1

Против любой вероятности, против законов природы

долго нельзя… И не враг внешний, внутренний — время

губит страну, исчезающе малое ей остаётся.

Радостно время событий, Истории — взвихрит Россию,

и небывалые виды покажутся, сгинут невдолге.

И пострашнеет страна от случившейся с ней революции!

А не случиться нельзя: эта бездна нависла над нами,

всполохи от неё синие, чёрные, бездна клокочет,

всё пожрет бездна, и прокляты те, кто её призывает.

Не говори, помолчи, всё и так, без тебя, происходит.

Нужны ли всхлипы, рыдания частные перед всеобщей

гибелью? Хоть не позорься — пророчеством, радостью.

Божье, сужденное время над ждущей страной наступает,

время суда, наказания — о, откровенное время!

Если не верить в тебя, революция, может быть, ты не случишься!

2

Времена плохие, нет подлее.

И дышать в них трудно. И позорно.

От дыханья только будем злее.

Станет кровь отравленной и чёрной.

Нет подлее? Разве не бывало?

Так уж мы из ряду вон далёко?

Это ведь гордыня. Это — мало

времени до худшего нам срока…

* * *

А ещё не раз в тоске звериной

вспомним это время, эту подлость…

А не будет головы повинной…

Хоть какая-то осталась гордость.

3

И вечный неудачник понимает

свой шанс.

Такие люди в нашем деле

успешные, уверенные, к ним

примазаться когда ещё удобный

представится так случай?..

Эти люди —

умны, честны, красивы. Высший сорт

российский.

То есть всё ж таки убогость

присутствует… Чуть жалки и надменны.

И это примиряет с ними, это

даёт права гражданства им,

гражданства тут.

* * *

Я по сравненью с ними недоучка,

а потому хоть что-то понимаю

на шаг вперёд и на аршин под землю —

не много в этом радости и толку…

Не то чтобы я часть того народа,

который мы разбудим, растолкаем,

но есть

сочувствие — когда нутром дрожащим

предчувствуешь, больным нутром своим.

4

Всё, что было своё, не общее —

всё умертвили,

всё успокоили,

и судьба наша — сука тощая —

стала как не русская,

совсем другая.

* * *

Поэзия, поскольку она моя,

не интеллигентна,

не интеллектуальна,

кое-что видит… Тот план бытия,

где национальное

дело живое.

5

Без евреев какая

революция тут!

Русских кровь чуть живая,

отворять её ждут

тех, кто наших профессий,

тех, кто наших идей.

Время новых концессий

над Россией моей.

Никого не осталось

нас у этой страны.

Крови самая малость

нудит вещие сны

о великой работе,

о на благо труде —

о прекрасной субботе,

о не нашей беде.

6

Вся надоела, сгнила эпоха.

Кто под ней ныл, кто натужно охал,

а большинству всё равно, где плохо:

в этой эпохе, в той…

Сгнившая, как-то стоит и годы

может стоять ещё, ждать погоды;

та, что другие смели народы,

твердь висит надо мной.

* * *

Доводов наших всегда невнятность,

всякой удачи невероятность,

лучших моральная неопрятность —

вот, с чем пошли, багаж.

Мы — неудачники и смешные:

эк чего вздумали, и в России!

Горы ворочали золотые —

всякий успех не наш.

* * *

Мельницы мелют, и тощий скачет

рыцарь в атаку — потеха, значит,

будет для всех, бой ещё не начат —

выигран сразу им.

Это ведь морок такой волшебный

кто-то навёл, а наш край — бесхлебный;

призрак дрожит и совсем стал бледный

перед копьём моим.

7

Древность

довлеет себе,

нас тяготит.

Ревность

о русской судьбе

всяких злит.

Время

опять пришло

вес камней —

бремя

нетяжело —

кидать сильней.

Надо

тоски не снесть,

смять режим.

Рады

устроить месть:

мстят самим!

Люди,

тоска и срам

так жить.

Будет

свобода нам —

гро-мить!

8

Все понимали: ничего не выйдет

из этих демонстраций, сходок, шествий —

всё только трепка нервов.

Власть дуреет,

на всё ведётся.

То, что не всерьёз

мы начинали, обретает смысл,

последствия, надежда на успех

откуда ни возьмись.

И всё уже

запуталось: кто провокатор — мы?

они? И кто кого перегапонит,

перестреляет?

Да они в Кремле

совсем сдурели, что ли, …?

* * *

Само себя разрушить государство

пытается, но всё умеет плохо.

Самоубийца падает, сорвавшись;

стреляет мимо; режет — не найдёт,

где надо; яд глотает — им блюет…

Ни горяча, ни холодна Россия!

