Айдар Хусаинов

Мне жаль,

если ты

полюбила меня,

чтоб было кого

ненавидеть.

Владимир Буев

Не знал поэт, а это ведь азы,

хоть Пушкина читал наверняка.

Сей Пушкин для поэтов разгласил

секрет линейно, не издалека:

От ненависти до любви лишь шаг.

А это значит, что любить тебя

возможно всяко разно, даже сяк,

лишь ненависть свою угугубя.

Айдар Хусаинов

Золотое пространство поплыло

К горизонтной, последней черте,

И осталось дневное светило

В беззащитной своей наготе.

Так улыбка твоя и надежда,

Перед тем, как исчезнуть во тьме,

Бесконечно, печально и нежно

В одиночестве видится мне.

Владимир Буев

Всё поплыло в глазах, как от пьянки.

Ты в тумане предстала нагой.

Ты спасла меня, дав валерьянки

И улыбкой снабдив неземной.

Я очнулся, а ты вдруг одета.

Я бы лучше в отключке страдал.

Нагота привлекает поэта,

Даже если разит наповал.

Айдар Хусаинов

Я пишу Вам письмо постепенно,

Все пустые заботы достали.

Две страницы испортил, наверно.

Надо будет спросить у Натальи.

Вы, мне кажется, были Петрович,

Извините, когда не припомнил.

Как жена, ребятишки, здоровье?

Что за новости в Вашей Коломне?

А у нас благодать и одышка,

А зимою, конечно, ангина.

Да с деньгами пока передышка,

Но зато тишина и малина.

Деревенька, ни света, ни газа.

Лампу ставим под вечер на столик.

Я читаю, Наталия вяжет,

Разве вскрикнет сосед-алкоголик.

Я вот вышел на улицу нынче,

Воробьи, ребятишки, играют,

И подумал — а сколько мне тысяч?

Что за глупость меня разбирает.

Я всё думаю — что ж мы по норам?

А припомнишь — прописка, квартира,

Гонорары, химеры, конторы,

И причём здесь романтика, Дмитрий?

Мы, конечно же, много смогли бы,

И зачем нас куда-то сослали?

Вы, наверное, где-то погибли,

А не то бы давно написали.

Владимир Буев

Я пишу вам письмо постепенно,

Вот уж год, как писать его начал.

Только кошки родятся мгновенно.

А закончить письмо — сверхзадача.

Я забыл или ведать не ведал,

Кто такой Вы: Петров или Водкин.

Я когда-то себе заповедал:

Меньше помнишь — целей носоглотка.

Ну, а всё-таки знать интересно,

Кто ж такой Вы, кому тут пишу я.

Приоткройте завесу, любезный,

Для кого эти строки рифмую?

Вот письмо допишу и отправлю!

Но куда? На деревню ли деду?

Или бабушке радость доставлю.

Или, может, какому соседу?

Ба! В Коломну пишу я посланье!

Город я неожиданно вспомнил.

А пишу из деревни, названье

Чьё забыл: память стала никчёмной.

Вспомнил, как Вас зовут! Дима! Дмитрий!

Не Донской ли? Не князь ли Вы часом?

Если так (человек я не хитрый),

Попрошу у вас денег (с запасом).

Вам, богатым князьям-богатеям,

Лишний рубль — ни жар и ни холод.

Допишу-ка письмо поскорее

И на почту снесу, хоть не молод.

Айдар Хусаинов

Айдар Хусаинов

Ивы, как женщины, падают в пруд с берегов незаметных.

Воды расходятся и принимают в себя промелькнувшее тело.

Даже в душе наступает зелёное лето.

Господи, кто бы заметил, как всё это мне надоело.

Как же душа покоряется снова и снова щемящему звуку,

Если и слова такого не сыщешь, как будто совсем не бывало.

Только опять поднимаешь и тянешь усталую руку,

Падаешь в сон на скамейке жестокой вокзала,

И в полшестого утра в ожиданье троллейбуса на остановке

Вдруг понимаешь всем телом, измученным насмерть,

Как хорошо улыбаться пустяшной обновке,

Как хорошо восхищаться созревшею басней,

Как хорошо замечать перелёт золотой паутины,

Как хорошо обрывать обветшавшие перья,

Как хорошо быть свидетелем целой картины,

Как хорошо быть участником жизни и смерти.

Владимир Буев

Ивы, как женщины, падают в пруд, а хотелось бы, чтобы

Падали женщины сами, иначе б не делал подобных сравнений.

Падали б голые чтобы (ну, пусть после бани в сугробы,

А не для самоубийства из нравственных соображений).

Самое время вот тут о душе протрубить и серьёзно напомнить.

Чуешь коль женщин, на ивы взирая, душа начинает метаться.

В грёзы впадаешь (понятно, что все они очень нескромны).

Грёзы растают — ни женщин, ни ив, лишь вокзал, где тебе тусоваться.

Тут понимаешь, что пьяным вчера побывал ты в десятке кварталов,

Зá город даже смотался, где сызмальства, может, и отроду не был.

Встретил по ходу с полсотни своих неземных идеалов.

Что же в итоге наутро? Иллюзии, мифы и пепел?

Как хорошо не во сне и не в грёзах смотреть на девчонок,

Как хорошо и на женщин, кто в возрасте, тоже позырить:

Машек, Иришек, Маринок, Любашек, Наташек, Алёнок.

В пруд нагишом!.. Чтобы в прочих местах не смогли дебоширить.

Айдар Хусаинов

Когда мечта идёт по кругу,

Как победитель по арене,

Я позову свою подругу

И подарю ей куст сирени.

Я ей скажу — в саду весёлом

Пускай цветёт сирень живая.

Пускай смеются лес и долы,

Смешные фразы отпуская.

Чтоб ты меня не вспоминала,

И поскорей меня забыла.

