De profundis

Александр Махов

​

Леонардо

ОТРОЧЕСТВО

При­спе­ло вре­мя серь­ёз­но по­ду­мать и об учё­бе. И сэр Пье­ро ре­шил отвес­ти сы­на в при­ход­скую шко­лу, где вру­чил его за­бо­там на­став­ни­ка. О нём шла добрая мол­ва, как о хо­ро­шем пе­да­го­ге, ко­то­рый всё сво­бод­ное от шко­лы вре­мя от­да­ёт изу­че­нию точ­ных на­ук. Он сра­зу вы­де­лил но­вич­ка с добрым взгля­дом от осталь­ных шко­ля­ров, ко­то­рые шу­ме­ли и по­сто­ян­но спо­ри­ли по ерун­де, а учи­лись пло­хо.

Уже на пер­вых уро­ках Лео­нар­до про­явил ред­кую не по го­дам со­об­ра­зи­тель­ность. Не в при­мер ша­лу­нам — од­нок­лас­сни­кам, ко­то­рые толь­ко и жда­ли мо­мен­та, ког­да учи­тель отвер­нёт­ся к доске, что­бы на­пи­сать ме­лом но­вое за­да­ние, они тут же за­те­ва­ли бу­чу и устра­ива­ли по­та­сов­ку. Не об­ра­щая на них вни­ма­ние, Лео­нар­до тер­пе­ли­во что-то пи­сал в тет­ра­ди и да­же под­ска­зы­вал пра­виль­ный от­вет со­се­ду по пар­те, а тот в знак бла­го­дар­нос­ти уго­щал его до­маш­ни­ми пи­рож­ка­ми, вы­ну­ты­ми из ран­ца.

Не зная ещё об­щих ма­те­ма­ти­чес­ких пра­вил и те­о­рем, Лео­нар­до лег­ко ре­шал ариф­ме­ти­чес­кие за­дач­ки, за что не раз за­слу­жи­вал по­хва­лу от учи­те­ля. А вот на уро­ках ла­ты­ни и За­ко­на божь­е­го его одо­ле­ва­ла не­стер­пи­мая ску­ка, и тог­да единст­вен­ным же­ла­ни­ем бы­ло ско­рей вы­бе­жать на пе­ре­мен­ку.

Ещё бо­лее уто­ми­тель­ной бы­ла вме­ня­е­мая ему обя­зан­ность со­про­вож­дать род­ных на вос­крес­ную служ­бу в цер­ковь. Это бы­ло весь­ма лю­бо­пыт­ное зре­ли­ще, как до­сто­поч­тен­ные го­ро­жа­не в празд­нич­ных одеж­дах чин­но и по­пар­но за­хо­дят в храм, где за каж­дой осо­бо по­чи­та­е­мой семь­ёй за­креп­ля­лось мес­то по­бли­же к ал­та­рю. В со­брав­шей­ся тол­пе при­хо­жан, рас­са­жи­ва­ю­щей­ся по мес­там, Лео­нар­до иног­да уда­ва­лось не­за­мет­но вый­ти на­ру­жу и вдох­нуть све­же­го воз­ду­ха, ми­нуя ка­бин­ку для ис­по­ве­ди, в ко­то­рой вос­се­дал мо­ло­дой въед­ли­вый пре­лат с его ще­кот­ли­вы­ми во­про­са­ми к при­част­ни­кам, осо­бен­но к маль­чи­кам. Раз­га­дав хит­рые улов­ки юн­ца, тот по­жа­ло­вал­ся сэру Пье­ро на его не­ра­ди­во­го сы­на, и Лео­нар­до при­шлось по­ка­ять­ся пе­ред род­нёй за своё по­ве­де­ние.


-*-

Учёба шла день за днём сво­им че­ре­дом, и пос­ле уро­ков Лео­нар­до с ра­достью бе­жал до­мой, что­бы по­ра­до­вать род­ных но­вой по­хва­лой учи­те­ля. Обыч­но его путь про­ле­гал ми­мо ска­лис­той гря­ды, где, ла­зая по го­рам, он от­кры­вал для се­бя что-то но­вое. В его за­пис­ках го­во­рит­ся сле­ду­ю­щее о том пе­ри­о­де: «Од­наж­ды, блуж­дая сре­ди скал, я на­брёл на вход в ог­ром­ную пе­ще­ру. Под­го­ня­е­мый лю­бо­пыт­ст­вом, я за­гля­нул внутрь, и два про­ти­во­по­лож­ных чувст­ва овла­де­ли мной — ото­ропь пе­ред раз­верз­нув­шей­ся безд­ной и не­одо­ли­мое же­ла­ние по­знать тай­ну, со­кры­тую в кро­меш­ной тьме пе­ще­ры». Су­дя по его вос­по­ми­на­ни­ям, он дал се­бе за­рок най­ти за­вет­ный клю­чик для раз­гад­ки тайн при­ро­ды, в том чис­ле и тех, что хра­ни­лись в той пе­ще­ре, че­му оста­вал­ся ве­рен на про­тя­же­нии всей сво­ей жиз­ни.

