De profundis

Александр Махов

​

Леонардо

НОВЫЕ ОТКРОВЕНИЯ В МИЛАНЕ

Ра­бо­та в мас­тер­ской шла пол­ным хо­дом. В под­валь­ном це­хе ско­бя­ных из­де­лий был от­лит шар из ме­ди для под­ня­тия его и уста­нов­ки, как это бы­ло во Фло­рен­ции, над шпи­лем, вен­ча­ю­щим Ми­лан­ский со­бор. Слож­ной опе­ра­ци­ей ру­ко­во­дил Лео­нар­до, ко­то­рый доско­наль­но изу­чил опыт сво­е­го учи­те­ля Вер­роккьо и хо­ро­шо знал, сколь хруп­ки кон­струк­ции шпи­лей. За опас­ной ра­бо­той ар­те­ли вер­хо­ла­зов с ин­те­ре­сом на­блю­да­ла ог­ром­ная тол­па со­брав­ших­ся зе­вак. Про­де­лан­ная ра­бо­та бы­ла щед­ро оце­не­на пра­ви­те­лем го­ро­да.

Здесь бы­ло бы умест­ным вспом­нить сказ­ку Лео­нар­до «Орех и ко­ло­коль­ня», в ко­то­рой го­во­рит­ся:

«Как-то раз­жив­шись где-то оре­хом, во­ро­на по­ле­те­ла на ко­ло­коль­ню.

Устро­ив­шись там по­удоб­ней и при­дер­жи­вая до­бы­чу ла­пой, она ста­ла ярост­но дол­бить клю­вом, что­бы до­брать­ся до ла­ко­мо­го зёр­ныш­ка. То ли удар ока­зал­ся слиш­ком силь­ным, то ли во­ро­на спло­хо­ва­ла, орех вдруг вы­рвал­ся из её ла­пы, по­ка­тил­ся вниз и ис­чез в рас­се­ли­не сте­ны.

— О, добрая сте­на — за­ступ­ни­ца! — слёз­но за­при­чи­тал орех, — не дай по­гиб­нуть, сжаль­ся на­до мной! Ты так проч­на и ве­ли­ча­ва, у те­бя та­кая кра­си­вая ко­ло­коль­ня. Не про­го­няй ме­ня!

Ко­ло­ко­ла глу­хо и не­одоб­ри­тель­но за­гу­де­ли, пре­дуп­реж­дая сте­ну не до­ве­рять­ся оре­ху, ко­то­рый мо­жет ока­зать­ся опас­ным для неё.

— Не оставь ме­ня, си­ро­го, в бе­де! — про­дол­жал при­чи­тать орех, ста­ра­ясь пе­ре­кри­чать сер­ди­тый гул ко­ло­ко­лов. — Мне уже над­ле­жа­ло упасть на сы­рую зем­лю, как на­гря­ну­ла эта зло­дей­ка.

Пыл­кие ре­чи оре­ха раст­ро­га­ли ста­рую сте­ну. Во­пре­ки пре­дуп­реж­де­нию ко­ло­ко­лов, она ре­ши­ла ока­зать гос­теп­ри­им­ст­во оре­ху в ще­ли, ку­да он за­ка­тил­ся.

Од­на­ко со вре­ме­нем орех опра­вил­ся от ис­пу­га, осво­ил­ся и пус­тил кор­ни, а те на­ча­ли вгры­зать­ся в сте­ну. Вско­ре из рас­се­ли­ны на­ру­жу вы­гля­ну­ли пер­вые рост­ки. Они друж­но тя­ну­лись к вер­ху и на­би­ра­ли си­лу. Про­шло ещё не­мно­го вре­ме­ни, и мо­ло­дые по­бе­ги ореш­ни­ка уже гор­до воз­вы­ша­лись над ко­ло­коль­ней. Осо­бен­но до­ста­лось сте­не от кор­ней. Цеп­кие и на­по­ри­с­тые, они всё пу­ще раз­рас­та­лись, кру­ша и рас­ша­ты­вая ста­рую клад­ку, вы­тал­ки­ва­ли прочь кир­пи­чи и кам­ни.

Слиш­ком позд­но сте­на по­ня­ла, сколь ко­вар­ным ока­зал­ся не­взрач­ный оре­шек с его за­ве­ре­ни­я­ми жить ти­ше во­ды, ни­же тра­вы. Ей те­перь ни­че­го дру­го­го не оста­ва­лось, как ко­рить се­бя за до­вер­чи­вость и со­жа­леть, что не при­слу­ша­лась тог­да к муд­ро­му го­ло­су ко­ло­ко­лов. Ореш­ник же про­дол­жал рас­ти с гор­дым без­раз­ли­чи­ем, а ко­ло­коль­ня всё бо­лее раз­ру­ша­лась».

— * —

Гер­цог Мо­ро ре­шил из­ба­вить­ся от сво­е­го пле­мян­ни­ка Джан Га­ле­ац­цо Сфор­ца, ко­то­ро­го дер­жал под при­смот­ром в за­то­че­нии как пря­мо­го пре­тен­ден­та на власть в Ми­ла­не. Ему при­шла в го­ло­ву идея от­пра­вить опас­но­го пле­мян­ни­ка ку­да-ни­будь по­даль­ше и же­нить на Иза­бел­ле Ара­гон­ской, пред­ста­ви­тель­ни­це од­но­го из мо­гу­щест­вен­ных дво­ров Ита­лии, что су­ли­ло са­мо­му Мо­ро не­ко­то­рые пре­иму­щест­ва пе­ред дру­ги­ми пра­вя­щи­ми до­ма­ми.

Бы­ло тор­жест­вен­но объ­яв­ле­но о пред­сто­я­щем бра­ко­со­че­та­нии, а всем при­двор­ным и пред­ста­ви­те­лям мест­ной зна­ти вме­ня­лось в обя­зан­ность при­нять учас­тие в празд­нест­вах с фа­кель­ны­ми шест­ви­я­ми и фей­ер­вер­ка­ми.

Устро­и­те­лем и де­ко­ра­то­ром этих тор­жеств был Лео­нар­до со сво­ей ко­ман­дой, на ко­то­ро­го от гер­цо­га сы­па­лись за­ка­зы один за дру­гим.

