка сразу уснула, а к Нине сон не шёл. Стоило ей закрыть глаза, как перед глазами возникал труп отчима. Чтобы отогнать страшное видение, она мысленно продолжила препирательство с ним: «Ты обещал мне жёлтую жизнь, а сам окочурился!» Нина размечталась о том, что теперь папа сможет вернуться и они заживут как прежде.
Дочь слышала, как папа шёпотом рассказывает мачехе, что произошло. Та в ответ: «Пусть поживут! Какой разговор!» — а сама со страхом подумала, что теперь муж может вернуться обратно в семью. Мачеха подозревала, что он по-настоящему любит не её, провинциалку, а первую жену Галю.
Папа дочек тоже не мог уснуть. Он думал, что теперь может быть его Галочка примет его назад. Он так измучился, тоскуя по ней.
Мама закрыла дверь, где лежал покойник, и позвонила подруге. Та обещала утром приехать. Мама легла на постель Нины и решила, что никогда не простит дочери, что она оставила её наедине с трупом.
А труп лежал ничком на тахте и не думал ни о чём. Пусть люди думают. Квартирный вопрос решился сам собой…
Почему королева не вернется в Коктебель
«По несчастью или к счастью, истина проста:
Никогда не возвращайтесь в прежние места…»
Геннадий Шпаликов
В советской московской семье родилась принцесса, но не просто принцесса, а самая настоящая сказочная принцесса. Родители об этом не знали, бабушка догадывалась, а сама девочка была уверенна в своём царственном происхождении. Она никогда и никому не рассказывала, кто она на самом деле. Принцесса окончила школу, институт, поступила на работу и вышла замуж по любви. Для того, чтобы заработать на первый взнос за кооперативную квартиру молодожёны на год поехали в командировку в Киргизию на строительство Токтогульской ГЭС.
Всегда и везде, чтобы она ни делала — стирала, готовила, мыла посуду или полы, шила, стояла в очереди, перебирала тухлые помидоры, картошку, лук на овощной базе вместе с другими инженерами и учёными, — всегда и везде принцесса ощущала на своей голове корону. Эту корону кроме неё, конечно, никто не видел, но принцессе это было не важно. Главное, что она верила, что когда-нибудь сияние её короны заметит истинный принц или король, и они позовут её в своё волшебное королевство.
Спустя два года после командировки в Киргизию принцесса с мужем отправилась в Крым провести очередной отпуск. У автобусной остановки посёлка Коктебель их подобрала хозяйка и привела на постой в сарайчик без окна с сетчатой дверью. На земляном полу стояли две железные кровати с одеялами и подушками, а между ними стул. Вода из колонки, и туалет во дворе.
Принцесса попросила хозяйку:
— Пожалуйста, поставьте в комнату тазик и кувшин для воды.
На что хозяйка ворчливо ответила:
— Тоже мне прынцесса!
Но тазик и кувшин принесла. Всё это счастье стоило им два рубля в сутки. Супруги оставили чемодан и побежали на море купаться.
На пляже их неожиданно окликнул знакомый, с которым они познакомились в Киргизии. Он работал журналистом и внештатным фотокорреспондентом журнала «Юный натуралист». Журналист прибыл сюда на день раньше и уже освоился. Он немного старше и опытнее их. Супруги оставили рядом с ним вещи и с восторгом бухнулись в море. Принцесса плавала наперегонки с мужем, ныряла или покачивалась на спине на волнах, как морская звезда. Она дышала и не могла надышаться морем. На пляже, лёжа на тонком одеяле, принцесса ощущала тепло и округлость гальки, смотрела на волшебные световые танцы облаков и воображала себя среди них. Почти неслышно накатывали волны, вскрикивали чайки, где-то далеко плакал ребёнок, смеялись женщины, нетрезвая компания распевала песни под гитару. Пахло водорослями, рыбой, дымом далёкого костра. Эту негу нарушил громкий возглас журналиста:
— Сегодня купаемся и отдыхаем, а завтра — на Кара-Даг!