А мы с тобою жили мало,

Но это так прекрасно было,

Как если б куст сирени вырос

Вдали от берега, и в море

Над ним, как бог, летал папирус,

Оберегающий от горя.

Владимир Буев

Я каждый день и год мечтаю

Всё об одном да об одном.

Диван промялся — не слезаю

С него сто лет, став стариком.

Мечтаю, как подругу детства

Я позову к себе домой.

Живёт подруга по соседству,

Коль не в земле лежит сырой.

Я ей скажу: «Возьми сиреньку

И замуж выйди не меня,

Пойдём по жизни помаленьку,

Двоих в одно соединя».

И завтра буду думать снова

Об этом — сладкие мечты.

Мечтать о счастье Казановы

Могу до дряхлости. А ты?

Айдар Хусаинов

Я люблю остывающий дом,

Я люблю ускользающий свет.

Я не знаю, что будет потом,

По прошествии тысячи лет.

Уплывает вода в облака,

И туман укрывает следы.

И не тянется больше рука

К изголовью вечерней звезды.

Упомянутый в книге судеб,

Я стою на краю тишины,

Этой горечи розовый хлеб

Принимая, как годы войны.

Владимир Буев

Я люблю остывающий дом

(Головёшки когда задымят).

Я стою в этот миг за углом,

Вдохновением сильным объят.

Раньше к звёздам я руку тянул,

За туманом хотелось бежать.

Заявился потом Вельзевул,

И сегодня меня не узнать.

Я стою за углом. Тишина.

На пожарище стынет зола.

Так и буду стоять дотемна.

…Хлеб зачем ты сегодня пекла?

Айдар Хусаинов

Муза

Срывать поцелуи с губ

Музы печальных дней.

Я ей почти не люб,

Так одиноко ей.

Холодом сдавит грудь,

Станет в глазах темно.

Она совершает путь,

Ведущий на самое дно.

Откуда идёт печаль,

Которая тянет вниз?

Об этом надо молчать,

Глаза опуская ниц.

Тело едва дрожит,

Тянется длинный год.

В следующую жизнь

Она уродится Кот.

Владимир Буев

Их двое девиц со мной.

Эрато звать одну.

Эвтерпа кривит губой,

Коль с первой иду ко сну.

Эрато кривит губу,

Эвтерпа когда при мне.

Обеих сейчас сгребу —

И места нема грызне.

Глаза опущу я ниц.

Зачем? Не скажу я вам.

Не вижу я двух… вещиц,

Ужель пошли по рукам?

Откуда печаль во мне?

Я должен быть счастлив тут!

Счастливят Музы вдвойне,

Коль обе зараз дают.

Айдар Хусаинов

Только тебе

В необъятной, бездонной, безбрежной

Высоте, где живёт только бог,

Сотворил он великую нежность

И открыл для неё каждый вздох.

Этой нежности только частица,

Что угодно жестокой судьбе,

Может тяжким трудом воплотиться

В человеке, во мне и в тебе.

Отчего ж мы живём лицемерно?

И какая случилась напасть,

Что любовь, и надежда, и вера

Нам не бог, не опора, не власть?

Отчего мы уверены оба —

Стоит лишь отпустить тормоза,

Как звериная красная злоба

Затуманит любые глаза?

Я поспорю с жестокой судьбою,

Я прерву её злой карнавал.

Так позволь мне быть нежным с тобою,

Я ведь нежным ещё не бывал.

Этот труд не оспорит могила.

Он очистит и душу, и кровь,

Если ты не совсем позабыла,

Что на свете бывает…

Владимир Буев

Подарил бог однажды мне нежность.

Прямо в руки мои положил.

Не на ноги, не дай бог в промежность.

В руки взять её бог убедил.

Я и взял, коль сам бог предлагает.

Отказаться ж не мог без причин.

В жизни будничной (кто его знает!)

Вдруг поможет не хуже вакцин.

Все в округе моей лицемерно

Проживают, но я им скажу,

Чтобы нежными были. Ведь скверно

Быть не нежными, ясно ж ежу!

И союзники явятся сразу.

И делами поддержат меня.

Мы не нежную эту заразу

Раскорчуем — не станет и пня!

Надо властной и жёсткой рукою

Нежность смело и твёрдо внедрять

Днём, а также порою ночною.

Если против кто будет — стрелять!

Так иди же ко мне, голубица.

Не придёшь коли, ведаешь ты,

Что с тобою тогда приключится.

…Не толкайся и без суеты!

Айдар Хусаинов

Останутся детские страхи,

Старания Зигмунда Фрейда.

Колышутся страшные флаги,

Доносится тёплая флейта.

О, если бы кто-нибудь в мире

Услышал бы доброе сердце,

Он выдал бы девочке Ире

Билет в захолустное детство.

Холодную, острую память,

Ходы одичавшего тела

Она собрала бы руками

И голосом светлым отпела.

Так вот что она обещала

Ночною порой новогодней!

Она мои сны посещала,

А я это понял сегодня.

Владимир Буев

Орёт моё доброе сердце,

Но мир моё сердце не слышит.

О, сердце моё, не усердствуй!

Твой крик никого не колышет.

Мир знает и так, что по Фрейду

Влечения все агрессивны.

Иль проще: на секс (не краснейте)

Нацеленность есть примитивный.

Отсюда и сны не по делу.

Отсюда и дикое тело.

Отсюда и то, что пострела

Так девочка Ира заела.

Читал бы не только сегодня

Я Фрейда, и сердце б молчало:

Завёл бы Иришек под сотню,

…Сегодня что есть, сердцу мало.

P. S. Явились — и мне полегчало.

Айдар Хусаинов

Холод, голод гнездятся в уме

Молодого, худого, без места.

Как бы долго ни бродишь во тьме,

Ноги сами несут до подъезда.

Упираешься в мякоть звонка,

Улыбаясь распахнутой двери,

Где улыбка в ответ широка,

Но не шире старинной потери.