Сре­ди са­мых стран­ных за­ка­зов, по­ка­зы­ва­ю­щих на­сколь­ко глу­бо­ко Мо­ро уве­ро­вал в твор­чес­кий ге­ний Лео­нар­до, вы­де­ля­ет­ся со­здан­ная для встре­чи же­ни­ха с не­вес­той са­мод­ви­жу­ща­я­ся ме­ха­ни­чес­кая плат­фор­ма с во­дру­жён­ной на ней фи­гу­рой ме­тал­ли­чес­ко­го ко­ня с шар­ни­ра­ми на ко­пы­тах, про­из­во­дя­щих зву­ко­вой эф­фект цо­канья. Встре­ча про­изо­шла в при­гра­нич­ном го­род­ке Тор­то­на, ку­да при­бы­ли пред­ста­ви­те­ли дру­гих пра­вя­щих до­мов и про­чие име­ни­тые гос­ти.

По за­дум­ке Лео­нар­до во вре­мя этой встре­чи си­дя­щий вер­хом на ме­тал­ли­чес­ком Ко­не всад­ник, в ко­то­ром был узна­ва­ем сам гер­цог Мо­ро, вру­ча­ет не­вес­те рос­кош­ный бу­кет. Пос­ле че­го вся эта пыш­ная ка­валь­ка­да и ка­ре­ты цу­гом во гла­ве с цо­ка­ю­щим ко­пы­та­ми Ко­нём воз­вра­ща­ют­ся во дво­рец Ми­лан­ско­го гер­цо­га, где бан­кет­ные сто­лы ло­ми­лись от оби­лия изыс­кан­ных яств.

В за­па­се у Лео­нар­до был ещё один про­ект: не­ожи­дан­но над го­ло­ва­ми всех со­брав­ших­ся под бра­вур­ные зву­ки ор­кест­ра под­нял­ся яр­ко раз­ри­со­ван­ный воз­душ­ный шар, из ко­то­ро­го, как из рай­ско­го ро­га изоби­лия, по­сы­па­лись сверху на гос­тей блес­тя­щие блёст­ки, раз­но­цвет­ные кон­фет­ти и ди­ко­вин­ные по­дар­ки, что вы­зва­ло все­об­щий вос­торг, а вся окру­га вздрог­ну­ла от зал­пов ору­дий, укра­сив­ших не­бо ты­сячью ог­ней фей­ер­вер­ка. На всё это ве­ли­ко­ле­пие мол­ча смот­рел сто­я­щий в гор­дом оди­но­чест­ве на пло­ща­ди пе­ред двор­цом ме­ха­ни­чес­кий Конь, о ко­то­ром, ка­жет­ся, за­бы­ли из­ряд­но под­вы­пив­шие со­тра­пез­ни­ки.

Но вско­ре празд­нич­ные тор­жест­ва при­шлось пре­рвать в знак тра­у­ра по слу­чаю смер­ти ма­те­ри Иза­бел­лы Ара­гон­ской. Но не та­ков был гер­цог Ло­до­ви­ко Мо­ро, так до­ро­жив­ший сла­вой сво­е­го прав­ле­ния, что­бы из-за чьей-то смер­ти оста­но­вить бур­ные празд­нест­ва.

Не­ожи­дан­но он гро­мог­лас­но объ­явил о сво­ей по­мол­в­ке с двад­ца­ти­лет­ней кра­са­ви­цей Бе­ат­ри­че д’Эс­те из ман­ту­ан­ско­го пра­вя­ще­го до­ма. По та­ко­му слу­чаю го­род укра­сил­ся но­вы­ми гир­лян­да­ми и цве­та­ми, а для Лео­нар­до при­ба­ви­лась уй­ма дел. На празд­нич­ном бан­ке­те в честь бра­ко­со­че­та­ния мощ­но про­зву­ча­ла осан­на на му­зы­ку Фран­ки­но Га­фу­ри в ис­пол­не­нии ты­ся­чи пев­чих:

Гря­ну­ли хо­ром: сла­ва Мо­ро!
Сла­ва Мо­ро и Бе­ат­ри­че!
Лишь тот узна­ет ме­ру ве­личья,
Кто слу­жит ей и ве­ли­ко­му Мо­ро!
Гря­нем же хо­ром — сла­ва Мо­ро и Бе­ат­ри­че!

На­блю­дая за но­вой па­рой, Лео­нар­до по­ра­жал­ся бро­са­ю­ще­му­ся в гла­за не­со­от­вет­ст­вию меж­ду гру­бо­ва­тым дес­по­том Мо­ро и его крот­кой и сми­рен­ной Бе­ат­ри­че. Бед­няж­ка ко­неч­но же зна­ла о по­хож­де­ни­ях на сто­ро­ну сво­е­го суп­ру­га и не раз ви­де­ла его наг­ло­ва­тых фа­во­ри­ток, ко­то­рые всем сво­им ви­дом по­ка­зы­ва­ли, что она тут ни­кто.

И всё же ей уда­ва­лось сво­ей кро­тостью и добро­той сдер­жи­вать гнев и гру­бость му­жа, как об этом ска­за­но в сказ­ке Лео­нар­до «Лев и яг­нёнок»:

«Од­наж­ды го­лод­но­му льву под­бро­си­ли в клет­ку жи­во­го яг­нён­ка. Ма­лыш был на­столь­ко на­ивен и добро­ду­шен, что ни­чуть не оро­бел при ви­де ца­ря зве­рей.

При­няв его, ви­ди­мо, за свою ма­му, не­смыс­лё­ныш по­до­шёл к гроз­но­му мох­на­то­му зве­рю, лас­ко­во за­бле­ял и уста­вил­ся на не­го ши­ро­ко рас­кры­ты­ми яс­ны­ми гла­за­ми, пол­ны­ми без­гра­нич­ной люб­ви, кро­тос­ти и вос­хи­ще­ния. Лев был обез­ору­жен та­кой до­вер­чи­востью и не по­смел рас­тер­зать яг­нён­ка. Не­до­воль­но вор­ча, он так и за­снул в тот раз го­лод­ным».

Но столь не­обыч­ное по­ло­же­ние, про­ти­во­ре­ча­щее дан­но­му от при­ро­ды единст­ву лю­бой суп­ру­жес­кой па­ры, не мог­ло дол­го про­дол­жать­ся. Ода­рив му­жа пер­вен­цем Мак­си­ми­ли­а­ном, Бе­ат­ри­че при вто­рых ро­дах умер­ла в 22 го­да пос­ле двух­лет­не­го за­му­жест­ва. По­тря­сён­ный гер­цог вос­при­нял смерть же­ны, как из­ме­ну дол­гу и рас­по­ря­дил­ся по­хо­ро­нить усоп­шую в мо­на­с­тыр­ской церк­ви Сан­та Ма­рия дел­ле Гра­цие, сте­ны и ку­пол ко­то­рой бы­ли воз­ве­де­ны ве­ли­ким Бра­ман­те. На па­ни­хи­де от­пе­ва­ния гер­цо­ги­ни цер­ковь бы­ла на­пол­не­на мно­го­чис­лен­ны­ми при­хо­жа­на­ми.

