Зиг­берт Тар­раш: «Шах­ма­ты, как лю­бовь и му­зы­ка, об­ла­да­ют спо­соб­ностью де­лать че­ло­ве­ка счаст­ли­вым».
 

 Шах­мат­ные пи­са­те­ли час­то на­зы­ва­ли его дог­ма­ти­ком и при­вер­жен­цем уста­рев­ших прин­ци­пов.

«Конь на краю доски сто­ит пло­хо». Но он дейст­ви­тель­но сто­ит там пло­хо! В цент­ре конь об­стре­ли­ва­ет во­семь по­лей, а на краю доски — все­го че­ты­ре.

Мы не долж­ны вос­при­ни­мать по­доб­ные вы­ска­зы­ва­ния Тар­ра­ша, как дог­мы. Эти «ис­ти­ны» но­си­ли учеб­ный ха­рак­тер.

Тар­раш был вни­ма­тель­ным пе­да­го­гом и ока­зал по­зи­тив­ное вли­я­ние на не­сколь­ко по­ко­ле­ний шах­ма­тис­тов. Сво­им уче­ни­кам он ад­ре­со­вал шах­мат­ные мак­си­мы («Од­на фи­гу­ра сто­ит пло­хо — вся пар­тия сто­ит пло­хо», «Ошиб­ки в шах­ма­тах не хо­дят в оди­ноч­ку», «В труд­ной по­зи­ции на по­мощь ата­ку­ю­ще­му при­хо­дят ошиб­ки про­тив­ни­ка»).

Раз­ве это дог­ма­тич­но? Это ост­ро­ум­но! Мно­гие его мет­кие вы­ска­зы­ва­ния хо­ро­шо за­по­ми­на­ют­ся. «Ког­да вы­иг­ры­ва­ешь про­игран­ную по­зи­цию, это счастье, — счи­тал Тар­раш, — но ког­да про­игры­ва­ешь вы­иг­ран­ную, это сла­бая иг­ра».

Тар­раш при­дер­жи­вал­ся опре­де­лён­ных прин­ци­пов в боль­шом и ма­лом. На­при­мер, он го­во­рил: «Иг­рая бе­лы­ми, я прин­ци­пи­аль­но не при­ни­маю ни­ка­ких гам­би­тов».

Он был не­тер­пим к вы­ра­же­нию взгля­дов, от­лич­ных от его по­ни­ма­ния шах­мат. Он «в шты­ки» вос­при­нял ги­пер­мо­дер­низм, од­ним из глав­ных пред­ста­ви­те­лей ко­то­ро­го был Арон Ним­цо­вич.

«Мож­но пре­сле­до­вать со­вер­шен­но иную стра­те­ги­чес­кую цель, по­ста­вив на го­ло­ву раз­ви­тые мною прин­ци­пы, и про­воз­гла­сить пра­виль­ным об­рат­ное, — пи­сал Тар­раш. — Мож­но утверж­дать: не нуж­но иметь ни од­ной пеш­ки в цент­ре, по­сколь­ку они мо­гут быть ата­ко­ва­ны и их при­дёт­ся за­щи­щать. Уж луч­ше пусть у про­тив­ни­ка бу­дет пе­шеч­ный центр, а я бу­ду его ата­ко­вать. Я счи­таю все эти уче­ния лже­на­уч­ны­ми. Но — это де­ло тем­пе­ра­мен­та и ха­рак­те­ра: не­ко­то­рым вмес­то пря­мо­ли­ней­ной на­сту­па­тель­ной стра­те­гии боль­ше по­дой­дёт её про­ти­во­по­лож­ность. Так в по­след­нее вре­мя сфор­ми­ро­ва­лась шко­ла, ко­то­рая про­по­ве­ду­ет дер­жать цент­раль­ные пеш­ки в ре­зер­ве».

«Ним­цо­вич — один из са­мых та­лант­ли­вых мас­те­ров мо­ло­до­го по­ко­ле­ния, об­ла­да­ю­щий яр­ко вы­ра­жен­ным ин­ди­ви­ду­аль­ным сти­лем, — при­зна­вал Тар­раш. — Но, к со­жа­ле­нию, у не­го есть страсть к стран­ным, вы­чур­ным и да­же без­об­раз­ным хо­дам в де­бю­те…»

«Для ме­ня Тар­раш всег­да был по­средст­вен­ностью; прав­да, он иг­рал очень силь­но, но все его взгля­ды, сим­па­тии и ан­ти­па­тии, а глав­ное, не­уме­ние со­здать но­вую мысль — всё это яс­но до­ка­зы­ва­ло всю по­средст­вен­ность его ду­хов­но­го об­ли­ка, — отве­чал Ним­цо­вич. — Я же, обо­жав­ший ге­ни­аль­ность, ни­как не мог при­ми­рить­ся с тем, что ли­де­ром гос­подст­ву­ю­щей шко­лы яв­ля­ет­ся по­средст­вен­ность! Этот факт ме­ня пря­мо-та­ки воз­му­щал!»