На тарелках нехитрая снедь,

Глухо звякает пара рюмашек.

Гаснет свет, и не стоит смотреть

На тяжёлые складки рубашек.

Только будет глухая возня,

Только звуки нежней оплеухи.

И короткое хриплое «а!»

Возбуждённого тела старухи.

Владимир Буев

Холод, голод влияют, видать,

На строение речи (не пресной),

Пародисту ж придётся вникать

В смыслы этих конструкций словесных.

«Как бы долго ни бродишь во тьме» —

Вот конструкция. Вникнуть стараюсь.

«Как бы долго ни спишь при луне» —

Тут читателю сам представлюсь.

Улыбаюсь читателю я.

Взгляд мой хитрый похож на потерю.

Не на свежую (эта — фигня!).

На станинную, я вас заверю.

Изнасиловать бабку хотел,

Тоже старую, как и потеря.

А в итоге язык претерпел.

Новояз я читателю вперил.

Айдар Хусаинов

Слепой ребёнок

Так зорко вглядывалась мать

В лицо ребёнка.

Ей не хотелось упускать

Движений тонких

Души, едва начавшей круг

Перерождений.

Ей близок был его испуг,

Его смятенье.

Ребёнок шёл на поводу

Её участья.

Она несла его беду

С огромным счастьем.

Так бог глядит на нас, людей,

На всеединство,

Объят заботою своей

Сверхматеринства.

Владимир Буев

Ребёнок зрячим был. Поэт

Не понял сути.

И сразу взялся за куплет,

Подкинув жути.

Бельма ни на одном из глаз

Не наблюдалось.

Поэту потрагичней сказ

Изречь желалось.

Смеялось милое дитя.

Маманька радость

Испытывала, обхватя

Руками сладость.

А что поэт? Поэт страдал —

Хотелось хайпа:

Всех прочитавших наповал

Сразить, как снайпер.

Айдар Хусаинов

Новое солнце

Когда молчит печально дева,

Когда на сердце тяжело,

Тогда на сумрачное небо

Восходит солнце НЛО.

И вот уже неярким светом

Планета вся озарена,

И всем изведанным предметам

Даны другие имена.

От света тёмного с вершины

Растут быстрее города,

И люди стонут, как машины,

От непосильного труда.

Что происходит? Что за чудо?

Какое странное кино

Мы наблюдаем ниоткуда

сквозь замутнённое окно,

Как будто тоже над землёю

Летим, не чувствуя вины,

За жизнью тяжкой, за собою,

Глядим, глядим со стороны.

А шар на небе полуденном

Застыл в задумчивой тоске,

На полувсклике, полустоне,

На тонком — Навьем — волоске.

Владимир Буев

Когда уж некуда деваться

И нет возможности сбежать,

То дева перестанет рваться

В печаль впадёт, начнёт рыдать.

А я как кавалер приличный

И понимая, что грешу,

Начну петь песни мелодично,

На уши вешая лапшу.

Гляди, скажу, моя Мальвина,

На небеса, на Млечный Путь.

Мол, не стони ты, как машина,

А попытайся отдохнуть.

Ещё минута — и готова

Ты в небо улететь со мной.

Теперь молчу и я — ни слова!

Бывает в жизни всё впервой.

Коль спать не хочешь, полетели

Опять и снова в облака!

Я невиновен. Ведь в постели

Была невинной ты слегка.

Всё получилось, как в каноне:

Мы пара — двое «сапого́в».

На полувскрике, полустоне —

Всё то, что надо для стихов.

Айдар Хусаинов

Она прошла через полтыщи рук

Она прошла через полтыщи рук.

Она так часто раздвигала ноги,

Что сразу ясно, враг там или друг,

Когда мужчина встанет на пороге.

Привычка милая, а вышло, что судьба.

А что судьба? Когда приходишь в гости,

А нет гостей, кругом одни гроба,

И сам ты спишь на родовом погосте.

Я сам прошёл с полтысячи наук,

И заплатил, как, в общем, платят девкам,

И сети плёл, как рядовой паук,

И радовался всяким там попевкам.

Я не искал изысканной судьбы,

А я хотел великого простора,

Чтоб видеть, как взрываются гробы,

Как звери покидают свои норы,

Как птицы заслоняют небосвод,

Чтоб схлынуть враз, как занавес на сцене,

И показать того, кто там идёт,

И смерть несёт, и ужас, и спасенье.

Владимир Буев

Полтыщи рук? Всего-то пятьдесят

Плюс двести мужиков имело дело

С красоткой, у которой (говорят)

Получше, чем у прочих, было тело.

Ведь не пятьсот входило мужиков

На тот порог, который мир огромный

Открыл и для друзей, и для врагов.

Порой порог встречал мужей бездомных.

Красотка тосковала без гостей.

Что делать, коль душа её бездонна.

Как только становился день длинней

(Весной), то к ней росла гостей колонна.

Как будто исповедоваться шли.

Попасть, как будто к пастырю, старались.

Всех принимала дама за рубли.

Иные все валюты отвергались.

Из философий вот вам резюме:

Пока живём, потом все станем прахом

Слагая стих, я был в своём уме.

Я знал, с каким закончу стих размахом.

Айдар Хусаинов

На реках Вавилонских

Самый дух, как воздух, выпит

За решёткою зубов.

Я люблю тебя, Египет,

И стада твоих рабов.

От блаженства и покоя

Стережёт жестокий бог,

И кричит на водопое

Оболваненный пророк.

Я встаю бесцветной ранью

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Чтобы искорка сознанья

Перекрасила лицо.

За посланцем исполина

Я иду по дну морей,

Как отец идёт за сыном,

Потому что я умней.

Под копытом ассирийца

Я гляжу на дым костра.

Я люблю святые лица

Отчуждённого добра.

