Трид­ца­ти­лет­ний Лео­нар­до с дву­мя спут­ни­ка­ми по­явил­ся в лом­бард­ской сто­ли­це в фев­ра­ле 1482 го­да, в са­мый раз­гар зим­не­го кар­на­ва­ла. Оде­тые в до­ро­гу на­лег­ке фло­рен­тий­цы сра­зу ощу­ти­ли бо­лее хо­лод­ный ми­лан­ский кли­мат с его вет­ра­ми, ду­ю­щи­ми с Се­ве­ра. Их здесь жда­ли, и им был ока­зан ра­душ­ный при­ём.

Не тра­тя вре­ме­ни да­ром, Лео­нар­до сра­зу же взял­ся за де­ло, ко­то­рое на­де­ял­ся здесь осу­щест­вить и ра­ди че­го сю­да при­был, по­ми­мо устройст­ва и ху­до­жест­вен­но­го оформ­ле­ния не­ви­дан­но рос­кош­ных в празд­нич­ные дни и в буд­ни яр­ких пред­став­ле­ний, под­ска­зан­ных его не­уём­ной фан­та­зи­ей. Но преж­де все­го ему пред­сто­я­ло про­явить в де­ле свои со­зи­да­тель­ные спо­соб­нос­ти учёно­го, кон­струк­то­ра и ин­же­не­ра. В от­ли­чие от Фло­рен­ции Ми­лан был про­мыш­лен­ным го­ро­дом, нуж­да­ю­щим­ся в опыт­ных тех­ни­ках и ин­же­не­рах.

В обо­ру­до­ван­ном под мас­тер­скую до­ме в цент­ре го­ро­да при­шлось уве­ли­чить прост­ранст­во за счёт под­ва­ла и чер­да­ка для раз­ме­ще­ния це­хов по об­ра­бот­ке дра­го­цен­ных кам­ней и по­ши­ву празд­нич­ных на­ря­дов. Бы­ло вы­де­ле­но по­ме­ще­ние с осо­бой акус­ти­кой для из­го­тов­ле­ния и на­строй­ки му­зы­каль­ных ин­ст­ру­мен­тов. Сам Лео­нар­до, об­ла­да­ю­щий тон­ким слу­хом, хо­ро­шо иг­рал на ли­ре, ко­то­рую смас­те­рил сам, и по­мо­гал му­зы­кан­там в под­бо­ре нуж­но­го ин­ст­ру­мен­та. В под­ва­ле раз­ме­щал­ся цех ско­бя­ных из­де­лий. Оба сно­ро­ви­с­тых то­ва­ри­ща Лео­нар­до про­яв­ля­ли под­лин­ные чу­де­са сме­кал­ки, изо­бре­та­тель­нос­ти и мас­тер­ст­ва. Осо­бым спро­сом поль­зо­ва­лись ку­ло­ны и оже­релья из дра­го­цен­ных ми­не­ра­лов тон­кой огран­ки. Слу­ча­лись дни, ког­да не бы­ло от­боя от до­тош­ных бо­га­тых по­се­ти­те­лей, у ко­то­рых гла­за раз­бе­га­лись при ви­де та­ко­го раз­но­об­ра­зия, ко­то­рым ещё ког­да-то вос­хи­щал­ся по­эт *)

Сап­фи­ры, жем­чуг, зо­ло­то, ру­би­ны,
И хри­зо­ли­ты, и ал­ма­зы там
Мог­ли цве­та­ми вы­гля­деть с кар­ти­ны —
По­да­рок вет­ра этим бе­ре­гам.

Свет­ских мод­ниц осо­бен­но ин­те­ре­со­ва­ли тка­ни и на­ря­ды швей­но­го це­ха, где Лео­нар­до с его ри­сун­ка­ми и рас­кро­ем шёл­ка или бар­ха­та впол­не мог бы слыть за­ко­но­да­те­лем мод.