Сто­я­щие ря­дом с по­ник­шим Мо­ро слы­ша­ли, как пов­то­ряя за свя­щен­ни­ком за­упо­кой­ную мо­лит­ву, тот впол­го­ло­са во­про­шал: «За что, за что?»

Вско­ре там по­яви­лось за­хо­ро­не­ние не­счаст­но­го пле­мян­ни­ка гер­цо­га Джан Га­ле­ац­цо Сфор­ца, умер­ше­го от не­по­нят­ной хво­ри, но хо­ди­ли слу­хи, что он был от­рав­лен по при­ка­зу ко­вар­но­го дя­ди…

— * —

В ру­ко­пи­сях Лео­нар­до пе­ре­чис­ля­ют­ся раз­лич­ные его про­ек­ты и чер­те­жи. Мно­гие из них бы­ли уте­ря­ны, а то, что со­хра­ни­лось до на­ших дней, рас­пре­де­ле­но по круп­ней­шим му­зе­ям ми­ра. Да­же го­ро­док Вин­чи впра­ве по­хва­стать­ся му­зе­ем, от­кры­том как в род­ном до­ме Лео­нар­до, так и в со­лид­ном зда­нии ис­то­ри­чес­ко­го цент­ра Вин­чи. Его ско­рее мож­но на­звать му­зе­ем идей Лео­нар­до, где хра­нят­ся не­ко­то­рые его ри­сун­ки, чер­те­жи и со­здан­ные им мо­де­ли и ме­ха­низ­мы. На­при­мер, мо­дель по­стро­ен­но­го им «ав­то­мо­би­ля», то есть дви­жу­щей­ся плат­фор­мы, ко­то­рая ис­поль­зо­ва­лась на пред­став­ле­ни­ях в при­двор­ном те­ат­ре Ми­ла­на. Кро­ме то­го, име­ет­ся сис­те­ма ав­то­ма­ти­чес­кой по­да­чи за­ра­нее на­ко­ло­тых по­лень­ев дров по на­клон­ным тру­бам в ка­мин для обо­гре­ва в зим­нее вре­мя.

В том же му­зея по­ка­за­на сис­те­ма подъ­ёма и по­да­чи во­ды для до­маш­них нужд и боль­шие ра­бо­та­ю­щие ча­сы, чьи де­та­ли бы­ли за­но­во вы­то­че­ны на то­кар­ном стан­ке по лео­нар­дов­ским чер­те­жам. Здесь же ре­кон­струк­ция бо­лее слож­ных ма­шин, ко­то­рые Лео­нар­до не успел со­тво­рить. Есть в му­зее од­на ком­на­та с жи­ву­щи­ми в ней жу­ка­ми, гу­се­ни­ца­ми, па­у­ка­ми и дру­ги­ми на­се­ко­мы­ми, ко­то­рых Лео­нар­до со­би­рал, изу­чая за­ко­ны при­ро­ды. Но сре­ди них он осо­бен­но не­до­люб­ли­вал па­у­ков, о чём го­во­рит­ся в его сказ­ке «Па­ук и шмель»:

«Ока­зав­шись как-то в об­лю­бо­ван­ном му­ха­ми мес­те, па­ук без про­мед­ле­ния при­нял­ся го­то­вить ло­вуш­ку. Вы­брав для опо­ры две вет­ки, он стал плес­ти меж­ду ни­ми вдоль и по­пе­рёк тон­чай­шие ни­ти, по­ка не по­лу­чи­лась проч­ная па­у­ти­на-не­ви­дим­ка. Спра­вив­шись с де­лом, он за­та­ил­ся под лис­том.

Ждать при­шлось не­дол­го. Од­на лю­бо­пыт­ная му­ха сра­зу же уго­ди­ла в сеть. За­ме­тив тре­пы­хав­шу­ю­ся жерт­ву, па­ук ми­гом вы­ско­чил из укры­тия и сца­пал му­ху.

Не­по­да­лёку на вен­чи­ке цвет­ка си­дел шмель, ви­дев­ший все па­учьи коз­ни. Его чест­ное бла­го­род­ное серд­це не вы­дер­жа­ло та­ко­го низ­ко­го ко­вар­ст­ва. Взмах­нув кры­лыш­ка­ми, он гроз­но за­жуж­жал, на­ле­тел на ве­ро­лом­но­го зло­дея и вса­дил в не­го своё смер­то­нос­ное жа­ло. Не­счаст­ные му­хи бы­ли спа­се­ны».

— * —

Вой­на, по­ли­ти­ка и пре­сле­ду­е­мые ею це­ли со­всем не ин­те­ре­со­ва­ли Лео­нар­до, а его ин­же­нер­ная мысль твор­ца ра­бо­та­ла без ус­та­ли. Со­шлём­ся на один его про­ект, по­ра­жа­ю­щий чу­до­вищ­ной си­лой дейст­вия. Он при­ду­мал ар­тил­ле­рий­скую сис­те­му в фор­ме трёх­ряд­ной тра­пе­ции пе­ре­дви­га­е­мой на ко­нях, каж­дый ряд ко­то­рой со­дер­жит по шест­над­цать пу­шек. Если бы та­кая сис­те­ма бы­ла при­ве­де­на в дейст­вие, то от об­стре­лян­ной ею тер­ри­то­рии оста­лась бы лишь мёрт­вая вы­жжен­ная зем­ля.

По­ни­мая смер­то­нос­ную си­лу сво­е­го изо­бре­те­ния, Лео­нар­до, слов­но в оправ­да­ние, пи­шет:

«О со­зер­ца­тель этой на­шей ма­ши­ны!
Не пе­чаль­ся, что ты по­зна­ёшь её бла­го­да­ря смер­ти дру­го­го, но ра­дуй­ся, что ви­нов­ник на­ше­го бы­тия от­ра­зил ум в та­ком пре­вос­ход­ном изо­бре­те­нии».

