В от­ли­чие от упо­мя­ну­той кни­ги фран­цу­жен­ки С. Ша­во, ко­то­рая изоби­лу­ет под­роб­нос­тя­ми об ано­ним­ных пись­мах, изоб­ли­ча­ю­щих груп­пу мо­ло­дых лю­дей из со­сто­я­тель­ных се­мей, вклю­чая Лео­нар­до, в со­до­мии и дру­гих раз­врат­ных де­я­ни­ях, мы обой­дём эту те­му, что­бы не сы­пать соль на ра­ны всех тех, ко­му до­ро­ги ис­кус­ст­во и лич­ность Лео­нар­до да Вин­чи.

Пос­ле двух оправ­да­тель­ных при­го­во­ров су­да и по на­сто­я­нию от­ца, зна­ю­ще­го толк в та­ких де­лах, Лео­нар­до, во из­бе­жа­ние даль­ней­ших не­при­ят­нос­тей, был вы­нуж­ден бе­жать из Фло­рен­ции в род­ные пе­на­ты, укрыв­шись в го­род­ке Вин­чи, где про­жил с 1477 го­да па­ру лет.

Эти го­ды не про­шли для не­го бес­след­но. Не­смот­ря на об­ру­шив­ши­е­ся на не­го бе­ды, он не чувст­во­вал се­бя из­го­ем, час­то вспо­ми­нал свою сказ­ку «Фе­никс» о лю­би­мой пти­це, ко­то­рая па­дая в огонь, по­жи­ра­ю­щий всё во­круг, сго­ра­ла, но не­из­мен­но воз­рож­да­лась из пеп­ла, что­бы про­жить ещё пять­сот лет, вы­со­ко па­ря в не­бе.

Лео­нар­до не пе­ре­ста­вал ду­мать о жи­во­пи­си, раз­ра­ба­ты­вая но­вые ме­то­ды её раз­ви­тия, увлёк­шись тех­ни­кой кья­рос­ку­ро (chiaroscuro). В до­шед­ших до нас его ри­сун­ках по­ра­жа­ет све­то­воз­душ­ная сре­да и про­зрач­ность да­лей, раз­мы­тость ли­ний и сме­лость ра­кур­сов. Здесь он по­ис­ти­не сво­бо­ден от услов­нос­тей жи­во­пи­си, да­вая во­лю сво­ей буй­ной фан­та­зии, ко­то­рую ни­чем не­льзя оста­но­вить.

Сре­ди пер­вых его не­боль­ших ра­бот в ви­де под­ма­лё­вок бу­ду­щих боль­ших кар­тин на­зо­вём «Ма­дон­ну в ска­лах», как один из при­ме­ров зло­по­луч­но­го не­по­сто­янст­ва Лео­нар­до, ког­да взяв­шись за од­ну ра­бо­ту, он остав­лял её не­за­кон­чен­ной и брал­ся за дру­гую. Но уже тог­да про­яви­лась не­из­мен­ная по­пыт­ка Лео­нар­до вне­сти что-то но­вое в свою жи­во­пись.

Для од­но­го из ва­ри­ан­тов «Ма­дон­ны в ска­лах» име­ет­ся эс­киз го­ло­вы ан­ге­ла, на­пи­сан­ный се­реб­ря­ным ка­ран­да­шом (му­зей Бар­джел­ло, Фло­рен­ция). На пер­вый взгляд ри­су­нок об­ман­чи­во прост. Кас­кад па­рал­лель­ных штри­хов сле­ва на­пра­во со­зда­ёт впе­чат­ле­ние глу­би­ны и плас­тич­нос­ти, объ­ём­нос­ти и за­кон­чен­ной гра­ции, и всё это рож­да­ет­ся, как мо­жет по­ка­зать­ся, пря­мо здесь и сей­час, на чис­том лис­те бу­ма­ги, что мно­гим тог­даш­ним жи­во­пис­цам бы­ло не­до­ступ­но.

— * —

Сто­ит так­же упо­мя­нуть как ва­ри­ан­ты бу­ду­щих кар­тин, а он не те­рял на­деж­ду на их на­пи­са­ние, «Ма­дон­ну с кош­кой», «Ма­дон­ну с гра­на­том», но преж­де все­го вы­де­лим поч­ти за­кон­чен­ную ра­бо­ту «Ма­дон­ну с гвоз­ди­кой».

Не­ожи­дан­но Лео­нар­до на­вес­ти­ла свет­ская кра­са­ви­ца Джи­нев­ра де Бен­чи по на­сто­я­нию сво­е­го от­ца, по­же­лав­ше­го, что­бы пе­ред за­му­жест­вом до­че­ри её порт­рет на­пи­сал ху­дож­ник, его дав­ний зна­ко­мый. Лео­нар­до взял­ся за ра­бо­ту, но уже при пер­вых на­брос­ках по пре­крас­но­му ли­цу де­вуш­ки про­бе­жа­ла тень грус­ти из-за за­му­жест­ва по­не­во­ле за не­лю­би­мо­го че­ло­ве­ка. Ве­ро­ят­но, что чут­кий к лю­бой бе­де ближ­не­го, Лео­нар­до раз­де­лял с ней её боль и пе­чаль, успев оце­нить кра­со­ту, бла­го­родст­во, чест­ность и ис­крен­ность мо­де­ли.

