* * *
Не боюсь ни скупцов, ни лжецов,
ни холодного взгляда чинуши.
Упаси меня, Бог, от льстецов,
что в мой дом заползают и в душу.
И на доброжеланья мои
отвечают вихлянием шавки.
И чья преданность — жало змеи,
ну а набожность — хуже удавки.
* * *
И вечер, а дали ясны.
И стынет в ветвях отчужденье.
Жду встречи с тобой,
как весны,
как дивной мечты пробужденья.
Февральская слякоть. Кусты
чернющая хмурь охватила.
Пришла ты и лужи в цветы
дыханьем своим превратила.
И я, что рябина, горю.
В заоблачных высях теряюсь.
И тихо «Люблю!» говорю
и светом твоим наполняюсь.
Пришла ты — и слякоти нет!
Ночь светится розою лунной.
И верба,
которой сто лет,
девчонкою кажется юной.
* * *
Противоречий полон белый свет.
Чем ложь страшней,
тем вера нерушимей.
Чем выше скорость —
время недвижимей
и медленней рождается рассвет.
В остроге — честный.
А на воле — вор.
Бездушный учит чуткого страдать.
Чем выше у хозяина забор,
тем мельче суждено ему летать.
Скалу и ту подтачивает лесть.
И от добра случается беда.
Оскудевают мужество и честь,
уродливость и мерзость — никогда!
* * *
Тень, качаясь, тянется ко рву.
Вот и всё. И кончилась дорога!
Не любил. А думал:
«Проживу
лучше, чем за пазухой у Бога!»
Но легли тяжёлою плитой
руки её нежные на плечи
Кто-то в жизни
свил своё гнездо,
кто-то взял и заселил скворечник.
* * *
Яблоки желтеют. Вечер. Лето.
Говоришь, на грудь мою склонясь:
— Мы с тобою, будто две кометы,
падаем, в одну соединясь.
Тишина от трав стоит густая.
— Нет, — шепчу восторженно,
— вглядись!
Мы с тобой не падаем, родная, —
мы летим в космическую высь.
* * *
Я жизни страницы листаю,
в своих откровениях скуп.
Я снова себя открываю,
как новые земли Колумб.
Весенней тоскою лечусь.
Кругом ивняков захолустье.
Есть в вечере мистика грусти
и чёрная магия чувств.
Пусть капает дождик слепой,
листву отражает запруда —
живу в ожидании чуда,
нечаянной встречи с тобой.
И верю, что вздохи тайком
продышат ледок неминучий.
И так же, как пчёлка с цветком,
мы встретимся сладко и жгуче.