В те до­сто­па­мят­ные го­ды Лом­бар­дия сла­ви­лась как глав­ная жит­ни­ца и по­став­щи­ца сырья для ткац­ко­го про­из­водст­ва, снаб­жая сук­ном и раз­ны­ми тка­ня­ми не толь­ко Ита­лию, но и со­сед­ние стра­ны. Что­бы об­лег­чить труд тка­чей, Лео­нар­до усо­вер­шенст­во­вал тог­даш­ний ткац­кий ста­нок, снаб­див его устройст­вом для про­мыш­лен­но­го про­из­водст­ва, в част­нос­ти для вы­дел­ки на­ряд­ных тка­ней с блёст­ка­ми. Его ста­нок опе­ре­дил своё вре­мя на 300 лет. Это яв­ля­ет­ся ве­ли­чай­шей за­слу­гой твор­ца пе­ред всем че­ло­ве­чест­вом.

Ещё во Фло­рен­ции Лео­нар­до сде­лал не­сколь­ко тех­ни­чес­ких на­брос­ков, снаб­див их при­ме­ча­ни­я­ми, а в Ми­ла­не он на­чал за­пи­сы­вать обо всём, что его не­про­из­воль­но мог­ло за­ин­те­ре­со­вать, по­ста­вив тем са­мым пе­ред бу­ду­щи­ми ис­сле­до­ва­те­ля­ми не­раз­ре­ши­мые за­гад­ки. Так, в од­ной из за­пи­сок зву­чит сле­ду­ю­щее его от­кро­ве­ние: «Эта за­пись ста­нет не­ким спра­воч­ни­ком, ко­то­рый сло­жил­ся из мно­жест­ва стра­ниц по­ка не на­пи­сан­ной кни­ги, на­де­ясь впо­следст­вии при­вес­ти всё в по­ря­док мно­жест­во раз, и по­это­му, о, Чи­та­тель, не про­кли­най ме­ня за то, что ин­те­ре­су­ю­щих ме­ня пред­ме­тов слиш­ком мно­го, а па­мять не в со­сто­я­нии удер­жать и за­пом­нить их все…».

Од­наж­ды он по­зна­ко­мил­ся с ма­те­ма­ти­ком Лу­кой Па­чо­ли, ав­то­ром из­вест­ной кни­ги «О Бо­жест­вен­ной про­пор­ции». Лео­нар­до в раз­ное вре­мя за­ни­мал­ся ма­те­ма­ти­кой при рас­чётах па­ра­мет­ров изо­бре­та­е­мых им ме­ха­низ­мов, от­да­вая про­пор­ци­ям ос­но­во­по­ла­га­ю­щее зна­че­ние. «Про­пор­ции, — пи­сал он, — важ­ны не толь­ко в ис­чис­ле­ни­ях и из­ме­ре­ни­ях, в зву­ках и ве­сах — в лю­бом мес­те, где они мо­гут быть».

В Ми­ла­не Лео­нар­до взял­ся за на­пи­са­ние боль­шо­го тру­да «О жи­во­пи­си» по прось­бе са­мо­го Мо­ро, ко­то­ро­му не тер­пе­лось разо­брать­ся, в чём же раз­ли­чие меж­ду жи­во­писью, скульп­ту­рой и ар­хи­тек­ту­рой? В этой ра­бо­те из­ло­же­ны ос­нов­ные мыс­ли Лео­нар­до на ис­кус­ст­во, ко­то­рое вла­де­ло его ду­шой и серд­цем, хо­тя ему при­хо­ди­лось отвле­кать­ся на дру­гие де­ла. Од­на­ко всег­да в цент­ре его вни­ма­ния не­из­мен­но оста­вал­ся че­ло­век, и он глу­бо­ко изу­чал стро­е­ние че­ло­ве­чес­ко­го те­ла, де­лая мас­су ана­то­ми­чес­ких ри­сун­ков.

В дру­гом сво­ём тру­де «Об уни­вер­саль­ных из­ме­не­ни­ях тел» Лео­нар­до пи­шет: «Эти из­ме­не­ния долж­ны со­блю­дать­ся в дли­не фи­гур, а не в тол­щи­не…

А ты, под­ра­жа­тель та­кой на­ту­ры, смот­ри и вгля­ды­вай­ся в раз­но­об­ра­зие её очер­та­ний. По воз­мож­нос­ти из­бе­гай урод­ли­вое, будь то длин­ные но­ги или ко­рот­кие тор­сы, уз­кие гру­ди или длин­ные ру­ки».

Лео­нар­до счи­тал, что изу­чать ана­то­мию че­ло­ве­ка нуж­но не толь­ко по учеб­ни­кам, но преж­де все­го с по­мощью на­ту­ры, не­по­средст­вен­но ана­ли­зи­руя те­ла. Ка­ким об­ра­зом он про­ник в тай­ны че­ло­ве­чес­кой фи­зио­ло­гии? Ему при­шлось мно­го по­тру­дить­ся над этой те­мой и да­же съез­дить в со­сед­ний го­род Па­вия на бе­ре­гу Ти­чи­но, где он по­зна­ко­мил­ся в уни­вер­си­те­те с па­то­ло­го­ана­то­мом Мар­кан­то­нио дел­ла Тор­ре, от ко­то­ро­го по­черп­нул мно­го цен­но­го и по­лез­но­го.

Ин­те­рес к ана­то­мии про­явил­ся у Лео­нар­до в двад­ца­ти­лет­нем воз­рас­те, ког­да ему по­па­лось в ру­ки на­де­лав­шее мно­го шу­ма и поль­зо­вав­ше­е­ся боль­шим спро­сом из­да­ние тру­дов ве­ли­ко­го гу­ма­нис­та и фи­ло­со­фа Мар­си­лио Фи­чи­но. В нём мас­ти­тый учё­ный опуб­ли­ко­вал ла­тин­ский пе­ре­вод 14 книг под об­щим на­зва­ни­ем «Гер­ме­ти­чес­кий кор­пус» — со­бра­ние текс­тов ле­ген­дар­но­го Гер­ме­са Трис­ме­гис­та — ве­ли­ко­го ал­хи­ми­ка, ма­га, аст­ро­но­ма и фи­ло­со­фа. Это бы­ло вре­мя по­валь­но­го увле­че­ния мо­ло­дёжи эзо­те­ри­кой, зна­ка­ми Зо­ди­а­ка, со­став­ле­ни­ем го­ро­ско­пов, ал­хи­ми­ей и фар­ма­ко­ло­ги­ей. Го­во­рят, что да­же Га­ли­лей гре­шил со­став­ле­ни­ем го­ро­ско­пов за пла­ту.