Он театрально указал на скалы, угрожающе высокие, похожие на грозные неприступные башни готического замка. Казалось, что его островерхие крыши обиты листами поржавевшего железа и плавятся в закатных лучах солнца. Журналист пафосно сообщил, что купил путеводитель по Кара-Дагу, развернул его и начал вслух читать, каким маршрутом они завтра пойдут в горы. Принцесса слушала вполуха. Вдруг, она услышала: «Сердоликовая бухта, ущелье Гяур-Бах, Золотые Ворота, Хоба-Тепе, Иван-Разбойник, Шайтан-Бармак, Шайтан-Таш» Эти слова она восприняла как магические заклинания, которые откроют ей вход в волшебное королевство.
И чудо произошло! Утром принцесса со своими подданными (мужем и журналистом, которые не подозревали, что они её подданные) торжественно взошла по тропе в свою сказочную горную страну Кара-Даг. Впереди шёл журналист, за ним принцесса, а замыкал шествие муж. Мечтая, как и почти все москвичи, загореть до шоколадного оттенка кожи, наши герои, покинув посёлок, убрали в сумки сарафан, джинсы и рубашки. На принцессе остались только купальник и широкополая соломенная шляпа с синей лентой, а на мужчинах плавки, кепки, и сумки через плечо с фотоаппаратами.
Они миновали старинные развалины и оказались на поляне. Узкая тропа прорезала густые заросли пышно цветущей дикой мальвы, чьи высокие стебли, усеянные крупными бело-розовыми цветами, приветствовали принцессу подобно почётному караулу. Шествие сопровождал многоголосый хор жужжащих шмелей и пения птиц. Порхали стаи разноцветных бабочек. Высоко в зените парил сокол. Пьянил жаркий воздух. Лёгкий ветерок приносил то нежные ароматы цветов, то терпко-горькие запахи чабреца. На залитую солнцем траву из-за камней выскальзывали и прятались прыткие ящерицы.
Принцесса ощутила мощный прилив энергии и невероятную лёгкость во всём теле. Ей казалось, что она не идёт, а летит над тропой. Её, всегда осторожную, охватило неведомое чувство отваги и бесстрашия.
Тропа заколдованного царства словно заманивала принцессу вглубь, открывая всё новые, один другого величественнее, пейзажи: мрачные провалы пещер — и нежная трава в расселинах камней; раскалённые осыпи — и хороводы тенистых рощиц; таящие смертельную опасность обрывы скал — и ласковый плеск волн у их подножия.
Принцесса со спутниками поднялась к скалам хребта Хоба-Тепе, где миллионы лет назад застывшая лава изваяла огромные статуи. Король с Королевой в коронах и в ниспадающих до земли мантиях, будто вечно торжественно шествуют к массивному Трону, воздвигнутому над морем; а там тесно сгрудилась Свита, почтительно, на некотором расстоянии следующая за «царственной четой». Здесь принцесса торжественно произнесла клятву верности царству Кара-Даг и отправилась с благоговением выполнять обряд посвящения в королевы. Для этого она совершила опасный спуск в Разбойничью бухту и проплыла под Золотыми Воротами.
Новоиспечённая королева внимательно исследовала своё, наконец обретённое, королевство. Она исходила почти все его тропы. Королева не только любовалась и наслаждалась Кара-Дагом, но и прочувствовала его: ступнями, потеющими от страха и скользящими по осыпи; ладонями рук, цепляющимися за шероховатый камень, кожей лица и шеи, влажными от стекающего пота; ноздрями, вдыхающими запахи нагретых трав и морской соли. Самыми опасными оказались не подъёмы, а спуски по крутизне, когда не видишь, куда ставить ногу. Королева оплывала Кара-Даг морем и даже заплывала в чёрное жерло Ревущего грота, где преодолела страх оказаться в мрачном подземном царстве.
Кара-Даг радушно демонстрировал королеве свои богатства. Им встречались большие валуны тёмной окаменелой магмы с вкраплениями искрящихся розоватых сердоликовых жил. Казалось, что это отпечатки разрядов молний на ночном небе. Спускаясь по каменистому руслу пересохшего ручья, они увидели чудо: из большого рыжеватого валуна на королеву смотрел опаловый глаз — сине-голубой с радужными переливами, миндалевидный, размером с гусиное яйцо.