Отчего же не скудеет

Тяга к вечной обороне?

Я хочу быть иудеем,

Чтобы плакать о Сионе.

Владимир Буев

Фараоном возомняю

Я себя египетским.

Палкою рабов гоняю

С чувством романтическим.

От блаженства замираю,

А потом за палку — хвать!

Весь от счастья я сияю.

Мне не смеют возражать.

Нет ни капли сожаленья

К тем орудиям труда

Говорящим. Преступленье

Их жалеть, ведь их — стада

Фараон Египта — то же,

Что и бог. Равно богам.

Даже вредные вельможи —

Все рабы. Равны стадам.

И над этим всем хозяйством

Я царю: и царь, и бог.

Это вовсе не зазнайство.

Кто задал вопрос врасплох?

В голове моей — потоки

И фантазий, и затей

Смесь: цари, пророки, боги.

…Бац! И вот я Моисей.

Айдар Хусаинов

Разрывается тело конверта,

Выпадает наружу душа.

За четыреста три километра

Уже слышно, как листья дрожат.

Постепенно вторгается осень,

И домов улетающих сны

Замерзают, и лето уносит

Беззащитное тело луны.

Где-то в воздухе мокрого снега

Высоту набирает звезда,

А деревья, как гроб Магомета,

Не летят ни туда, ни сюда.

В этом мире холодной печали

Я живу постепенно, а ты

Умираешь в конце и в начале,

И не видишь полёта звезды.

Я смотрю в уходящее лето,

Я ищу незабудку в себе

Чтобы встретились два человека,

Чтобы встретились два челове…

Владимир Буев

Как приходит потребность такая

Душу выпустить в осень вовне,

Я на почту с утра убегаю:

За конвертом свершаю турне.

Стоит вечером тело конверта

Разорвать, надругаться над ним,

Как живая душа интроверта

Голосит: мол, давай потусим.

И сорвётся с катушек наружу.

И всё к звёздам взлететь норовит.

Сам я всё посетить вряд ли сдюжу.

Сотня — вот максимальный лимит.

Вот душа улетела на небо.

Да не в смысле каком-то не том!

За душой я лечу, словно скрепа.

Но отстал на дыханье втором.

Как поймать теперь душу родную

И назад в своё тело загнать?

Где конверт, что испорчен вчистую?

Буду клеить его и латать.

Айдар Хусаинов

Ребёнок, ты играешь на пригорке.

Как хорошо бросать слова на ветер!

Они летят, качаясь в синем небе,

И как прекрасно их преображенье!

Вот это стало городом волшебным,

А в нем живут невиданные люди.

Их сердце — нежность, их глаза — усмешка.

Не плачь, не надо — кончилось виденье.

А вот другое — словно окна в небе,

Где ангелы, выглядывая кротко,

Все смотрят на тебя с недоуменьем.

Не бойся их, ты лучше. Ты — ребёнок.

А это что — как зеркало кривое,

А в нём — чужие… Мама, мама, страшно!

И с диким криком ты домой вбегаешь,

Но мамы нет. И папы нету тоже.

А только кто-то сильною рукою

Тебя бросает прямо на кроватку

И укрывает грубо одеялом.

И в ужасе ты быстро засыпаешь.

А что случилось — ты ведь не узнаешь…

Владимир Буев

Один ребёнок на пригорке с ветром

Ведёт борьбу словами затяжную.

А мамки рядом нет, как нет и папки,

В погоду неприятную такую.

А если так, то надо побыстрее

Порассуждать о разном философском.

Родители прочтут и помудреют.

О материнском долге и отцовском

Не только вспомнят — сразу долг исполнят.

И потому я городу и миру

О небе возвещаю. Преисполнен

Я нежностью к волшебному эфиру.

Я напишу в стихах, как важен ангел

И не один, а ангелов громада.

Родители плохие прочитают —

Их сделает добрей моя тирада.

Мои нравоученья помогают?

…Ребёнок не находит пару с мамой,

Без колебаний в детский дом вбегает.

Не занимаюсь я саморекламой!

Ну что ж поделать, коль мои науки

Родителям плохим не пригодились.

Усыновлять не буду ж я ребёнка.

Я поучение новое готовлю,

Другие мамы-папы чтоб учились.

Айдар Хусаинов

Военное кино 70-х

Загорается вспышками

Полотняный экран.

Мы уселись мальчишками

И с восторгом — ура! —

Восхищаемся грохотом

И разрывом гранат,

Как легко и безропотно

Умирает солдат.

Мы такие же роботы,

Мы ура заорём,

И вот так же безропотно,

Если надо — умрём.

Мы блаженства исполнены,

На экране в тот миг

Загорается огненный

И всезнающий лик.

Помавает он трубкою,

Усмехнётся в усы,

И заваленный трупами,

Враг валится в кусты.

Слава бесится медная,

Враг разбит, побеждён,

Наслаждаясь победою,

Улыбается он.

Вдруг кино оборвалось,

Свет нестойкий погас,

И владыка безжалостно

Был отрезан от нас.

Каково ему было-то —

Исчезая, как дым,

Быть таким вот молитвенным

И ничтожным таким?

Мы сидим недотрогами

В деревенском кино.

В «Ревизоре» у Гоголя

Это было смешно.

Владимир Буев

Ностальгия замучила

Вспоминаю опять,

На экране как дрючила

Наша недругов рать.

Восхищался мальчишкою

Тем, как гибнут бойцы.

И не знал, что страстишкою

Вселятся мертвецы

В мою голову детскую.

Так с тех пор и живут.

Я любил жизнь советскую,

Был одет и обут.

Но солдат умирающий

Снился мне через раз.

Его взгляд потухающий

Пробуждал мой экстаз.

То ли был мазохистом я,

То ль садистом мечтал

Побывать. Моралистами

Был убит наповал.

И живу теперь роботом,

Исполняя приказ.