Сре­ди ал­хи­ми­ков в хо­ду бы­ла круг­лая эм­бле­ма со зме­ёй, вгры­за­ю­щей­ся в собст­вен­ный хвост, как сим­вол вре­ме­ни и веч­нос­ти. В ру­ко­пи­сях Лео­нар­до то­го пе­ри­о­да име­ют­ся от­сыл­ки к Зо­ди­а­ку, к ал­хи­мии и фар­ма­ко­ло­гии, хо­тя вряд ли мож­но пред­по­ло­жить о его при­над­леж­нос­ти к од­ной из сект с их стро­гим поч­ти цер­ков­ным ус­та­вом. Са­ма на­ту­ра твор­ца с его не­за­ви­си­мостью суж­де­ний, пре­дан­ностью ис­кус­ст­ву и изу­че­нию за­ко­нов при­ро­ды на наш взгляд пол­ностью ис­клю­ча­ет та­кое пред­по­ло­же­ние.

Пра­ви­тель Ми­ла­на не толь­ко был дес­по­том, но и че­ло­ве­ком с при­чу­да­ми.

Не­дав­но он увлёк­ся му­зы­кой и со сво­и­ми фа­во­рит­ка­ми час­то по­се­щал му­зы­каль­ные ве­че­ра, а вско­ре ста­ли устра­ивать­ся кон­кур­сы, на ко­то­рые съез­жа­лись му­зы­кан­ты из дру­гих го­ро­дов. При оче­ред­ной встре­че с Мо­ро Лео­нар­до, зная о его по­до­зри­тель­нос­ти всю­ду ви­деть под­вох, про­чи­тал ему свою сказ­ку «Лу­на и уст­ри­ца»:

«Уст­ри­ца бы­ла по уши влюб­ле­на в лу­ну. Слов­но за­во­ро­жён­ная, она ча­са­ми гля­де­ла влюб­лён­ны­ми гла­за­ми на ноч­ное све­ти­ло. Си­дя­щий в за­са­де про­жор­ли­вый краб за­ме­тил, что вся­кий раз, как из-за туч вы­плы­ва­ла лу­на, раз­зя­ва-уст­ри­ца рас­кры­ва­ет створ­ки ра­ко­ви­ны, за­быв обо всём на све­те. И он ре­шил её съесть.

Как-то ночью, ког­да взо­шла лу­на и уст­ри­ца по обык­но­ве­нию уста­ви­лась на неё, рас­крыв рот, краб, под­це­пив клеш­нёй ка­ме­шек и из­лов­чив­шись, бро­сил его внутрь ра­ко­ви­ны. Лю­би­тель­ни­ца лун­но­го све­та по­пы­та­лась бы­ло за­хлоп­нуть створ­ки пер­ла­мут­ро­во­го жи­ли­ща, но бы­ло позд­но — бро­шен­ный ка­ме­шек по­ме­шал бед­няж­ке. По­доб­ная участь ждёт каж­до­го, кто не уме­ет в тай­не хра­нить свои со­кро­вен­ные чувст­ва. Гла­за и уши, охо­чие до чу­жих сек­ре­тов, всег­да най­дут­ся».

По­бла­го­да­рив ав­то­ра за за­бав­ную ис­то­рию, гер­цог дол­го по­те­шал­ся над раз­зя­вой-уст­ри­цей. А в мас­тер­ской Лео­нар­до за­ки­пе­ла ра­бо­та по на­строй­ке ста­рых ин­ст­ру­мен­тов и из­го­тов­ле­нию но­вых, на­при­мер, руч­ной ви­о­лы — сво­е­го ро­да про­об­ра­за скрип­ки. По­яви­лась ли­ра в фор­ме ло­ша­ди­но­го че­ре­па, оправ­лен­но­го в се­реб­ро; её по­лый кор­пус слу­жил ре­зо­на­то­ром, обес­пе­чи­вая гром­кое зву­ча­ние.

Глав­ным по­мощ­ни­ком в этих де­лах был воз­му­жав­ший пе­вец Ата­лан­те. Его пре­крас­ный порт­рет с но­та­ми в ру­ке, вы­ра­жа­ю­щий сдер­жан­ность и внут­рен­нюю со­бран­ность, слов­но пе­ред вы­хо­дом на сце­ну, вско­ре был за­кон­чен и на­зван прос­то «Му­зы­кант» (биб­лио­те­ка Ам­бро­зи­а­на, Ми­лан). Прав­да, в его под­лин­нос­ти у ис­кус­ст­во­ве­дов есть не­ма­ло со­мне­ний. Вы­дви­га­лись раз­ные пред­по­ло­же­ния вплоть до са­мых не­ве­ро­ят­ных о том, что на порт­ре­те изо­бра­жён сам Ло­до­ви­ко Мо­ро.

Не­ожи­дан­но в мас­тер­ской по­яви­лась но­вая фа­во­рит­ка Ло­до­ви­ко Мо­ро по име­ни Лук­ре­ция Кри­вел­ли, дочь млад­ше­го бра­та зна­ме­ни­то­го ве­не­ци­ан­ско­го жи­во­пис­ца Кар­ло Кри­вел­ли. Кар­ти­на его бра­та на­хо­дит­ся в ГМИИ им. А. С. Пуш­ки­на. Лук­ре­ция по­яс­ни­ла, что ей не хо­те­лось бы об­ра­щать­ся ни к дя­де, ни к от­цу, счи­тая их ма­не­ру вы­шед­шей из мо­ды. Она меч­та­ет быть за­пе­чат­лён­ной на порт­ре­те зна­ме­ни­тым мас­те­ром, о ко­то­ром слы­ша­ла так мно­го хо­ро­ше­го от сво­е­го но­во­го обо­жа­те­ля гер­цо­га Мо­ро.