Од­наж­ды в мас­тер­ской объ­яви­лась под­лин­ная кра­сот­ка лет 17–18, на­звав­ша­я­ся Че­чи­ли­ей Гал­ле­ра­ни, ко­то­рая изъ­яви­ла же­ла­ние иметь свой порт­рет, о чём про­сит и её вли­я­тель­ный друг, ко­им ока­зал­ся ни­кто иной, как сам Ло­до­ви­ко Сфор­ца. Мог ли Лео­нар­до не со­гла­сить­ся на эту прось­бу, ког­да са­ма уда­ча про­си­лась ему в ру­ки? Так по­яви­лась из­вест­ная кар­ти­на «Да­ма с гор­но­ста­ем». По­яв­ле­ние зверь­ка здесь не слу­чай­но, ибо гор­но­стай при­сут­ст­ву­ет на ро­до­вом гер­бе гер­цо­гов Сфор­ца.

На порт­ре­те Че­чи­лия изо­бра­же­на, слов­но за­стиг­ну­тая врас­плох. Она вро­де обер­ну­лась, слов­но уви­дев ко­го-то или что-то, да и зве­рёк, ка­жет­ся, вот-вот го­тов вы­прыг­нуть из рук хо­зяй­ки. Здесь во всём яв­но ощу­ща­ет­ся дви­же­ние, что лиш­ний раз под­тверж­да­ет вы­да­ю­щу­ю­ся спо­соб­ность Лео­нар­до ри­со­вать не­ви­ди­мое, со­кры­тое от взо­ров осталь­ных лю­дей. Од­на­ко не­льзя не за­ме­тить на пре­вос­ход­ном порт­ре­те дис­про­пор­цию в раз­ме­рах го­ло­вы, ли­ца и ру­ки, удер­жи­ва­ю­щей гор­но­стая. При­чи­на по­яв­ле­ния та­ко­го де­фек­та до сих пор не вы­яс­не­на и, как мно­гое у Лео­нар­до, за­га­доч­на. Хо­тя у не­го име­ет­ся по это­му по­во­ду та­кое суж­де­ние: «Ни­ког­да не сле­ду­ет пи­сать го­ло­ву в том же по­во­ро­те, что и грудь, сле­ду­ю­щую за дви­же­ни­ем но­ги; если го­ло­ва по­вер­ну­та к пра­во­му пле­чу, то ри­суй её час­ти с ле­вой сто­ро­ны ни­же, чем с пра­вой…».

При­сут­ст­вие на кар­ти­не гор­но­стая не­льзя на­звать боль­шой ред­костью. В до­мах бо­га­тых лю­дей бы­ла мо­да дер­жать при­ру­чён­ных зве­рю­шек, за ко­то­ры­ми охот­ни­ки от­прав­ля­лись за три­де­вять зе­мель, ку­да до­ро­гу про­ло­жил лет двес­ти на­зад зна­ме­ни­тый ве­не­ци­а­нец Мар­ко По­ло. А у Лео­нар­до есть сказ­ка под та­ким на­зва­ни­ем:

«Од­наж­ды, ког­да ли­си­ца бы­ла за­ня­та тра­пе­зой, ми­мо про­бе­гал гор­но­стай в сво­ём ве­ли­ко­леп­ном оде­я­нии.

— Хо­чешь отве­дать, при­ятель? Не стес­няй­ся! — пред­ло­жи­ла на­сы­тив­ша­я­ся и по­до­брев­шая ли­си­ца.
— Бла­го­да­рю по­кор­но, — с до­сто­инст­вом от­ве­тил гор­но­стай, — но я уже по­обе­дал.
— Ха, ха, ха! — за­сме­я­лась та. — Скром­нее вас, гор­но­ста­ев, не сыс­кать дру­гих жи­вот­ных на зем­ле. Ка­кие же вы чис­тюли! Прос­то ди­ву да­ёшь­ся. Еди­те раз в день и пред­по­чи­та­е­те го­ло­дать, лишь бы не за­ма­рать свою шуб­ку.

