Зигберт Тарраш: «Шахматы, как любовь и музыка, обладают способностью делать человека счастливым».
Шахматные писатели часто называли его догматиком и приверженцем устаревших принципов.
«Конь на краю доски стоит плохо». Но он действительно стоит там плохо! В центре конь обстреливает восемь полей, а на краю доски — всего четыре.
Мы не должны воспринимать подобные высказывания Тарраша, как догмы. Эти «истины» носили учебный характер.
Тарраш был внимательным педагогом и оказал позитивное влияние на несколько поколений шахматистов. Своим ученикам он адресовал шахматные максимы («Одна фигура стоит плохо — вся партия стоит плохо», «Ошибки в шахматах не ходят в одиночку», «В трудной позиции на помощь атакующему приходят ошибки противника»).
Разве это догматично? Это остроумно! Многие его меткие высказывания хорошо запоминаются. «Когда выигрываешь проигранную позицию, это счастье, — считал Тарраш, — но когда проигрываешь выигранную, это слабая игра».
Тарраш придерживался определённых принципов в большом и малом. Например, он говорил: «Играя белыми, я принципиально не принимаю никаких гамбитов».
Он был нетерпим к выражению взглядов, отличных от его понимания шахмат. Он «в штыки» воспринял гипермодернизм, одним из главных представителей которого был Арон Нимцович.
«Можно преследовать совершенно иную стратегическую цель, поставив на голову развитые мною принципы, и провозгласить правильным обратное, — писал Тарраш. — Можно утверждать: не нужно иметь ни одной пешки в центре, поскольку они могут быть атакованы и их придётся защищать. Уж лучше пусть у противника будет пешечный центр, а я буду его атаковать. Я считаю все эти учения лженаучными. Но — это дело темперамента и характера: некоторым вместо прямолинейной наступательной стратегии больше подойдёт её противоположность. Так в последнее время сформировалась школа, которая проповедует держать центральные пешки в резерве».
«Нимцович — один из самых талантливых мастеров молодого поколения, обладающий ярко выраженным индивидуальным стилем, — признавал Тарраш. — Но, к сожалению, у него есть страсть к странным, вычурным и даже безобразным ходам в дебюте…»
«Для меня Тарраш всегда был посредственностью; правда, он играл очень сильно, но все его взгляды, симпатии и антипатии, а главное, неумение создать новую мысль — всё это ясно доказывало всю посредственность его духовного облика, — отвечал Нимцович. — Я же, обожавший гениальность, никак не мог примириться с тем, что лидером господствующей школы является посредственность! Этот факт меня прямо-таки возмущал!»
Спор сторонников классического учения Стейница, одним из которых был Тарраш, и новаторов носил острый характер и привёл к взаимному отчуждению. Несмотря на это, взгляды Тарраша сохранили свою актуальность для современных шахмат, а его учение безусловно лучше своей репутации.
Тарраш добился успехов в обеих областях своей деятельности — медицине и шахматах.
«Тарраш пишет о шахматах, объясняет их и играет одинаково великолепно и глубоко», — сказал Ласкер.
«Игра Тарраша была острой, как бритва. Несмотря на приверженность к научным тезисам, его партии были блестящими и остроумными» (Роберт Фишер).
На турнире в Остенде русский актёр и драматург Г. Ге наблюдал за игрой З. Тарраша. Он увидел его таким: «Против Мароци сидит „доктор“ Тарраш из Нюрнберга. Этот „доктор“ неизменно сопутствует Таррашу и на картоне, и на карточках, и в разговоре. Тарраш средних лет, рыжеватый, с оскалом жёлтых крепких зубов, подстриженная бородка, в пенсне. Он имеет несомненную претензию на фатовство: в белом кепи с жёлтым околышком, в жёлтых туфельках, из которых выглядывают веселёнькие носки. Он ходит, подрагивая на ногах, с видом самоуверенным и довольным. Доктор Тарраш считается учёным игроком, и его голос на собраниях шахматистов всегда принимается как авторитетный».
За доской Тарраш был джентльменом. Он не считал, что нужно побеждать соперника любой ценой. В дрезденском турнире 1892 года Тарраш играл партию с Блэкберном, который в тот день был болен. Часы Блэкберна отсчитывали время. Прошло примерно 20 минут, прежде чем английский мастер смог сесть за доску. Партия быстро закончилась вничью. «Я хотел победить его, но превосходством в игре, а не за счёт лучшего состояния здоровья», — сказал Тарраш.
«Тарраш, — признал Стейниц, — быть может, величайший шахматный гений, который когда-либо существовал».
Тарраш сыграл матч на первенство мира и проиграл Ласкеру. Ему следовало сыграть его раньше, когда он был молод и готов к борьбе самого высокого накала.
Он был эстетом и беззаветно любил шахматы. «Наша прекрасная игра», — говорил он.
Вот так «догматик» Тарраш разгромил «новатора» и «отца современных шахмат» Арона Нимцовича:
А. Нимцович — З. Тарраш. Санкт-Петербург, 1914. Ферзевый гамбит
1. d4 d5 2. Кf3 с5 3. с4 е6 4. е3 Кf6 5. Сd3 Кс6 6. 0–0 Сd6 7. b3 0–0 8. Сb2 b6 9. Кbd2 Сb7 10. Лс1 Фе7 11. сd еd 12. Кh4 g6 13. Кhf3 Лаd8 14. dс bс 15. Сb5 Ке4 16. С:с6 С:с6 17. Фс2 К:d2 18. К:d2 d4 19. еd С:h2+ 20. Кр:h2 Фh4+ 21. Крg1 С:g2 22. f3 Лfе8 23. Ке4 Фh1+ 24.Крf2 С:f1 25. d5 f5 26. Фс3 Фg2+ 27.Кре3 Л:е4+ 28. fе f4+ 29. Кр:f4 Лf8+ 30. Кре5 Фh2+ 31. Кре6 Ле8+ 32. Крd7 Сb5Х.