Ему бы­ло око­ло двад­ца­ти пя­ти, ког­да он, ока­зав­шись в вы­нуж­ден­ном за­то­че­нии, увлёк­ся но­вым раз­ра­бо­тан­ным им ме­то­дом. Так на порт­ре­те Джи­нев­ры де Бен­чи рез­ко кон­трас­ти­ру­ют об­лас­ти те­ни и све­та на фо­не кус­тов мож­же­вель­ни­ка (по италь­ян­ски ginestro). Ниж­няя часть кар­ти­ны сре­за­на. На ней, по всей ви­ди­мос­ти, бы­ли изо­бра­же­ны её ру­ки, сло­жен­ные, как на мра­мор­ном бюс­те «Да­мы с цве­та­ми» Вер­роккьо. Со­хра­нил­ся не­боль­шой ри­су­нок Лео­нар­до с тем же по­ло­же­ни­ем рук, ко­то­рый мож­но уви­деть в том же му­зее Бар­джел­ло и на порт­ре­те Мо­ны Ли­зы.

У Джи­нев­ры вы­ра­зи­тель­ный взгляд, про­ни­ца­тель­но устрем­лён­ный на зри­те­ля. О та­ком взгля­де у Лео­нар­до есть по­яс­не­ние в ру­ко­пи­си: «По­ду­май хо­ро­шень­ко, жи­во­пи­сец на­сколь­ко да­ле­ко от гла­за долж­на быть твоя кар­ти­на, и пред­ставь се­бе, что на этом рас­сто­я­нии те­бе вид­ны ды­ры и отвер­стия, или ок­но, сквозь ко­то­рое пред­ме­ты пе­ред ним сто­я­щие, мог­ли бы от­ра­зить­ся в тво­ём гла­зу»*.

Вто­рой ва­ри­ант этой кар­ти­ны был со­здан че­рез двад­цать пять лет и от­но­сит­ся ко вре­ме­ни, ког­да Лео­нар­до стал пер­вым об­щеп­риз­нан­ным мас­те­ром Вы­со­ко­го Воз­рож­де­ния.

— * —

В те го­ды дни тя­ну­лись вя­ло, уны­ло и без всплес­ков ра­дос­ти. Од­на­ко, если вспом­нить пуш­кин­ский об­раз, пред Лео­нар­до вос­крес­ли вновь «и бо­жест­во, и вдох­но­венье, и жизнь, и слёзы, и лю­бовь», ког­да он с ра­достью взял­ся за на­пи­са­ние эр­ми­таж­ной «Ма­дон­ны Бе­нуа», ко­то­рая ста­ла под­лин­ным ше­дев­ром.

В этой ра­бо­те яв­но про­яв­ля­ет­ся стрем­ле­ние ху­дож­ни­ка по­ка­зать, на­сколь­ко жи­во­пись спо­соб­на по­рож­дать ощу­ще­ние при­сут­ст­вия ду­ши, да­вая по­чувст­во­вать жизнь и ды­ха­ние мо­де­ли. Кро­ме то­го, в об­ра­зе Ма­дон­ны вос­пе­ва­ет­ся ве­ли­кое чувст­во ма­те­ринст­ва, о ко­то­ром пи­шет зем­ляк Лео­нар­до, тос­ка­нец Дан­те:

Ка­кой лю­бовью пол­ни­лась ду­ша,
Как Он грудь Твою ис­кал гу­ба­ми!
Как неж­но Ты сле­ди­ла, чуть ды­ша,
За ле­пе­том Его, Его иг­рой» …*).

В го­ло­ве Лео­нар­до рож­да­лись всё но­вые пла­ны и про­ек­ты. Прав­да, от од­ной толь­ко мыс­ли, что он не успе­ет их ре­а­ли­зо­вать до кон­ца, его бро­са­ло в дрожь. Он упор­но тру­дил­ся в род­ном го­род­ке Вин­чи, лю­бу­ясь кра­со­той его окрест­ных лу­гов и ле­сов, где знал каж­дый уго­лок. Всё это бы­ло ему зна­ко­мо с дет­ст­ва. Он до­ро­жил вос­по­ми­на­ни­я­ми о про­гул­ках по те­ни­с­тым ал­ле­ям Са­дов Сан Мар­ко во Фло­рен­ции, где по во­ле Ме­ди­чи бы­ли со­бра­ны мно­гие пре­крас­ные об­раз­цы ан­тич­ной скульп­ту­ры.