Вдруг от­ку­да не возь­мись по­яви­лись охот­ни­ки. Ры­жая мол­ни­е­нос­но скры­лась, а гор­но­стай стрем­глав по­мчал­ся к сво­е­му укры­тию. Но солн­це успе­ло рас­то­пит снег, и его нор­ка, ещё ут­ром та­кая оп­рят­ная и ухо­жен­ная, за­плы­ла гря­зью. Бе­лос­неж­ный гор­но­стай не­сколь­ко за­меш­кал­ся, ста­ра­ясь не за­пач­кать­ся, и тут-то охот­ни­ки сра­зи­ли его на­по­вал.

Уме­рен­ность слу­жит на­дёж­ной за­щи­той от по­ро­ков. И гор­дый гор­но­стай пред­по­чи­та­ет ско­рее по­гиб­нуть, не­же­ли за­пят­нать гря­зью свою чис­то­ту».

— * —

На Че­чи­лию порт­рет про­из­вёл силь­ное впе­чат­ле­ние, и от рас­те­рян­нос­ти она не зна­ла, как от­бла­го­да­рить ху­дож­ни­ка. Тог­да, вос­поль­зо­вав­шись слу­ча­ем, Лео­нар­до по­про­сил её о не­боль­шой лю­без­нос­ти, а имен­но: пе­ре­дать лич­но в ру­ки её дру­га на­пи­сан­ное им пись­мо и не­сколь­ко стра­ниц из под­го­тов­лен­но­го ра­нее «Ре­зю­ме».

Что­бы ещё бли­же рас­по­ло­жить к се­бе гер­цо­га, он об­ра­тил­ся к не­му со сле­ду­ю­щим по­сла­ни­ем: «У ме­ня есть пла­ны мос­тов очень лёг­ких и проч­ных, весь­ма при­год­ных к пе­ре­но­су… Я на­шёл спо­со­бы, как раз­ру­шить лю­бую кре­пость или ка­кое дру­гое укреп­ле­ние, если, ко­неч­но, оно не сто­ит на

ска­ле… У ме­ня име­ют­ся так­же чер­те­жи для из­го­тов­ле­ния пу­шек, очень удоб­ных и лёг­ких при транс­пор­ти­ров­ке, а с их по­мощью мож­но раз­бра­сы­вать кам­ни на­по­до­бие гра­да… Я знаю, как до­би­рать­ся в от­да­лён­ное мес­то че­рез пе­ще­ры по сек­рет­ным пу­тям бе­зо вся­ко­го шу­ма, да­же если при­дёт­ся для это­го про­хо­дить по уз­ким тран­ше­ям или под ре­кой… Я мо­гу де­лать за­кры­тые ко­лес­ни­цы, не­при­ступ­ные и без­опас­ные, ко­то­рые со сво­ей ар­тил­ле­ри­ей вры­ва­ют­ся во вра­жес­кий строй и ни один че­ло­век не мо­жет им про­ти­во­сто­ять… Мо­гу сде­лать та­кую пуш­ку, мор­ти­ру или ка­кое дру­гое ар­тил­ле­рий­ское ору­дие, что оно бу­дет вы­год­но от­ли­чать­ся от тех, ка­кие обыч­но ис­поль­зу­ют­ся… Я мо­гу со­здать ка­та­пуль­ту, бал­лис­ту или дру­гую ма­ши­ну уди­ви­тель­ной си­лы».

Пись­мо возы­ме­ло си­лу, и мно­гие вы­ска­зан­ные в нём идеи бы­ли при­ня­ты Ло­до­ви­ко Сфор­ца по про­зви­щу Мо­ро (Мавр) из-за цве­та его ко­жи и во­лос. Осо­бен­но его во­об­ра­же­ние по­ра­зи­ла пред­ла­га­е­мая Лео­нар­до бое­вая ко­лес­ни­ца с сер­по­вид­ны­ми лез­ви­я­ми, спо­соб­ная на­во­дить ужас на лю­бо­го про­тив­ни­ка и при­ну­дить его к бег­ст­ву.