Пропади ты всё пропадом!

Вот бы жить, не таясь!

И блаженством исполниться,

Вновь смотря на экран,

Позабыв о бессоннице,

Посылая в туман

Всех, кто очень уж нравственный

И де Сада не чтит.

Кто своими лукавствами

Портит мне аппетит.

Нет!!! Вернуться бы в детство мне

И кино не смотреть.

Не терзали б последствия.

Робот смог бы терпеть.

Айдар Хусаинов

Из газели Саади

Она была угрюмый, толстый мальчик.

Ну что сказать? Неплохо для начала.

Но в ней порой сверкала искра фальши,

Что душу озорную выдавало.

Я стал её водить, как собачонку,

С друзьями познакомил и врагами.

Она за мной ходила, как бочонок,

Смешной бочонок с толстыми ногами.

В компаниях она всегда молчала,

Оттаивала, жалобно смелела.

И как-то раз — неплохо для начала —

Сказала правду. В этом было дело.

Смешной щенок вдруг показал нам зубки!

И всей толпой друзья захохотали.

Что было дальше? Дальше — те же шутки.

Никто не знал. Да если б даже знали?

На что нам жизнь с её душевной мукой?

К чему обман? Ведь это неприятно.

Смешной щенок, ты стал матёрой сукой,

Ты громким лаем возвещаешь правду.

И пусть твой лай болтается в пространстве,

И возвращается набухшей, грозной тенью,

Но жить нельзя на свете без обмана,

Без фальши, без наивной потетени,

Без радуги - игры дождя и солнца,

Без радости - игры любви и жизни,

Без глупого восторга стихотворца,

Без женщины — веселой и капризной…

Владимир Буев

Она была «оно» на самом деле.

А, может быть, она была «они».

И то, и эти нынче как-то осмелели —

Вокруг них нынче много болтовни.

Неплохо говоришь? Великолепно!

Верней, ужасней выдумать нельзя.

Она — оно, как это непотребно!

Как время рвёт вперёд, не тормозя!

И вот она-оно пришло в компашку.

Понятно, что по моське получило.

— Ты лучше обратись назад в Наташку, —

Сказали ей-ему. Оно свалило.

Потом оно молчало постоянно,

И голову пониже опускало,

Стараясь просочиться филигранно,

Когда вблизи компании видало.

И вдруг оно представилось собакой.

И не большущим псом — щенком игривым

(Готовым вырасти и ринуться в атаку,

Став псом огромным и не молчаливым).

Огромным псом стать не далась попытка.

И сукою матёрою не стало.

А трансвеститом или трансвеститкой

Оно себя в историю вписало.

И радуга на небе заиграла.

Как вовремя все символы родятся!

Рвануло время. Только успевало

Оно во все пределы разрастаться.

Айдар Хусаинов

Из Катулла

1.

Мир для тебя был уродливым кладбищем, Ромул.

Только открыл ты глаза во младенчестве — сразу

Понял ты это, увидел, узнал, ужаснулся,

И с той поры это знанье всегда подтверждалось.

Стал повзрослее — тебе надоело скрываться,

Начал и ты подражать мертвецам на кладбище,

В ночь умирал, ну а днём уходил на работу —

Пакость такая, одни неприятные вещи.

Только вот радости не было — что же за радость

Ночью и днём подражать мертвецам на кладбище!

Зелье зато ты открыл для себя — неприятное зелье,

Горькое, злое, как яд, что в воде растворяется быстро,

Только давало оно наслажденье особого рода —

Словно очки упадали с потайного взора

И открывалась картина, приятная сердцу —

Мир словно сад и живые в нём люди смеются.

Бедный мой Ромул! В глазах твоих чёрные фильтры

Только лишь зельем отвратным порой ослаблялись,

Жил ты мучительно, горько, и время настало,

Чтобы страданья твои наконец прекратились.

2.

В мире подлунном есть люди сортов двух известных,

Кто-то считает, что мир — это кладбище, кто-то

Думает: мир — это сад, превеликое чудо.

Но и средь них нахожу я двоякие мысли:

Счастлив один, что весь мир — это сад, как в Эдеме,

Счастлив другой, что весь мир словно кладбище, мерзок.

Плачет один: для него-то Эдем — наказанье,

Плачет другой, что себя он на кладбище видит.

Что же сказать? Вот стоишь и разводишь руками,

Промысел Божий (но есть и противное мненье),

Все так устроено в мире и так неизменно,

Что перепрыгнуть нельзя из загона в соседний.

Бедный мой Ромул! В раю, что тебе уготован,

Ты насладись полнотою свободной обзора,

И, безмятежно страданья людей наблюдая,

Душу младенца свою успокой наконец-то.

Владимир Буев

1.

Вот как умею писать я! Не хуже Катулла.

Я и не хуже Вергилия бацаю тексты.

Также не хуже Овидия вместе с Тибуллом.

Что там Овидий! Гораций — и то по плечу мне.

И потому представляться имею я полное право

Этим и тем (и Катуллом, и разным иным щелкопёром).

И потому я как с другом умею общаться

С Ромулом, также и с Ремом, но Рем, поди, помер.

Впрочем, и Ромул, кажись, не живёт уж на свете.

Значит, мне самое время шагать на кладби́ще.

Впрочем, на кла́дбище лучше, ведь мир изменился.

Там проведу я минуты приятные с ними:

С Ремом и с Ромулом, также ещё и с волчицей.

Вместе мы будем страдать от нескладностей мира.

И перевод я смогу из Катулла осилить,

Самостоятельно также настряпать элегий.

Пусть поколенья потомков потом разбирают,

Где перевод, а где лично моё сочиненье.

2.

Так я в истории слова навеки останусь.

В мире такие, как я, навсегда остаются.

Доброе слово не только волчице и Рему —

Ромулу доброе слово и кошке приятно.