* * *

Как будто учтены мы в планах этих

«политиков»…

Не только я один

подкуплен, завербован…

Столько ж денег

потрачено! И есть ли кто-нибудь

во всей стране без клички, дела, платы

иудиной?..

Одним мы миром все…

9

Ну, с богом, не с богом, а время — пора начинать:

вчера было поздно, а завтра для новых дел рано.

Чего там по списку громить, а чего занимать?

И в Кремль всей толпой: мы достанем, захватим тирана.

Нет злобы, нет чёрной, мы схватим, отпустим — иди.

Взгляни на страну, упади, лютой совестью вусмерть

измучен, истерзан, — нам светлая жизнь впереди

обещана долгая на мать-земле вечной, русской.

10

Обрывки писем, бланков, лёгкий пепел

чуть тёплый — всё успели. Уходили

с достоинством…

Не в женских пёстрых платьях

бежали, ноги путались в подолах.

На частные борта по трапу с ношей

всходили, усмехались; так легко

на сердце; ветер веет перелётный…

11

Мы улетаем, ничего

здесь не оставив, подмели

последнее, и нет другой

для наших опытов земли.

И по сусекам ни горсти

не сыщешь: все успели мы

доходы промысла спасти

в бездонные свои сумы.

И вот свободны вы теперь

от гнёта нашего, судьбы.

Тверди как хочешь, верь не верь —

мы не рабы, рабы не мы!

* * *

Будет вам час недобрый,

когда мы улетим;

погибоша, как обри,

вы народом своим.

Пусто место державы:

из недальних степей

Гог, Магог тыщеглавый

приближаются к ней.

Мы на вас не в обиде,

ещё вспомните нас,

бела света невзвидев

в свой оставшийся час.

12

И, как бы по привычке, занимали

мы почту, телеграф; толпа громила

склады и алкомаркеты; никто

пока не знал, как власть брать.

Ты прекрасна,

чиста, невинна, как всегда в начале,

святая революция моя!

Ты — чудо из чудес на русской почве!

* * *

И никого, кто против нас. Ещё

вчера нас колошматили, стреляли —

как вымерли, ни одного мундира

на улицах, и лишь по сытым лицам

их, бывших, узнаёшь. Пускай уходят:

на празднике народном места нет им.

Ни места и ни мести — пусть уходят!

* * *

Бескровная-то наша начинает

хаметь, леветь…

13

И за одной

другая вслед,

и за святой —

креста с кем нет.

Бескровная

легко сбылась —

страна моя

с размаху в грязь.

И, кто над ней,

глуп, принял власть,

в немного дней

тому пропасть.

Не усмирить

ещё бузу,

не долго быть

тебе тузу.

Ну а потом

чудней игра,

что поведем

мы с октября:

не золото,

а что теплей,

что молодо,

то ставка в ней.

14

Те, кого бы нам не жалеть, а жалко,

по острогам сели, их водят к стенке,

или к ним с погромом по тюрьмам ходят

добрые люди.

Были кровопийцы, но к ним не стало

ненависти нашей; спасти не можем

мелочь эту, сошку, а, кто главнее,

все улетели.

Загодя, как будто не тайна, знали,

где, когда рванёт, полыхнёт Россия —

может, специально, чтоб замести след,

чтоб шито-крыто.

15

И за Москвой-рекой один, другой выстрел,

в кварталах отдалённых дым, огни — тянет

к нам в центр, кто там поджёг, мы ждём к себе нашу

босоту, пролетариев иной расы.

С такими ли построить города света!

Потоп без счёта, меры, с нелюдской силой

громит, корёжит, мнёт: итог судьбы русской —

погромы все на всех, наш перевод Гоббса.

16

Как бы ни было страшно, больно, стыдно,

наша свара — она между своими:

под жандармским, студенческим мундиром

та же белая кость, и белоручки

даже в самой марающей работе

сохраняют привычки чистоплотной

(большой? малой?) порядочности — так хоть!

На собаку, хоть бешеную суку,

нас учили не звать волков — не будем,

сами справимся, или покусает —

сами взбесимся — лучше, чем с волками

выть… По крайности будет утешенье,

оправданье: вот, смертью умирали,

а волков (стаю рядом) не позвали.

17

Всякие вы уезжали: кто — изгнан, а кто — добровольно;

кто — собираясь вернуться, а кто — навсегда; с сожаленьем,

радостно кто… А теперь времена наступили благие —

можно домой, новый дом обустраивать, в нём обживаться.

Что ж никого к нам обратно?.. Пустой пломбированный катит.