Мо­ро за­го­рел­ся на­деж­дой на то, что со­здан­ные Лео­нар­до ма­ши­ны и ме­ха­низ­мы по­мо­гут ему укре­пить свою власть и с успе­хом от­би­вать учас­тив­ши­е­ся на­ско­ки вра­гов в хо­де тра­ги­чес­ких со­бы­тий, во­шед­ших в ис­то­рию под на­зва­ни­ем Италь­ян­ские вой­ны меж­ду го­су­дар­ст­ва­ми-го­ро­да­ми, ко­то­рые не­пре­рыв­но ве­лись на про­тя­же­нии все­го XV ве­ка. Апен­нин­ский по­лу­ост­ров или «Италь­ян­ский са­пог» был ла­ко­мым кус­ком для за­во­е­ва­те­лей всех мас­тей. Тог­даш­няя Ита­лия пред­став­ля­ла со­бой кон­гло­ме­рат враж­ду­ю­щих меж­ду со­бой го­су­дарств-об­лас­тей.

В ру­ко­пи­сях Лео­нар­до мож­но про­честь, что пи­сал ми­лан­ский пра­ви­тель Мо­ро фло­рен­тий­ско­му по­слу 3 мар­та 1493 го­да: «Вы по­сто­ян­но тол­ку­е­те мне об Ита­лии, а я меж­ду про­чим ни­ког­да её не ви­дел» **).

За­во­е­ва­тель­ные по­хо­ды Фран­ции и Ис­па­нии при­ве­ли за­хва­чен­ные зем­ли в пол­ное за­пус­те­ние. Ког­да-то Дан­те крат­ко опи­сал схо­жую си­ту­а­цию в тер­ци­нах «Чис­ти­ли­ща» (Песнь VI, стро­фы 76–78):

Ита­лия, ра­ба, скор­бей очаг,
В ве­ли­кой бу­ре суд­но без вет­рил,
Не гос­по­жа на­ро­дов, а ка­бак!

И уже в на­ча­ле ХХ ве­ка вид­ный пуб­ли­цист и пи­са­тель Джу­зеп­пе Прец­цо­ли­ни пи­сал: «В Ита­лии ни­че­го нет ста­биль­но­го, кро­ме вре­мен­но­го» ***).

Го­во­рят, од­наж­ды-Де Голль вос­клик­нул: «Аh, les italiens!» (Ах, уж эти италь­ян­цы!).

— * —

Жизнь в го­ро­де шла сво­им че­ре­дом, а в при­двор­ном те­ат­ре зри­те­лей вос­хи­ща­ли под­ве­шен­ные на спе­ци­аль­ных тро­сах ри­со­ван­ные на боль­ших хол­стах де­ко­ра­ции с яр­ки­ми пей­за­жа­ми, ко­то­рые то и де­ло ме­ня­лись. И — вспыш­ки мол­ний и от­да­лён­ные рас­ка­ты гро­зы под зву­ки ба­ра­ба­ня­ще­го по во­об­ра­жа­е­мой кры­ше дождя и не­умол­ка­ю­щий рёв труб, ли­тавр и цим­ба­лов. А на са­мой сце­не, обо­ру­до­ван­ной бес­шум­ным по­во­рот­ным кру­гом, ра­зыг­ры­ва­лись за­бав­ные смеш­ные ин­тер­ме­дии в ис­пол­не­нии Зо­ро­аст­ро и Ата­лан­те, за­став­ляв­ших зри­те­лей сме­ять­ся до упа­да.