Однажды они чуть не погибли, пытаясь спуститься в Сердоликовую бухту. Следуя во второй раз по знакомой тропе, путешественники остановились отдохнуть у обломка скалы с вкраплениями сердолика. Королева долго с интересом разглядывала большую жилу с мелкой сетью прожилок, напоминающую географическую карту с изображением полноводной розовой реки с притоками. Вдруг журналист снял с плеча кожаную сумку и вынул из неё зубило и молоток. Он приставил зубило к нежно-розовому тельцу самой крупной сердоликовой жилы и ударил по молотку. Жалкий маленький острый камушек сердолика откололся от жилы и упал на край валуна. Журналист обрадовался и с азартом заколотил по зубилу. Королева ойкнула, и с криками: «Не надо! Не надо!» повалилась на тропинку. Она зажмурилась и прижала руки к ушам. Её волшебное царство сотрясали убийственные звуки молотка. Муж и журналист подбежали к королеве, отнесли в тень и дали воды. В воздухе повисла тревога. Журналист смутился, поспешно собрал осколки сердолика в носовой платок и спрятал в сумку. У королевы разболелась голова, и они с мужем пошли в посёлок. Её одолевало недоброе предчувствие, что за такое кощунство им придётся понести кару от Кара-Дага.
На другой день журналист сообщил, что разузнал короткий путь к Сердоликовой бухте. Если от скалы Шайтан-Бармак по крутой осыпающейся тропе спуститься до края обрыва, там должен быть закреплённый страховочный канат, по которому можно спуститься в бухту. Королева со свитой долго спускались, соскальзывая и цепляясь за крошащиеся камни. Путь оказался изнурительно трудным. Она смотрела, за что уцепиться руками и куда можно поставить ногу. Ей было не до обозрения чарующей красоты расстилающейся перед ней картины гор и моря. Королева взглянула вниз и вдруг заметила, что у отважного журналиста дрожат колени. Вся смелость и решимость покинули её, страх сковал тело. Королева крикнула: «Возвращаемся!» и поползла обратно вверх по крутой осыпи. Муж карабкался впереди. Из-под него на неё сыпались камни. Королева чувствовала, что страх овладел всеми. Рискуя сорваться в пропасть в любой момент, они упорно ползли вверх, обдирая колени, локти, пальцы. Наконец, они добрались до плато. После короткого отдыха, путешественники решились всё-таки достигнуть цели. Они спустились по другой тропе к морю, обогнули мыс Плойчатый, ступая по скользкому подводному карнизу по пояс в воде. Так смельчаки оказались в Сердоликовой бухте. Омываемая волнами галька, искрилась и сверкала разноцветными полудрагоценными камнями: яшмы, сердолика, опала, оникса, хризолита. В восторге от таких сокровищ, королева пела и танцевала. Самые красивые камушки она выкладывала на берегу для коллекции. Странно, что, высыхая, её находки теряли половину своей привлекательности. Королева бросила взгляд наверх и увидела ущелье Гяюр-Бах, водопад, низвергающийся с обрыва тонкой струйкой и свисающий страховочный канат. Он почти три метра не доставал до земли.
— Я, я стоял на краю тропы, хотел, хотел сделать классный кадр. Внезапно пошёл дождь. Я, я оступился и упал.
Королева почувствовала, что он что-то скрывает. На самом деле, пока они с мужем ходили к поэту Волошину, журналист с зубилом и молотком отправился к драгоценному опаловому глазу Кара-Дага. Он попытался выбить волшебный глаз из валуна. Но тщетно! Как он не колотил, опал не поддался и не позволил отколоть от себя ни камушка. За надругательство месть от Кара-Дага последовала мгновенно. Чёрная туча закрыла солнце, налетел ветер, начался ливень. Журналист выронил орудия пыток и упал. Тропы превратились в скользкие ручьи. Пытаясь подняться на ноги, он упал снова, и его понесло по острым камням к обрыву. Журналист так испугался, что стал истово вымаливать прощение у Кара-Дага. Будто услышав искреннее покаяние журналиста, Кара-Даг позволил ему зацепиться за куст и не сорваться в пропасть.