По­льщён­ный сло­ва­ми свет­ской кра­са­ви­цы Лео­нар­до охот­но взял­ся за на­пи­са­ние её порт­ре­та. Здесь бу­дет умест­ным ска­зать не­сколь­ко слов о стар­шем со­вре­мен­ни­ке Лео­нар­до жи­во­пис­це Кар­ло Кри­вел­ли. Как и Лео­нар­до, он был вы­нуж­ден бе­жать из род­ной Ве­не­ции, опа­са­ясь стро­го­го на­ка­за­ния по су­ду за со­жи­тельст­во с же­ной од­но­го мо­ря­ка, на­хо­див­ше­го­ся в даль­нем пла­ва­нии. Он об­ос­но­вал­ся в глу­хой Ан­кон­ской мар­ке, омы­ва­е­мой во­да­ми Ад­ри­а­ти­ки, где ра­бо­тал в том чис­ле и над по­лу­чив­шим в ис­то­рии на­зва­ние «Де­ми­дов­ским ал­та­рём» *) по име­ни быв­ше­го его вла­дель­ца А. Н. Де­ми­до­ва, ко­то­рый же­нив­шись на пле­мян­ни­це На­по­лео­на Ма­тиль­де, по­лу­чил в Ита­лии ти­тул кня­зя Сан До­на­то и за­ни­мал­ся в ос­нов­ном бла­го­тво­ри­тель­ностью. О его вкла­де в де­ло спа­се­ния рим­ско­го Ко­ли­зея от даль­ней­ше­го раз­ру­ше­ния упо­ми­на­ет Стен­даль в сво­их «Про­гул­ках по Ри­му», а во Фло­рен­ции бла­го­дар­ные италь­ян­цы воз­двиг­ли ему па­мят­ник на ле­вом бе­ре­гу Ар­но близь мос­та Пон­те Веккьо. Сы­ну Де­ми­до­ва уда­лось най­ти раз­бро­сан­ные всю­ду три­над­цать до­сок кис­ти Кри­вел­ли из ко­то­рых был со­бран зна­ме­ни­тый ико­нос­тас. На од­ной из верх­них его час­тей спра­ва име­ет­ся впе­чат­ля­ю­щее изо­бра­же­ние Ма­рии Маг­да­ли­ны.

Если срав­нить порт­рет Лук­ре­ции кис­ти Лео­нар­до с Ма­ри­ей Маг­да­ли­ной Кри­вел­ли, то об­на­ру­жи­ва­ет­ся яв­ное раз­ли­чие меж­ду эти­ми изо­бра­же­ни­я­ми.
Для порт­ре­та Лук­ре­ции ха­рак­тер­но из­люб­лен­ное Лео­нар­до sfumato, а вот ге­ро­и­ня Кри­вел­ли на­пи­са­на в жест­ком сти­ле ве­не­ци­ан­ских madonieri. Но у обе­их кра­са­виц есть од­на ха­рак­тер­ная де­таль, а имен­но: лен­точ­ка с ку­ло­ном на лбу, по­лу­чив­шая на­зва­ние фер­ронь­ер­ка по име­ни му­жа Лук­ре­ции не­ко­е­го Ле Фер­ро­на, тор­гов­ца ско­бя­ны­ми из­де­ли­я­ми. Бла­го­да­ря её порт­ре­ту воз­ник­ла мо­да на но­ше­ние на лбу лен­точ­ки с дра­го­цен­ным кам­нем в цент­ре. Ны­не кар­ти­на Лео­нар­до на­зы­ва­ет­ся «Пре­крас­ная Фер­ронь­е­ра» (Лувр, Па­риж).

— * —

В за­пис­ных тет­ра­дях Лео­нар­до го­во­рит­ся, что од­наж­ды в мас­тер­скую за­шёл гру­бо­ва­тый че­ло­век и по­про­сил взять на по­пе­че­ние его де­ся­ти­лет­не­го сы­на Джан Джа­ко­мо, что­бы маль­чиш­ка при­слу­жи­вал в мас­тер­ской. Лео­нар­до с пер­во­го взгля­да был по­ра­жён кра­со­той маль­чи­ка, его ан­гель­ским ли­ком и вью­щи­ми­ся куд­ря­ми свет­лых во­лос до плеч. Кли­ен­ты мас­те­ра то­же лю­бо­ва­лись кра­со­той Джан Джа­ко­мо. Со вре­ме­нем под­рос­ший чер­тёнок, осо­зна­ю­щий вли­я­ние и си­лу сво­ей внеш­нос­ти, ста­но­вил­ся всё бо­лее са­мо­на­де­ян­ным и смот­рел свы­со­ка на окру­жа­ю­щих. Он кап­риз­ни­чал и брез­го­вал есть из об­ще­го кот­ла вмес­те с под­мас­терь­я­ми. При­шлось для не­го на­нять ста­рую по­ва­ри­ху. От всех по­ру­ча­е­мых ему дел в мас­тер­ской он стал от­лы­ни­вать, гну­ша­ясь лю­бой ра­бо­ты, что­бы не за­гряз­нить сво­их хо­лё­ных рук, а на лю­бое за­ме­ча­ние отве­чал гру­бостью и бранью. Под­мас­терья да­же со­би­ра­лись по­ко­ло­тить гру­би­я­на и лен­тяя, но не ре­ши­лись, зная об осо­бом от­но­ше­нии хо­зя­и­на к наг­ло­му кра­сав­цу.

Го­во­ря о ле­ни и гру­бос­ти са­мо­на­де­ян­но­го вос­пи­тан­ни­ка, вспом­ним сказ­ку Лео­нар­до «Пче­ла и трут­ни»:
«- Упра­вы на вас нет, без­дель­ни­ки! — не вы­дер­жа­ла как-то ра­бо­чая пче­ла, уре­зо­ни­вая трут­ней, ле­та­ю­щих по­пус­ту во­круг улья. — Вам бы толь­ко не ра­бо­тать. По­сты­ди­лись бы! Ку­да ни глянь, все тру­дят­ся, де­лая за­па­сы впрок. Возь­ми­те, к при­ме­ру, кро­хот­но­го му­равья. Мал, да удал. Всё ле­то тру­дит­ся в по­те ли­ца, ста­ра­ясь не упус­тить ни од­но­го дня. Ведь зи­ма не за го­ра­ми.
— На­шла, ко­го ста­вить в при­мер! Да твой хва­лё­ный му­ра­вей гу­бит се­ме­на каж­до­го уро­жая. Этот кро­хо­бор та­щит вся­кую ме­лочь в свой му­ра­вей­ник.
Без­дель­ни­ка хле­бом не кор­ми, а дай по­рас­суж­дать, да и в уме­нии очер­нить дру­гих ему не от­ка­жешь. Он всег­да го­тов най­ти оправ­да­ние собст­вен­ной ник­чём­нос­ти».

Лео­нар­до знал о не­при­ят­нос­тях, свя­зан­ных с его лю­бим­цем, но ни­че­го не мог с со­бой по­де­лать. Дви­жи­мый са­мы­ми добры­ми чувст­ва­ми он пред­ло­жил юн­цу всерь­ёз за­нять­ся ри­со­ва­ни­ем, но из этой за­теи ни­че­го пут­но­го не вы­шло. А тот без за­зре­ния со­вес­ти про­дол­жал се­то­вать на тя­гость под­не­воль­но­го тру­да и клян­чил по­блаж­ки. Что­бы чем-то за­доб­рить хны­ка­ю­ще­го пар­ня, Лео­нар­до дал ему не­мно­го де­нег на кар­ман­ные рас­хо­ды и ку­пил но­вую на­ряд­ную одеж­ду для вы­хо­да в лю­ди. Но вско­ре он стал за­ме­чать, что из его шка­тул­ки в ра­бо­чем ка­би­не­те ста­ли не­по­нят­ным об­ра­зом про­па­дать день­ги, ко­то­ры­ми он вёл ак­ку­рат­ный под­счёт в сво­ей тет­ра­ди.