Спор сто­рон­ни­ков клас­си­чес­ко­го уче­ния Стей­ни­ца, од­ним из ко­то­рых был Тар­раш, и но­ва­то­ров но­сил ост­рый ха­рак­тер и при­вёл к вза­им­но­му от­чуж­де­нию. Не­смот­ря на это, взгля­ды Тар­ра­ша со­хра­ни­ли свою ак­ту­аль­ность для со­вре­мен­ных шах­мат, а его уче­ние без­ус­лов­но луч­ше сво­ей ре­пу­та­ции.

Тар­раш до­бил­ся успе­хов в обе­их об­лас­тях сво­ей де­я­тель­нос­ти — ме­ди­ци­не и шах­ма­тах.

«Тар­раш пи­шет о шах­ма­тах, объ­яс­ня­ет их и иг­ра­ет оди­на­ко­во ве­ли­ко­леп­но и глу­бо­ко», — ска­зал Лас­кер.

«Иг­ра Тар­ра­ша бы­ла ост­рой, как брит­ва. Не­смот­ря на при­вер­жен­ность к на­уч­ным те­зи­сам, его пар­тии бы­ли блес­тя­щи­ми и ост­ро­ум­ны­ми» (Ро­берт Фи­шер).

На тур­ни­ре в Ос­тен­де рус­ский ак­тёр и дра­ма­тург Г. Ге на­блю­дал за иг­рой З. Тар­ра­ша. Он уви­дел его та­ким: «Про­тив Ма­ро­ци си­дит „док­тор“ Тар­раш из Нюр­н­бер­га. Этот „док­тор“ не­из­мен­но со­пут­ст­ву­ет Тар­ра­шу и на кар­то­не, и на кар­точ­ках, и в раз­го­во­ре. Тар­раш сред­них лет, ры­же­ва­тый, с оска­лом жёл­тых креп­ких зу­бов, под­стри­жен­ная бо­род­ка, в пенс­не. Он име­ет не­со­мнен­ную пре­тен­зию на фа­товст­во: в бе­лом ке­пи с жёл­тым око­лыш­ком, в жёл­тых ту­фель­ках, из ко­то­рых вы­гля­ды­ва­ют ве­се­лёнь­кие нос­ки. Он хо­дит, под­ра­ги­вая на но­гах, с ви­дом са­мо­уве­рен­ным и до­воль­ным. Док­тор Тар­раш счи­та­ет­ся учё­ным иг­ро­ком, и его го­лос на со­бра­ни­ях шах­ма­тис­тов всег­да при­ни­ма­ет­ся как ав­то­ри­тет­ный».

За доской Тар­раш был джентль­ме­ном. Он не счи­тал, что нуж­но по­беж­дать со­пер­ни­ка лю­бой це­ной. В дрез­ден­ском тур­ни­ре 1892 го­да Тар­раш иг­рал пар­тию с Блэк­бер­ном, ко­то­рый в тот день был бо­лен. Ча­сы Блэк­бер­на от­счи­ты­ва­ли вре­мя. Про­шло при­мер­но 20 ми­нут, преж­де чем ан­глий­ский мас­тер смог сесть за доску. Пар­тия быст­ро за­кон­чи­лась вничью. «Я хо­тел по­бе­дить его, но пре­вос­ходст­вом в иг­ре, а не за счёт луч­ше­го со­сто­я­ния здо­ровья», — ска­зал Тар­раш.

«Тар­раш, — при­знал Стей­ниц, — быть мо­жет, ве­ли­чай­ший шах­мат­ный ге­ний, ко­то­рый ког­да-ли­бо су­щест­во­вал».

Тар­раш сыг­рал матч на пер­венст­во ми­ра и про­играл Лас­ке­ру. Ему сле­до­ва­ло сыг­рать его рань­ше, ког­да он был мо­лод и го­тов к борь­бе са­мо­го вы­со­ко­го на­ка­ла.

Он был эс­те­том и без­за­вет­но лю­бил шах­ма­ты. «На­ша пре­крас­ная иг­ра», — го­во­рил он.

Вот так «дог­ма­тик» Тар­раш раз­гро­мил «но­ва­то­ра» и «от­ца со­вре­мен­ных шах­мат» Аро­на Ним­цо­ви­ча:

А. Ним­цо­вич — З. Тар­раш. Санкт-Пе­тер­бург, 1914. Фер­зе­вый гам­бит

1. d4 d5 2. Кf3 с5 3. с4 е6 4. е3 Кf6 5. Сd3 Кс6 6. 0–0 Сd6 7. b3 0–0 8. Сb2 b6 9. Кbd2 Сb7 10. Лс1 Фе7 11. сd еd 12. Кh4 g6 13. Кhf3 Лаd8 14. dс bс 15. Сb5 Ке4 16. С:с6 С:с6 17. Фс2 К:d2 18. К:d2 d4 19. еd С:h2+ 20. Кр:h2 Фh4+ 21. Крg1 С:g2 22. f3 Лfе8 23. Ке4 Фh1+ 24.Крf2 С:f1 25. d5 f5 26. Фс3 Фg2+ 27.Кре3 Л:е4+ 28. fе f4+ 29. Кр:f4 Лf8+ 30. Кре5 Фh2+ 31. Кре6 Ле8+ 32. Крd7 Сb5Х.