В газетном киоске посёлка королева купила путеводитель и тоненькую брошюру про Коктебель и Кара-Даг. Из неё она узнала, что когда-то древние генуэзцы и скифы любовались Кара-Дагом. Как не удивиться и не восхититься, когда, проплывая на кораблях, они с моря видели грандиозную картину синеватых стен хребтов и вершин, поражающих стихийной силой и строгой, почти архитектурной гармонией. Может, Одиссей, видя Золотые Ворота, Ивана-Разбойника, Льва принимал их за окаменелых товарищей циклопа Полифема. Известно, что А. С. Пушкин, проплывавший мимо этих мест в Гурзуф, видел Золотые Ворота Кара-Дага. В черновой рукописи «Евгения Онегина» есть набросок стоящей в море скалы, в которой нельзя не узнать Ворота Кара-Дага. Рядом Пушкин изобразил фигуру беса, окружённого пляшущими бесенятами, и ведьму на помеле: очевидно, в его памяти Ворота остались местом, связанным со всякого рода «чертовщиной». Тогда Золотые Ворота имели название — Шайтан-Капу (Чертовы ворота).
Всё-всё, что видела и чувствовала королева на Кара-Даге, подтверждало древнюю легенду о нём:
«Давным-давно это было — в те счастливые времена, когда люди на земле не знали вражды и больше всего почитали мир. На месте нынешнего Коктебеля была столица этой счастливой земли, а на вершине Кара-Дага высился храм, посвящённый миру. Храм этот был сооружён из драгоценных камней, и под южным солнцем ослепительно сверкали его сердоликовые колонны, агатовые портики, аметистовые карнизы. Туда стекались люди, гордые сознанием своей духовной чистоты, шли подтвердить свой обет никогда не нарушать мир на земле.
Но шли века, среди людей начались ссоры, которые затем стали перерастать в крупные распри. В конце концов начались войны — самое позорное, что есть на земле…
И тогда боги, разгневанные таким падением человечества, решили его наказать. В страшных громовых раскатах разверзлись небеса, и оттуда раздался голос, возвестивший, что отныне люди недостойны своего храма. И до тех пор им предстоит жить в бедах и во вражде, пока не соберут они своими руками всех обломков осквернённого ими святилища.
С этими словами прекрасный сияющий храм распался на куски и вместе с половиной горы, на которой стоял, обрушился в море…»
Королева почитала себя потомком служителей храма этой исчезнувшей сказочной страны.
Через год, в следующий отпуск, королева с мужем приехала в Коктебель, но они там нигде не смогли снять комнату. Пристанище нашли лишь в соседнем посёлке Судак.
Принцесса с таким воодушевлением рассказывала о красотах Кара-Дага, что её подруга в 1979 году поехала в отпуск в Коктебель. Вернувшись, она рассказала, что проходы на Кара-Даг закрыты и огорожены забором, на нём висит табличка: «Проход запрещён! Кара-Даг объявлен природным заповедником». Подруга добавила, что в самом Коктебеле нет ничего интересного, мол — пляж как пляж, море как море.
В бухтах Кара-Дага королева собрала коллекцию полудрагоценных камешков. Она полагала, что это дары волшебного царства. Её богатство составляли отшлифованные морем агаты, халцедоны, сердолики, яшмы, опалы и кварциты. Они будто впитали в себя все краски радуги: оранжевые, красные, розовые, как Кара-Даг при заходе солнца, голубые, зелёные, синие, лиловые, как море и небо, белые и чёрные, как лилии безлунной южной ночью.
Перед отъездом королева оставила себе девять самых красивых камушков, а остальные бросила в море. В Москве она уложила их в нарядную коробочку из-под брошки. В течение пяти лет королева перед сном выкладывала камушки на ладошке, гладила, разглядывала прожилки, вспоминала Кара-Даг.
С переездом на новую квартиру камешки потерялись. Муж королевы, архитектор, по памяти нарисовал пастель «Вид на хребет Хоба-Тепе». Картина много лет украшала московскую квартиру и теперь висит на даче над камином.
Королева больше не вернётся в Коктебель…