Во вре­мя та­ких пред­став­ле­ний ши­ро­ко ис­поль­зо­ва­лись на­ря­ду с фо­ку­са­ми и кло­уна­дой не­ко­то­рые сю­же­ты из ска­зок, со­чи­нён­ных Лео­нар­до, и его facezie, ча­ще за­им­ст­во­ван­ные из на­род­но­го фольк­лёра и не ли­шён­ные дву­смыс­лен­нос­ти. Но осо­бым успе­хом у зри­те­лей поль­зо­ва­лись ра­зыг­ран­ные в ли­цах на сце­не лео­нар­дов­ские сказ­ки и за­бав­ные ис­то­рии. Во мно­гих из них зри­те­ли, слов­но гля­дя в зер­ка­ло, узна­ва­ли са­мих се­бя, сво­их со­се­дей и по­те­ша­лись.

На­при­мер, два бра­вых по­мощ­ни­ка ра­зыг­ра­ли в ли­цах его за­бав­ную сказ­ку «Спра­вед­ли­вость», ко­то­рая на­чи­на­ет­ся с вос­кли­ца­ний:

— Нет на све­те спра­вед­ли­вос­ти! — жа­лоб­но за­пи­ща­ла мышь, чу­дом вы­рвав­шись из ког­тей кош­ки.
— До­ко­ле же тер­петь на­прас­ли­ну? — воз­му­ти­лась лас­ка, ед­ва успев спря­тать­ся в уз­ком дуп­ле от кош­ки.
— Житья нет от про­из­во­ла! — про­мя­у­ка­ла кош­ка, прыг­нув на вы­со­кий за­бор, с опас­кой гля­дя на бре­шу­ще­го дво­ро­во­го пса.
— Успо­кой­тесь, друзья! — ска­за­ла им муд­рая со­ва, си­дев­шая в клет­ке на кресть­ян­ском дво­ре. — В ва­ших се­то­ва­ни­ях на жизнь есть до­ля прав­ды. Но раз­ве спра­вед­ли­вость при­над­ле­жит по пра­ву ко­му-то од­но­му из вас?

При этих сло­вах мышь вы­гля­ну­ла из нор­ки, лас­ка вы­су­ну­ла но­сик из дуп­ла, кош­ка по­удоб­ней устро­и­лась на за­бо­ре, а пёс при­сел на зад­ние ла­пы.

— Спра­вед­ли­вость, — про­дол­жа­ла со­ва, — это выс­ший за­кон при­ро­ды, по ко­то­ро­му меж­ду все­ми жи­ву­щи­ми на зем­ле ус­та­нав­ли­ва­ет­ся ра­зум­ное со­гла­сие. По­смот­ри­те, как друж­но жи­вёт и тру­дит­ся пче­ли­ный рой на па­се­ке. И если хоть од­на пче­ла на­ру­шит свой долг, её ждёт не­ми­ну­е­мая ка­ра. В при­ро­де всё муд­ро про­ду­ма­но и устро­е­но, где каж­дый дол­жен за­ни­мать­ся сво­им де­лом, и в этой муд­рос­ти — ве­ли­кая спра­вед­ли­вость в жиз­ни».

Боль­шой ин­те­рес у зри­те­ля вы­звал рас­сказ слов­но вы­хва­чен­ный из са­мой жиз­ни, под за­гла­ви­ем «Бо­гач и бед­няк». В нём го­во­рит­ся:

«Один ремесленник6 по­ра­бо­тав в мас­тер­ской, лю­бил по­рой по­се­тить дом мест­но­го бо­га­ча. По­сту­чав в дверь и вой­дя в дом, он мол­ча сто­ял у по­ро­га.