Как-то до не­го до­шёл слух о том, что его лю­би­мец хвас­тал­ся сво­и­ми ноч­ны­ми по­хож­де­ни­я­ми по злач­ным мес­там. Вот ког­да Лео­нар­до дал рез­кую оцен­ку не­чис­то­му на ру­ку юн­цу: «Вор, лжец, упря­мец, об­жо­ра».

По до­сти­же­нии 20 лет лю­би­мец ху­дож­ни­ка Джан Джа­ко­мо пре­вра­тил­ся в под­лин­ное чу­до­ви­ще, ис­чадье ада, по­лу­чив про­зви­ще Са­лаи, то есть де­мон или дья­вол, ко­то­рый бу­дет до­став­лять не­ма­ло не­при­ят­нос­тей и всей мас­тер­ской и са­мо­му ху­дож­ни­ку.

Их от­но­ше­ния рас­тя­ну­лись на го­ды, и в них ма­ло что из­ме­ни­лось: Лео­нар­до по-преж­не­му снаб­жал Са­лаи день­га­ми, а тот во­ро­вал, где толь­ко мож­но.

В ар­хи­ве Лео­нар­до есть пре­крас­ный ри­су­нок юн­ца с ан­гель­ским про­фи­лем, а для кон­трас­та ря­дом ли­цо ста­ри­ка. Он не раз при на­пи­са­нии оче­ред­ной кар­ти­ны про­сил Са­лаи на­брать­ся тер­пе­ния по­по­зи­ро­вать. Но име­ет­ся так­же ри­су­нок об­на­жен­ной фи­гу­ры юн­ца с про­пор­ци­о­наль­ны­ми фор­ма­ми те­ла. О том, ка­кие чувст­ва мог ис­пы­ты­вать ху­дож­ник при на­пи­са­нии об­на­жён­ной на­ту­ры, ма­ло что из­вест­но. Но по вос­по­ми­на­ни­ям со­вре­мен­ни­ков Лео­нар­до яв­лял со­бой при­мер стро­го­го по­ло­во­го воз­дер­жа­ния, ко­то­рое вряд ли свойст­вен­но ху­дож­ни­ку, вос­пе­ва­ю­ще­му жен­скую кра­со­ту. Со­шлём­ся на од­но­го из био­гра­фов, ко­то­рый при­во­дит сле­ду­ю­щее вы­ска­зы­ва­ние Лео­нар­до, ха­рак­те­ри­зу­ю­щее его це­ло­муд­рие: «Акт со­ития и все­го, что свя­за­но с ним, так отвра­ти­тель­но, что лю­ди ско­ро бы вы­мер­ли, если бы это не был освя­щён­ный ста­ри­ной обы­чай и если бы не оста­ва­лось ещё кра­си­вых лиц и чувст­вен­но­го вле­че­ния» **).

Лео­нар­до со­хра­нил до кон­ца жиз­ни единст­вен­ную лю­бовь толь­ко к жи­во­пи­си, вос­со­з­да­вая на по­лот­нах и в ри­сун­ках кра­со­ту лиц и без­уп­реч­ные фор­мы тел.

— * —

В его тет­ра­дях прос­тав­ле­на точ­ная да­та — 16 июля 1493 го­да, и да­лее не ска­за­но ни сло­ва. Че­рез два го­да на той же стра­ни­це под озна­чен­ной да­той на­пи­са­но «по­гре­бе­ние» и сум­ма свя­зан­ных с этим рас­хо­дов, а по­том чи­с­тый про­бел.

Ис­то­ри­ки пред­по­ла­га­ют, что речь идёт о Ка­те­ри­не, ма­те­ри Лео­нар­до, ко­то­рая пос­ле смер­ти про­пой­цы му­жа и ги­бе­ли на вой­не вто­ро­го сы­на, жи­ла в оди­но­чест­ве, так как шес­те­ро её до­че­рей все вы­шли за­муж и жи­ли да­ле­ко. Тог­да она вспом­ни­ла о сво­ём, став­шим зна­ме­ни­тым, пер­вен­це.

О чувст­вах, ис­пы­тан­ных Лео­нар­до, не­дав­но по­те­ряв­ше­го от­ца, при по­яв­ле­нии ма­те­ри, нам ни­че­го не из­вест­но. Всё это оста­лось в глу­би­не его ду­ши.

------
 

*) А.Ма­хов «Кар­ло Кри­вел­ли» из­да­тельст­во пеHates-ПЕ­НА­ТЫ, Моск­ва 2000 г.
**) S.Solmi «La resurrezione dell’opera di Leonardo» nel liвbro: «Leonardo da Vinci. Conferenaze Fiorentine». Еdizione Fltrinelli Milano, 1910.

От ре­дак­ции

К юби­лею мас­те­ра

Алек­сан­др Бо­ри­со­вич Ма­хов был че­ло­ве­ком по­тря­са­ю­ще ода­рён­ным. Прав­да, сда­ёт­ся, что об этом в Ита­лии зна­ют боль­ше, чем на его ро­ди­не. На Апен­ни­нах в 2004 го­ду пре­зи­дент Ита­лии Чам­пи вру­чил ему зо­ло­тую ме­даль за вклад в куль­ту­ру Ита­лии, а у нас да­же его 90-ле­тие за­мол­ча­ли.

Ка­нал «Куль­ту­ра», ау!

Ну что же, с пол­ным на то ос­но­ва­ни­ем мож­но ска­зать, что он раз­де­лил судь­бу мно­гих ве­ли­ких италь­ян­цев, о ко­то­рых пи­сал кни­ги: Лео­нар­до да Вин­чи, Ми­ке­ланд­же­ло, Ви­валь­ди, Ти­ци­а­на, Ра­фа­э­ля, Ка­ра­вад­жо и дру­гих.