Что-то ещё позабыл отразить я стихах своих чудных?

То, что Катулл иль Овидий, тем паче Гораций

Или Вергилий с Тибуллом совсем не назвали.

Это Эдем, райский сад, где одно наслажденье.

Ромул не знал про Эдем, потому он и помер.

Рем, умирая, не ведал про райские кущи.

Даже волчица совсем об Эдеме не знала.

Я вот пишу, открывая миры и пространства.

Вот и пора покидать мне сегодня кладби́ще.

Стих сочинил я и кла́дбище кла́дбищем стало,

А не каким-то кладби́щем. Я в вечности по́был.

Ну а теперь мне пора наконец на работу.

Айдар Хусаинов

Ночью

Шёл снег, и, не застав меня,

Он лёг на ветви, провода, на крышах

Он угнездился, чтобы переждать

Моё отсутствие. А утром, только я

С унылым видом вышел прочь из дома,

Он на меня по-дружески напал,

Стал хлопать по плечу, спине, и шапку

Мне нахлобучил прямо до бровей.

Он говорил: «Да что ты нос повесил?

Порадуйся, так славно всё».

И правда,

Был чудный день.

Земля была в снегу.

Как всё вокруг чудно преобразилось —

Дома похожи стали на дворцы,

По улице текла толпа медведей,

Косясь беззлобно на лохматых леших,

Вдруг объявившихся на каждом перекрёстке,

Все встречные чему-то улыбались,

А злые были злыми про себя.

Всё этот снег, простой привет от Бога.

Напоминай почаще о себе.

Владимир Буев

Обычно снег мне другом был,

Не шёл один и друга дожидался.

Но тут пошёл вдруг сам и без меня.

Потом припомнил, сразу устыдился

И снова перестал один идти.

Ему уж больно стало: набухал он

И лопнуть был готов — так вширь раздался.

А я не шёл. Назло ли? Иль проспал?

Мне и без снега было превосходно

И даже потрясающе вполне.

И идеально — лучшее вот слово.

А, впрочем, вскоре вышел я во двор

И дружески со снегом поигрался.

У снега счастья — полные штаны.

Но вышел я не просто так на воздух.

Я ночь, над чаркой чахнув, просидел.

А чарка, хоть не злато у Кащея,

Играючи способна уморить.

Я вышел и гляжу: вот чудеса-то!

То леший пробредёт, а то медведь.

А то их толпы пронесутся мимо.

Охотятся, знать, падлы на людей.

А снег, мой друг, идёт. Ему нет дела

Ни до медведей, ни до леших этих злых,

Ни до меня. Пойду опять домой я.

Проспаться будет проще дома мне.

Айдар Хусаинов

Лёгкий снег висит на нитях,

Но вблизи и вдалеке

Все отчётливее виден

Путь по жизненной реке.

Но покуда не поплыли

Берега, река и снег,

Ты один среди идиллий,

Потому и человек.

Потому от чёрно-белой,

Обжигающей струи

Оттолкнёшься неумело,

Продолжая в забытьи

Всё шептать слова о лете,

О тепле родной земли.

Хорошо гулять по свету,

Как измятые рубли.

Владимир Буев

Стану я рублём измятым

(Ведь не вредно помечтать),

Спрос в году семидесятом

Был на рубль, как не знать!

Я идиллию представил:

Не владыкою морским

Быть желаю. Мысль направил

В миновавший я мейнстрим.

Двадцатипятирублёвкой

Иль десяткой жажду стать

Все имели установку

Их в руках держать и мять.

Способ я нашёл бесплатный

Путешествовать начать.

Только вот невероятно

Снова СССР создать.

Айдар Хусаинов

Беглая странница, жившая в светлой аллее, привет!

Как ты сейчас среди тёмных, и серых, и блеклых предметов?

Лёгким дыханьем проносится время, и вот его нет.

Скоро зима, или, может, весна, или это желанное лето.

Перебои размеров и обморок чёрных цезур,

Ты сидишь у окна и считаешь количество милых и правых.

Разгорается утренний шорох, и птицы щебечут внизу,

И с белесой страницы на землю стекает отрава.

Остаётся опять перемена столетий, часов и минут.

Перемена пространства уже не даёт перемены.

Если кто-то забыл, что его позабыли и ждут,

Он уже не придёт, и не встанет, как царь, на колени.

Через тысячи лет я тебя окликаю — привет!

Ты прекрасна, как соль, и нежна, и не любишь упрёков.

Ты читаешь стихи, и слова улетают, как свет

от горящих сердец говоривших когда-то пророков.

Владимир Буев

Что-то, друзья, разобраться сейчас я никак не могу:

То ли зима, то ли жаркое лето, то ль осень с весною.

Есть тут, кто времени года знаток? Помоги мужику!

В курсе мне хочется быть совокупно со всей остальною страною.

Тут ещё женщина (беглая, видимо) рядом нудит.

Делает вид, будто странница, дескать, из светлой аллеи.

Ей, по-хорошему, сделать бы надо крутой аудит.

Верю ей нá слово, в этих местах не присутствуют змеи.

Вроде дома сижу, никого я к себе не впускал.

Как же странница эта проникла в квартиру мою (мою крепость)?

А она говорит: посмотри, мол, в окно. Будто бьёт наповал.

Я считаю идущих по улице. Что за нелепость!

Вот о времени года я думаю снова — понять не могу:

Лето жаркое, осень, зима иль весна за окном хороводят?

Мне на улицу выйти? Подойти к бабе иль к мужику?

Напрямую спросить?.. Но, бог знает, чего нагородят.

Не сменю я пространства, ведь тысяча лет впереди (и минут)!

Да и странницу дома одну опасаюсь оставить.

Вдруг чего умыкнёт, лучше ей укажу я маршрут.

…Может, сможет о времени года отчёт предоставить.