— Что те­бе, бра­тец, на­доб­но? — спро­сил его хо­зя­ин. — Ви­жу, как ты сто­ишь и ни­че­го не про­сишь. Сде­лай ми­лость, ска­жи, в чём ты нуж­да­ешь­ся?
— Бла­го­да­рю, ва­ша свет­лость, — от­ве­тил бед­няк. — Я при­хо­жу к вам, что­бы отвес­ти ду­шу и по­смот­реть, как жи­вёт бо­га­тый че­ло­век. Та­кую рос­кошь мо­жем се­бе по­зво­лить толь­ко мы, прос­то­лю­ди­ны. А вы, знат­ные синьо­ры, ли­ше­ны та­кой бла­го­да­ти и вам не­где отвес­ти ду­шу, ибо во­круг вас жи­вут од­ни бе­до­ла­ги, вро­де ме­ня».

Вся­кий раз пос­ле пред­став­ле­ния бла­го­дар­ные зри­те­ли шли про­во­дить ве­ли­ко­го мас­те­ра до до­ма. На про­щанье он обе­щал им рас­ска­зать при слу­чае ещё не­сколь­ко за­бав­ных по­учи­тель­ных ис­то­рий. В нём бы­ло столь­ко оба­я­ния и сер­деч­нос­ти в об­ще­нии с ближ­ним, а его зна­ния столь глу­бо­ки, что вско­ре он стал лю­бим­цем ми­лан­цев.

— * —

В мас­тер­ской не за­ти­ха­ла ра­бо­та от по­сту­па­ю­щих за­ка­зов. Осо­бая на­груз­ка ло­жи­лась на цех в под­ва­ле, где под­мас­терь­ям мо­ло­же двад­ца­ти лет бы­ло за­пре­ще­но брать в ру­ки кис­ти и крас­ки. Сре­ди них вы­де­лял­ся один за­нос­чи­вый па­рень, ко­то­ро­го за враньё и хвас­товст­во осталь­ные ре­бя­та не­до­люб­ли­ва­ли.

Лео­нар­до, не пе­ре­но­сив­ший бол­ту­нов, вра­лей и хвас­ту­нов, вы­сме­ял их в сказ­ке «Язык и зу­бы»:

«Жил-был на све­те маль­чик, стра­да­ю­щий серь­ёз­ны не­ду­гом, ко­то­ро­му иног­да под­вер­же­ны и взрос­лые. Он бес­прес­тан­но бол­тал, не зная ме­ры.

— Что за на­ка­за­ние этот язык! — вор­ча­ли зу­бы. — Ког­да же он уго­мо­нит­ся и по­мол­чит не­мно­го?
— Ка­кое вам до ме­ня де­ло? — наг­ло отве­чал язык. — Жуй­те се­бе на здо­ровье, что я вам вы­бе­ру, и по­мал­ки­вай­те. Вот и весь вам сказ!

И маль­чик про­дол­жал без умол­ку бол­тать. Но од­наж­ды он так увлёк­ся бол­тов­нёй, что по­пал впро­сак, и что­бы вы­пу­тать­ся из не­при­ят­нос­ти, по­зво­лил язы­ку ска­зать за­ве­до­мую ложь. Тог­да зу­бы не вы­дер­жа­ли и ра­зом со­мкну­лись, уку­сив до кро­ви за­рвав­ше­го­ся вру­ниш­ку.

С той по­ры язык ве­дёт се­бя с опас­кой, да и маль­чик, преж­де чем вы­мол­вить сло­во, дваж­ды по­ду­ма­ет».