Так поумнели вы, что ли, от долгих годов, расстояний?..

Правильно! Только и надо нам всяких уроков от лишних

праздношатаек, предателей. Нечего делать в России.

* * *

И некуда вернуться нам,

поскольку нет России там,

поскольку кончен её век,

рассеян русский человек.

А то, что на широтах тех

осталось, — чуждая страна,

её и звать Россией грех,

и незнакома нам она.

18

Сиделец малый, признанный политик,

умелец в журналистике запретной,

провидец правды, толкователь смыслов

берёт власть, поднимает её с пола.

Он думает — сумеет.

Ведь не боги,

совсем не боги — люди, из людей

последние, горшки тут обжигали,

нажгли чёрт-те чего.

Второй Керенский.

* * *

Второй Керенский. Первый себя мнил

вторым Наполеоном. Этот кем?

Темней его душа, темнее мысли,

короче путь, страшнее: не успеет

сбежать, за власть ухватится, кровями

не пожалеет лить щедрей, чем те.

* * *

Не так уж просто наше ремесло.

Правление народное — не то,

что может удержать в недобрый час

корабль.

Нам понятно, кто за нами

придёт, — это неважно, ненадолго.

Вот кто потом, кто через одного?

19

Денег нет. Хоть шаром кати. Должны что

за поставки — на биржах придержали,

ведь законные где владельцы этих

территорий, активов? Нам, приблудным,

можно и не платить. А в трубах пусто,

и надежд нет на будущие цены.

Нефть закончилась, потому и дали

революцию эту нам устроить.

Грабь награбленное! Но где онó всё? —

За границей, и коротки ручонки.

20

Запасов надолго не хватит.

Что дальше? — Голодные бунты.

Мы те, кто за это заплатит

в застенках у будущей хунты.

Прекрасная юность свободы,

надолго тебя не хватило.

Была против нашей природы —

природа тебя поглотила.

* * *

На полноценную войну

не хватит нас — страшней

гражданская взметет страну

до дна, скончанья дней.

21

Трихины пробудились, мерзлота,

казалось бы, что вечная была —

оттаяла. Костры от нашей нефти

непроданной горели — растопили…

Трихины, но уставшие от долгой,

от мёртвой спячки… Вымерзла у них

живая злоба.

Длится между нами

холодная гражданская война…

22

Есть дыхание внутри —

лампа красная, гори!

Взвыли, взныли у охраны

все сирены утром рано.

Непробивно, тяжело,

треснуло над ним стекло,

покачнулось и упало,

вдребезги блестит по залу.

Просыпается Ильич,

с членов сходит паралич,

Ленин двигается с места —

жениха ждет Русь-невеста.

Вышел старый человек,

пролежав недвижно век, —

он от власти не отвыкший,

он от смерти не притихший…

23

Красная Кремлёвская

рухнула стена —

вся толпа цековская

тут воскрешена.

Шатья иностранная

бодро ожила,

братья безымянная

веки подняла.

Маршалы-воители —

с кем счас воевать? —

поправляют кители,

сильные опять.

А не переменится

на Лубянке власть:

праведного Феликса

там вовеки часть.

Все вы не отмолены,

не отпеты вы —

потому позволено

встать вам, быть в живых.

* * *

Ходят-бродят, главного

из Джудекки ждут —

сильного, державного,

чаемого тут.

Богу был Соперником,

богом на земле —

кто ему соперником

может быть во зле?

Он придёт, прищурится,

пыхнет табачком —

трубочка раскурится,

как страна потом.

Время начинается,

как умеет он, —

мёртвые раскаются,

что из гроба вон.

24

А за сто с лишним лет, прошедших с прошлой

революции, чтó смогли придумать,

каких новых создали себе смыслов,

смыслов Родине? Вот старьём и живы,

и мертвы мы старьём, над нами снова

повторяется не как фарс случайный —

полновесно История такая,

какой, красной, смертельной, неуклюжей,

и единожды лучше б не случаться.

«И тогда Бог пресветлую Россию

сатане отдал — пусть играет, мучит,

пусть кровями зальёт, в огне великом,

не вот в этом, чуть тёплом, пустозёрском

пусть сожжёт города и веси — выйдем

мы, народ, перекрестимся и сгинем!»

А не верить бы в Бога, по-другому

объяснить как-то… Ложью вместо правды…

Эпилог

Это — мёртвая в мёртвом случившаяся революция.

Это — последнее, что перед окончательным торжеством энтропии.

Это — решение русского и которые тут ещё вопросов.

Это — ни взрыв, ни всхлип, просто дальше — смертельно скучно…