Айдар Хусаинов

Когда бы ты хранила фото

Внутри надёжного альбома,

Наверно, не польстился б кто-то

И ты всегда жила бы дома.

Теперь ты странствуешь по свету

Вослед тому, кто так беспечно

Тебя извлёк из вечной Леты,

И, как спасенья, ищешь встречи

С пропавшим обликом незримым.

О этот страх остаться в мире,

Висеть дождём, холодным дымом,

Стоять, как облако, в квартире.

О нет, бежать к исходу ночи,

Схватив бесценную утрату,

А там унылый перевозчик

Берёт недорогую плату.

Владимир Буев

А ларчик просто открывался.

Чтоб путешествовать по свету,

Чтоб мир тобою не гнушался,

Альбом со снимками скинь в Лету.

И дом родной не нужен также,

Весь мир лежит, как на ладони.

А кто-то, весь такой иссякший,

Пускай печалится и стонет.

Да чтоб ты сдохла, коль посмеешь

Мои использовать советы.

Ступай к Харону, там прозреешь.

И взад отдай мои букеты.

И мне верни сейчас же фото!

Я о своём печалюсь снимке.

Не о твоём же… Мне охота

Другой передарить любимке.

Айдар Хусаинов

Подуем же в горсть, и попросим всего лишь страницу,

И вырастет город, и выйдут на улицу люди,

И жёлтым салютом зажгутся усталые лица.

И Каменный сад оживёт, поплывёт по каналам,

Покатится яблоком по серебряному блюду,

Как в детстве когда-то бывало.

Никто не умрёт, даже если всегда умирает.

Она только белое платье надела и серые туфли.

Она у канала играет, где Каменный сад проплывает,

Где небо не падает вниз, поддержано шпилем,

Где плещутся звёзды, как угли,

Как в детстве — когда это было.

Вода поседела, но Каменный сад неизменен,

И так же плывёт, и встречает тебя благосклонно,

И Красное, как благодать, посещает гранитные стены,

И наша мечта оживает, как старые были,

И жизнь не уходит, а только мерцает бессонно,

Как в детстве, наверное, было.

Мелькает волна в переливах неяркого света,

И сердце моё вырастает как веточка клёна,

И эта весна не похожа на серое лето,

И Каменный сад принимает, как старое, крепкое судно,

И голову вскинув, любовь говорит изумлённо,

Как счастье — когда это будет.

Владимир Буев

Не все понимают: я маг, чародей и волшебник,

Вот дуну и плюну — и вырастет город в пустыне.

Пусть кто-то заявит оплошно, что я, мол, мошенник,

Окажется в горной лавине иль в водной стремнине.

Я Каменный сад оживлю и пущу по каналам.

И встану я сам за штурвалом.

Я сам не умру и другим, кто мне люб, не позволю.

А все остальные готовят пусть белые тапки.

Не прячьтесь, кто мерзок, примите свою незавидную долю.

На девушку в белом надену я белую шляпку.

И мир заиграет, как в детстве,

В моём неземном королевстве.

Вода — что старуха седая, но я-то — кудесник!

Я Каменный сад по воде погулять отправляю.

Я «были» и «было» срифмую, как знатный словесник.

Гранитные стены я с Красным легко уравняю.

И жизнь проживу в благодати до старости клёво,

Но в старости стану ребёнком я снова.

И тут я задумался крепко: а что с моим сердцем?

Зачем моё сердце растёт, как какая-то ветка.

Ну, ладно бы пряность какая: к примеру, плод перца.

Иль веточка дуба — прочнее из этого дерева судно.

А, впрочем, мой Каменный сад совершит кругосветку

За сутки иль двое, воде никакой не подсудный.

Айдар Хусаинов

Я вижу огонь за деревьями. Это любовь.

Я не знаю, что будет со мной, если это не так.

В этой жизни нет смысла,

это значит,

что ничто не мешает мне быть собой.

Я иду на восход, даже если это закат.

Государство и право, надежда и слово,

Это, право, не то, что горит за деревьями мне.

И я говорю себе — будь свободен,

Ты не можешь быть вечно новым,

Зато ты можешь сгореть в огне,

В огне за деревьями. Это любовь.

Владимир Буев

Из какого сора растут стихи…

Я вижу огонь за деревьями. Дом мой горит?

Ошибаются очи мои, это просто любовь.

Если хата соседа сгорела,

это больше любовь.

Я один размышляю, и, значит, могу быть собой.

И любить целый мир — это значит любить всех подряд.

Государство не право, а слово — надежда.

Кто-то там за деревьями сильно мешается мне.

Это снова любовь и к тебе, и к тебе, и к тебе.

Я — огонь и люблю, так снимите одежду!

Пусть сгорает в огне, кто ко мне подойти не посмеет.

Впрочем, кто подойдёт, тот сильней пропотеет.

Айдар Хусаинов

Тонкий запах чистоты.

Тишина в окне над нами

Расплывается кругами.

Остаёмся я и ты.

Край непуганых ресниц.

Это дерево свирели.

Тихо. Звуки улетели.

Серебро открытых лиц.

В кране копится вода.

Это водоизмещенье

Ожидает возвращенья,

Возвращения сюда.

Водяная вьётся нить,

Рвётся, пенится, как мыло,

Но того, что с нами было,

Никогда не изменить.

Владимир Буев

Стал я зрению чужой:

Тишина плывёт кругами.

Шум — своими чудесами:

То квадратом, то кривой.

Откреститься хочет слух

От хозяина былого.

Неужель глухонемого

Кинет прежде острый нюх?

Всё спасение в воде.

Я напьюсь и легче станет.

Неужель и вкус обманет,

Если дань отдам еде?

То, что было, то прошло,

То, что будет, точно будет.

Что-то мозг со мною шутит —

Мне и тут не повезло?

Айдар Хусаинов

Ты приводишь погожие дни.