В своё вре­мя Алек­сан­др Бо­ри­со­вич учил­ся му­зы­ке, по­том окон­чил ин­сти­тут ино­стран­ных язы­ков, но дип­ло­ма­ти­чес­кая мис­сия не за­сло­ни­ла от не­го лю­бовь к италь­ян­ской куль­ту­ре. Его пе­ру при­над­ле­жит не толь­ко со­би­ра­ние и пе­ре­вод муд­рых ска­зок и ле­генд Лео­нар­до. Но и лю­би­мый мно­ги­ми «Джель­со­ми­но в стра­не лже­цов» Джан­ни Ро­да­ри — по­да­рок де­тям. «Днев­ник Ми­ке­ланд­же­ло Не­ис­то­во­го» Ро­лан­до Крис­то­фа­нел­ли с пре­ди­сло­ви­ем Ре­на­то Гут­ту­зо — ог­ром­ный на­уч­ный труд, очень слож­ный, кра­си­вый и не­обык­но­вен­но ин­те­рес­ный.

В пе­ре­во­де Алек­сан­дра Ма­хо­ва вы­шла впер­вые на рус­ском язы­ке вся ли­ри­ка Ми­ке­ланд­же­ло Бу­о­на­рот­ти с не­обык­но­вен­ны­ми по изя­щест­ву со­не­та­ми и глу­бо­чай­шей муд­рос­ти по­э­ти­чес­ки­ми раз­мыш­ле­ни­я­ми о при­ро­де че­ло­ве­ка, твор­чест­ве, бы­тии.

Та­лант­ли­вый пе­ре­вод­чик, про­вод­ник ве­ли­ко­го на­сле­дия, сам не мо­жет быть ни­кем иным, как не­обык­но­вен­ным ху­дож­ни­ком сло­ва, ли­те­ра­то­ром, по­этом.

Та­лант, как из­вест­но, вещь раз­нос­то­рон­ня и мно­гог­ран­ная. В выс­ших тех­ни­чес­ких за­ве­де­ни­ях Ита­лии уже мно­го лет очень це­нят­ся пе­ре­во­ды с рус­ско­го на италь­ян­ский — об­щим чис­лом боль­ше пя­ти­де­ся­ти — учеб­ни­ков и мо­но­гра­фий, сре­ди ко­то­рых де­ся­ти­том­ник «Те­о­ре­ти­чес­кой фи­зи­ки» Л. Д. Лан­дау и Е. М. Лиф­ши­ца, пя­ти­том­ник «Кур­са выс­шей ма­те­ма­ти­ки» В. И. Смир­но­ва, учеб­ник «Кван­то­вая ме­ха­ни­ка» А. С. Да­вы­до­ва и мно­гое дру­гое.

Ма­ят­ник вре­ме­ни не­умо­лим. Пе­ре­ход Алек­сан­дра Бо­ри­со­ви­ча из ма­те­ма­ти­ки в ли­ри­ку столь же ор­га­ни­чен, как и у ве­ли­ких италь­ян­цев.

На­до ли го­во­рить, что италь­ян­ский он знал ед­ва ли не луч­ше са­мих италь­ян­цев, уже поч­ти не го­во­ря­щих на диа­лек­тах, ко­то­ры­ми сво­бод­но вла­дел Алек­сан­др Бо­ри­со­вич. В Ве­не­ции воз­ле Сан-Мар­ко его при­ни­ма­ли за сво­е­го ве­не­ци­ан­цы, в Ри­ме на пло­ща­ди Ве­не­ции — рим­ля­не.

Как жал­ко, что при­хо­дит­ся го­во­рить о Ма­хо­ве в про­шед­шем вре­ме­ни…

Ма­хов — пол­ная и жи­вая эн­цик­ло­пе­дия сред­не­ве­ко­вой, ре­нес­санс­ной и со­вре­мен­ной Ита­лии, в ко­то­рой уме­ща­ют­ся ве­не­ци­ан­ская шко­ла жи­во­пи­си, Ан­то­нио Грам­ши, Аль­бер­то Сор­ди, Фе­де­ри­ко Фел­ли­ни etc.

Лет де­сять то­му на­зад на свет по­явил­ся дву­языч­ный двух­том­ник ли­ри­ки и по сей день од­но­го из лю­би­мей­ших и зна­чи­мых по­этов Ита­лии Джа­ко­мо Лео­пар­ди — та­ко­го пол­но­го со­бра­ния его по­э­зии и днев­ни­ков опять-та­ки в Рос­сии ещё не бы­ло. К это­му спис­ку сле­ду­ет до­ба­вить пе­ре­во­ды Торк­ва­то Тас­со «Осво­бож­дён­ный Иеру­са­лим», по­э­зию Па­пы Рим­ско­го Иоан­на Пав­ла II (Ка­ро­ля Вой­ты­лы) и мно­го­чис­лен­ные бо­лее мел­кие ра­бо­ты, пе­ре­чис­лять ко­то­рые нет ме­с­та.

Та­лант­ли­вый ис­кус­ст­во­вед Алек­сан­др Бо­ри­со­вич Ма­хов в своё вре­мя взял на се­бя труд со­ста­вить для из­да­ния в Рос­сии ис­то­рию италь­ян­ско­го ис­кус­ст­ва от ху­дож­ни­ков XIII ве­ка до со­вре­мен­ных мас­те­ров. А по­след­ние го­ды он ра­бо­тал над кни­га­ми из се­рии «Жизнь за­ме­ча­тель­ных лю­дей», сре­ди ко­то­рых толь­ко один пе­ре­вод — «Ви­валь­ди» Бок­кар­ди Вир­джи­лио, а осталь­ные — ав­тор­ские тру­ды о Ти­ци­а­не, Ка­ра­вад­жо и Ра­фа­э­ле, Ми­ке­ланд­же­ло.

Кни­гу о Лео­нар­до, ко­то­рую мы пуб­ли­ку­ем, он не успел за­кон­чить…

Каж­дая из этих книг — не столь­ко са­мое пол­ное жиз­не­опи­са­ние этих ве­ли­ких мас­те­ров, но и раз­нос­то­рон­няя и жи­вая, яр­кая кар­ти­на эпо­хи.

А ещё Алек­сан­др Бо­ри­со­вич — был чле­ном ред­кол­ле­гии жур­на­ла «Юность». Но это бы­ла дру­гая «Юность». Дру­гие лю­ди, дру­гое вре­мя…

Италь­ян­цы вы­со­ко оце­ни­ли вклад Алек­сан­дра Бо­ри­со­ви­ча Ма­хо­ва в куль­тур­ное раз­ви­тие сво­ей стра­ны, а «мы ле­ни­вы и не­лю­бо­пыт­ны».

Но он есть, был и бу­дет.

Auguroni caro, Алек­сан­др Бо­ри­со­вич! С днём рож­де­ния!

90 лет оди­но­чест­ва…

Мы это пре­одо­ле­ем, бы­ва­ло и по­ху­же.