Сре­ди дру­гих уче­ни­ков мас­тер­ской осо­бо сле­ду­ет вы­де­лить со­всем юных Джо­ван­ни Ан­то­нио Бель­тра­фио, Мар­ко д’Од­жо­но, Че­за­ре да Сес­то, Фран­чес­ко Мель­ци и ис­пан­ца Фер­нан­до де Лья­нос. Всем им бы­ли при­су­щи усид­чи­вость и пло­до­ви­тость. Они при­слу­ши­ва­лись к со­ве­там мас­те­ра и час­то ис­поль­зо­ва­ли его сю­же­ты. Но ни один из них не стал вы­да­ю­щим­ся ху­дож­ни­ком, по­сколь­ку Лео­нар­до не про­яв­лял до­ста­точ­но­го вни­ма­ния пре­по­да­ва­нию. Но в сво­ём не­за­кон­чен­ном тру­де «О жи­во­пи­си», пред­став­ля­ю­щим со­бой чуть ли не учеб­ник, ко­то­рым позд­нее вос­поль­зу­ют­ся мно­гие по­ко­ле­ния ху­дож­ни­ков, сре­ди сво­их уче­ни­ков он не ви­дел ни­ко­го, кто вер­но сле­до­вал бы его ме­то­ду. Все они по­сти­га­ли азы мас­тер­ст­ва, усерд­но ко­пи­руя кар­ти­ны Лео­нар­до, ста­ра­ясь пе­ре­дать его стиль. Бла­го­да­ря их не­ук­лю­жим ко­пи­ям в на­ше вре­мя уда­лось уста­но­вить под­лин­ность не­ко­то­рых лео­нар­дов­ских ком­по­зи­ций.

Лео­нар­до вы­де­лял сре­ди уче­ни­ков Фран­чес­ко Мель­ци, вы­ход­ца из бла­го­род­ной семьи. Он по­явил­ся в мас­тер­ской в 1507 го­ду че­тыр­над­ца­ти­лет­ним под­рост­ком. Вос­при­им­чи­вый и так­тич­ный юнец вско­ре по­нял, что за внеш­ней сдер­жан­ностью мас­те­ра скры­ва­ет­ся му­чи­тель­ное оди­но­чест­во. Он с вни­ма­ни­ем и за­бо­той от­но­сил­ся к утра­тив­ше­му ил­лю­зии Лео­нар­до, ко­то­рый в знак бла­го­дар­нос­ти по­лю­бил его как сы­на. Зна­че­ние и роль Мель­ци осо­бен­но воз­рас­тёт в по­след­ние го­ды жиз­ни ве­ли­ко­го мас­те­ра, о чём бу­дет ска­за­но поз­же.

— * —

В ча­сы вре­мен­но­го за­тишья Лео­нар­до до­ста­вал не­за­кон­чен­ную «Джо­кон­ду» ко­то­рую на­чал пи­сать во Фло­рен­ции, где уви­дел Мо­ну Ли­зу, упро­сив её му­жа тор­го­во­го дель­ца Дель Джо­кон­до из со­сед­не­го до­ма раз­ре­шить же­не по­зи­ро­вать. По­льщён­ный прось­бой зна­ме­ни­то­го жи­во­пис­ца, тот не воз­ра­жал. Лео­нар­до по­сто­ян­но вно­сил в кар­ти­ну по­прав­ки и всю­ду во­зил ее с со­бой, ни­ко­му не по­ка­зы­вая.

Пе­ре­дыш­ка бы­ла не­дол­гой, и Мо­ро по­ве­лел Лео­нар­до от­пра­вить­ся в Ло­мел­ли­ну, что в окрест­нос­тях Ми­ла­на, где у не­го бы­ли име­ния и боль­шие зе­мель­ные ла­ти­фун­дии, за­хва­чен­ные си­лой или вы­куп­лен­ные. Там бы­ли зем­ли в ос­нов­ном не­при­год­ные для по­се­ва. При­шлось осу­шать часть за­бо­ло­чен­ных участ­ков, а на ка­на­ле Мар­ге­зи­на со­ору­дить вы­со­кую пло­ти­ну в 25 сту­пе­ней, по ко­то­рым во­да из об­ра­зо­ван­но­го озе­ра ста­ла мед­лен­но сте­кать на за­лив­ные лу­га. Бла­го­да­ря точ­ным ин­же­нер­ным рас­чётам Лео­нар­до и уси­ли­ям уче­ни­ков вся мест­ность пре­об­ра­зи­лась, став цве­ту­щим аг­рар­ным кра­ем.