Ты присутствуешь, словно природа

Ожидает твоей болтовни

Точно так же, как утром — восхода.

По привычке к счастливой судьбе

Ты прекрасна любое мгновенье,

И природа подходит к тебе

Как, наверное, в дни сотворенья.

А и вправду, такие дела

Не по нраву-обычаю людям.

Где ты будешь и где ты была,

Когда я не родился и умер?

Владимир Буев

Природа жаждет болтовни твоей

Гораздо больше, нежели восхода.

Ведь не бывает болтовни мудрей,

Чем болтовня твоя любого рода.

Тебя природа сотворить смогла.

А впрочем, всех природа сотворила.

Чудны твои, о Господи, дела —

Твой трёп ей мил, меня же невзлюбила.

Вот я сейчас умру, но, может, нет,

Ведь я на свет ещё не появился.

Я болтовни большой апологет,

Я не умру, но весь с природой слился.

Айдар Хусаинов

Образ Мэри таинственно светел,

Это он посещает сады,

Где играют бессмертные дети

И растут золотые цветы.

У пруда, где столбы колоннады

Отражаются в чёрной воде,

Захоронены тайные клады,

Посвящённые белой звезде.

Я люблю эти тайные силы,

Неизвестные, словно во сне.

Только знаю, что всё это мило,

Только знаю, что это по мне.

Если смерти на свете немного,

Значит, много на свете мечты.

Мэри, Мэри, дыхание Бога,

Неизменно счастливая ты.

Владимир Буев

Странно, если дыханием Бога

Его мама родная была.

Нечто есть от прямого подлога

В этой мысли, хоть мысль и мила.

Сына Мэри на свет породила.

Значит, и надышала она.

Выдох, вдох. Одевала, кормила.

…Мысль достала до самого дна.

Вот и я тайн святых приобщился.

Надышался дыханием я.

Может, тоже я в боги пробился.

Смерти нет, ибо смерть — чешуя.

Ну, пускай смерти капелька будет.

Ну, чуть-чуть, чтоб не умер я весь.

Прах мой лиру чужую разбудит.

Я дышу — это значит воскрес.

Айдар Хусаинов

Я привык ощущать своё сердце,

Я ношу его как эмбрион.

Ты опять достаёшь полотенце,

Протираешь ночной телефон,

Говоришь в одинокую трубку:

Я люблю — и за тысячи верст

Откликается сердце в минуту

Золотым лепетанием звёзд.

Мы открыли незримые нити —

Меж тобою и мной, тобою

И мной пролегает любовь,

И это лучшее открытье,

С тех пор, когда я ощутил,

Что сердце движется в тумане

И тянет руки, как живое,

Лишь только я проговорил,

Что слово — это кровь на ране,

И если встреча — лишь с тобою.

Владимир Буев

Я привык ощущать своё сердце,

Потому и с собою ношу.

Сердце — это ведь даже не тельце.

Эмбрион! Не понять глупышу,

Почему ни на стол, ни на полку

Его выложить я не могу.

Потеряю, как в стоге иголку.

Тем себя я на смерть обреку,

Ибо кто-то найдёт моё сердце

И присвоит находку себе.

Так что, милая, ты не усердствуй,

Не отдам эмбрион шантрапе!

Вот обиделась… что ты, дурёха?

Ведь в словах моих нет места блохам,

Значит, нет в них ни капли подвоха.

Дева, не шантрапа ты, не охай!

…Но куда эмбрион мой девался?

Иль я, дева, в тебе ошибался?

Айдар Хусаинов

Всё уходит за мыс Меганом.

И, пока ты не жалуешь числа,

Вычисляет пути астроном,

постигая движение смысла.

Если в чёрном провале судьбы

Появляется белое слово,

Это всё световые столбы

Голубого сиянья земного,

Говорившего нам не о том,

Что спрягается ноль с единицей.

Всё уходит за мыс Меганом.

Интеллект называется птицей.

Владимир Буев

Не научен я в детстве считать

(Потому и не жалую числа).

Но зато я умею писать

(Я поэтом поэтому признан).

Я на крымском стою берегу:

Поручаю считать астроному,

Ибо сам посчитать не могу,

Где очнусь, коль помчусь к Меганому.

Интеллект мой, как птица, парит.

Самому же нырять жутковато.

…Астроном — тот ещё паразит,

Не угнаться ему за пернатой.

Айдар Хусаинов

За четырнадцать слов из любимых губ,

Соскользнувших в гудящую плоть телефона,

Я смотрел в небеса искореженных труб,

Я не знал, где начало небесного звона.

Я кидался в квартиры, стоял у окна,

Я, наверное, верил, что это железо

Разойдётся, как лоно, и выйдет она

В голубых покрывалах и красных порезах.

Я стучал об асфальт, чтоб дойти до воды,

Но и глина звенела, как мраморный камень,

Я спускался в колодец плавучей звезды

И холодное лезвие трогал ногами.

В золочёной трубе я увидел звезду

И уже проклинал эту малую плату,

Как по небу втянули цветную слюду

И упала звезда под названьем «Тарантул».

Владимир Буев

Ждал пятнадцати слов — пропало одно.

Прозвучало четырнадцать только, как звоном.

Слышу звон, но не знаю, где он. Суждено

Мне без плоти остаться, зато с телефоном.

Скажем честно, что даже на твой телефон

Не рассчитывал я, как с утра пробудился.

Вот опять звон в ушах, и не знаю, где он.

Об асфальт я вчера головою побился?

Удивительно всё, ведь и лезвие я,

Даже низко упав, даже дно ощущая,

Не рукою потрогать (тут Бог мне судья),

А ногами обеими предпочитаю.

Я как в воду, глядел, уперев взор в звезду

И в созвездие всматриваясь Скорпиона.

Не имел я тарантула вовсе в виду.

Я согласен на мёртвую плоть телефона!