По­ка он был за­нят мыс­ля­ми о при­ро­де и до­ро­ги­ми серд­цу вос­по­ми­на­ни­я­ми, во Фло­рен­ции про­изо­шли страш­ные со­бы­тия. Там во вре­мя пас­халь­ной служ­бы в 1478 го­ду сто­рон­ни­ки вли­я­тель­но­го се­мейст­ва Пац­ци уби­ли в са­мом хра­ме кра­сав­ца Джу­ли­а­но Ме­ди­чи тре­мя уда­ра­ми кин­жа­ла, а Ло­рен­цо Ве­ли­ко­леп­ный упал тя­же­ло ра­нен­ный в го­ло­ву, по­сколь­ку смер­тель­ный удар при­нял на се­бя один из его охран­ни­ков.

Лео­нар­до со­дрог­нул­ся, узнав о чу­до­вищ­ном пре­ступ­ле­нии, со­вер­шён­ном в свя­той пас­халь­ный день в го­ро­де, сла­вя­щем­ся сво­ей куль­ту­рой, ис­кус­ст­вом и гу­ма­нис­ти­чес­ки­ми тра­ди­ци­я­ми. Го­во­рят, что пос­ле слу­чив­ше­го­ся Ло­рен­цо, ка­за­лось, как-то по­ста­рел и про­из­нёс, пре­воз­мо­гая боль: «Не на­дей­ся на бу­ду­щее!», т. е. как в по­след­ней стро­фе из его чет­ве­рос­ти­шия: Di doman non c’e certezza.

Что­бы ото­мстить за смерть бра­та, Ло­рен­цо при­ка­зал сво­ей гвар­дии и спе­ци­аль­ной сыск­ной служ­бе из­ло­вить всех зло­де­ев за­го­вор­щи­ков и каз­нить их.

Вско­ре на пло­ща­дях и глав­ных ули­цах Фло­рен­ции по­яви­лись ви­се­ли­цы с ка­ча­ю­щи­ми­ся на вет­ру тру­па­ми по­ве­шен­ных, а пре­дан­ные влас­тям вез­де­су­щие со­гля­да­таи сле­ди­ли за по­ве­де­ни­ем обыч­ных го­ро­жан, вы­ис­ки­вая в тол­пе со­чуст­ву­ю­щих за­го­вор­щи­кам. Вско­ре сыс­ка­рям уда­лось най­ти глав­но­го за­го­вор­щи­ка Бер­нар­до Ба­рон­чел­ли, сбе­жав­ше­го в Тур­цию. По прось­бе Ло­рен­цо Ве­ли­ко­леп­но­го сул­тан вы­дал пре­ступ­ни­ка.

При всём не­при­я­тии по­ли­ти­ки и пре­сле­ду­е­мых ею це­лей Лео­нар­до был по­тря­сён про­изо­шед­шим. Его на­вес­тил по со­вмест­ным де­лам де Бен­чи, став­ший не­воль­ным оче­вид­цем про­изо­шед­шей тра­ге­дии. Он и рас­ска­зал, как из ок­на Па­лац­цо Веккьо вы­ста­ви­ли с пет­лёй на шее глав­но­го гла­ва­ря за­го­во­ра Ба­рон­чел­ли, оде­то­го в тём­ный па­рад­ный кос­тюм, слов­но тот со­брал­ся на при­ём во дво­рец.

В ру­ко­пи­си Лео­нар­до со слов оче­вид­ца по­явил­ся ри­су­нок по­ве­шен­но­го с под­роб­ным опи­са­ни­ем его одеж­ды вплоть до чёр­ных нос­ков на но­гах.

Как из­вест­но, удач­ли­вый Бот­ти­чел­ли на­ри­со­вал око­ло де­сят­ка впе­чат­ля­ю­щих ри­сун­ков по­ве­шен­ных и от­нёс их во дво­рец сво­е­му бла­го­де­те­лю.

Страс­ти в го­ро­де на­ка­ля­лись, не умол­кал и го­лос до­ме­ни­кан­ско­го мо­на­ха Джи­ро­ла­мо Са­во­на­ро­лы, ко­то­рый с цер­ков­ных ам­во­нов рез­ко об­ли­чал прав­ле­ние Ме­ди­чи за пре­ступ­ное рав­но­ду­шие к нуж­дам и бе­дам прос­то­го лю­да. К го­ло­су мо­на­ха при­слу­ши­ва­лись мно­гие фло­рен­тий­цы — на­зре­ва­ла сму­та.

Лео­нар­до ре­шил по­ки­нуть своё убе­жи­ще, на­де­ясь, что в ох­ва­чен­ном сму­той го­ро­де и мас­со­вых бес­по­ряд­ках пра­ви­тельст­ву не до не­го, да и про­ш­лое за эти го­ды по­рос­ло быль­ём. Со­брав нуж­ные ве­щи и упа­ко­вав их в под­би­тые ко­жей пле­тён­ные из ивы сун­ду­ки и кор­зи­ны, он на­нял зна­ко­мо­го воз­ни­цу и от­пра­вил­ся в путь с лёг­ким серд­цем и на­деж­дой.

----

 *) Ф.Де Санк­тис «Ис­то­рия италь­ян­ской ли­те­ра­ту­ры», том 1, стр. 43, Моск­ва, 1963.