Мо­ро яв­лял­ся вну­ком из­вест­но­го кон­доть­е­ра Фран­чес­к­ко Сфор­ца, ко­то­рый же­нив­шись на до­че­ри ми­лан­ско­го пра­ви­те­ля Вис­кон­ти, узур­пи­ро­вал власть тес­тя. На мощ­ной кре­пост­ной баш­не ны­неш­не­го хо­зя­и­на двор­ца Сфор­ца со­хра­ня­ет­ся герб быв­ших пра­ви­те­лей Вис­кон­ти.

Оце­нив бое­вую мощь пред­ло­жен­ных Лео­нар­до средств, Мо­ро да­ёт ему ряд по­ру­че­ний, в том чис­ле за­каз на кон­ную ста­тую, что­бы уве­ко­ве­чить па­мять Фран­чес­ко Сфор­ца, ос­но­ва­те­ля ны­неш­ней пра­вя­щей ди­нас­тии.

В Се­вер­ной Ита­лии уко­ре­ни­лась го­ти­чес­кая тра­ди­ция уве­ко­ве­чи­вать па­мять ве­ли­ких пра­ви­те­лей и пол­ко­вод­цев кон­ны­ми ста­ту­я­ми. На­при­мер, став­шая клас­си­кой ста­туя из­вест­но­го раз­бой­ни­ка Гат­та­ме­ла­та («пёст­рая кощ­ка») ра­бо­ты До­на­тел­ло в Па­дуе или тво­ре­ние Вер­роккьо — кон­ная скульп­ту­ра Кол­лео­ни в Ве­не­ции. Лео­нар­до мог су­дить о них толь­ко по ри­сун­кам и чер­те­жам, по­сколь­ку ни­ког­да не был в Па­дуе, а с ра­бо­той Вер­роккьо был зна­ком, бу­ду­чи ещё уче­ни­ком в его мас­тер­ской.

Лео­нар­до ре­шил пре­взой­ти сво­их ве­ли­ких пред­шест­вен­ни­ков и, бе­рясь за ра­бо­ту по­ка лишь над фи­гу­рой ко­ня, меч­тал со­тво­рить ги­гант­скую ста­тую вы­со­той око­ло вось­ми мет­ров. Он охот­но взял­ся за ра­бо­ту над за­ка­зом, по­сколь­ку с дет­ст­ва лю­бил ло­ша­дей, и у не­го име­лось не­ма­ло со­здан­ных ра­нее ри­сун­ков с лю­би­мы­ми жи­вот­ны­ми в раз­ных ра­кур­сах и по­ло­же­ни­ях.

Тог­да же по­яви­лись ри­сун­ки с ло­шадьми, встав­ши­ми на ды­бы.

«Конь» — гран­ди­оз­ный скульп­тур­ный про­ект Лео­нар­до, ра­бо­та над ко­то­рым про­дли­лась поч­ти шест­над­цать лет с пе­ре­ры­ва­ми. По­на­ча­лу он вы­ле­пил мо­дель из гли­ны, от ко­то­рой и сле­да не оста­лось. За­тем по­яви­лась мощ­ная фи­гу­ра «Ко­ня», вы­леп­лен­ная в гип­се по­верх ме­тал­ли­чес­кой струк­ту­ры. Об этом ги­ган­те весть раз­нес­лась по всей Ита­лии. Но это­му ше­дев­ру не суж­де­но бы­ло быть за­вер­шён­ным, о чём речь пой­дёт да­лее.

------

*) Л.Ари­ос­то «Не­ис­то­вый Ро­ланд», XXXIV, стро­фа 49. Ле­нин­град 1938 г.

**) Ис­то­рия Ита­лии. Том 1. Из­да­тельст­во «На­ука», М. 1970.

***) Alberto Astor Rosa «toria della letteratura italiana», стр. 395:Фло­рен­ция 1976.