Дру­гой раз ра­ди сме­ны впе­чат­ле­ний он ре­шил вы­брать путь к до­му че­рез гус­то раз­рос­ший­ся лес на про­ти­во­по­лож­ном бе­ре­гу ре­ки. Углу­бив­шись в лес­ную ча­щу, он был по­ра­жён не­при­выч­ной ти­ши­ной и от­сут­ст­ви­ем по­сто­ян­ных оби­та­те­лей лес­ных ча­щоб. Этот стран­ный слу­чай на­шёл своё от­ра­жёние в лео­нар­дов­ской сказ­ке «Страш­ный зверь»:

«С не­ко­то­рых пор все оби­та­те­ли ле­са ни­как не мог­ли взять в толк, от­че­го вся­кий раз слу­ча­ют­ся злок­лю­че­ния, сто­ит ко­му-ни­будь из них ока­зать­ся под­ле ста­ро­го кря­жис­то­го де­ре­ва с гус­той кро­ной. Со­брав­шись на боль­шой со­вет, зве­ри об­ра­ти­лись к ли­се:

— Ты у нас, ли­сонь­ка, са­мая хит­рая и про­вор­ная, Сде­лай ми­лость, ра­зу­знай, что за зверь та­кой по­се­лил­ся на ста­ром де­ре­ве?

По­льщен­ная вни­ма­ни­ем и мол­ча со­гла­сив­шись, ры­жая плу­тов­ка от­нюдь не со­би­ра­лась рис­ко­вать собст­вен­ной шку­рой ра­ди об­ще­го бла­га. По пу­ти к ста­ро­му де­ре­ву она по­встре­ча­ла под­ру­гу — лю­бо­пыт­ную со­ро­ку, и та ей по­ве­да­ла, что на де­ре­ве сре­ди гу­с­тых листь­ев вид­не­ют­ся два све­тя­щих­ся огонь­ка, и кто-то хло­па­ет крыль­я­ми. Не пом­ня се­бя от стра­ха, ли­си­ца со­бра­ла всех зве­рей и объ­яви­ла,

— Боль­шая бе­да при­шла в наш лес — объ­явил­ся страш­ный зверь по про­званью чу­до-юдо. Но я ис­пы­ты­вать судь­бу не хо­чу и вам не со­ве­тую. За ней мол­ча по­сле­до­ва­ли все осталь­ные, а гла­за­с­тый фи­лин — ви­нов­ник бег­ст­ва зве­рей не­до­уме­вал: от­че­го это вдруг вся лес­ная бра­тия слов­но вы­мер­ла? Не зря го­во­рят, что у стра­ха гла­за ве­ли­ки».


-*-

Не­ред­ко тре­бо­ва­тель­ный учи­тель по­ри­цал Лео­нар­до за не­по­сле­до­ва­тель­ность, ког­да он остав­лял не­за­кон­чен­ным од­но на­ча­тое де­ло, увле­ка­ясь дру­ги­ми. Про­ви­нив­ший­ся от­рок вся­кий раз да­вал учи­те­лю сло­во ис­пра­вить­ся, но его тя­га к при­ро­де не­удер­жи­мо да­ва­ла о се­бе знать. Он лю­бил вся­кую жив­ность в ле­су, но тер­петь не мог и час­то сто­ро­нил­ся раз­ных пол­зу­щих и ши­пя­щих га­дов, спо­соб­ных боль­но ужа­лить. Так в его сказ­ке «Га­дю­ка и со­ло­вей» го­во­рит­ся:

«Ло­вя бу­ка­шек для сво­их птен­цов, со­ло­вей уви­дел сверху, как к его гнез­ду под­би­ра­ет­ся полз­ком га­дю­ка.

— Оста­но­вись! По­ща­ди мо­их не­вин­ных де­то­чек. Вза­мен за их жизнь я спою те­бе песнь, пре­крас­ней ко­то­рой ты ни­ког­да ещё не слы­ха­ла.

И со­ло­вей за­щёл­кал и за­свис­тал на все ла­ды. Га­дю­ка рас­те­ря­лась от не­ожи­дан­нос­ти, под­дав­шись оча­ро­ва­нию со­ловь­и­ных тре­лей, от ко­то­рых да­же яд в её зу­бах утра­чи­ва­ет си­лу. Зло­дей­ка за­ткну­ла по­т­уже уши хвос­том и уполз­ла восвояси»
 

Лео­нар­до час­то про­пус­кал уро­ки гре­чес­ко­го, счи­тая их не­нуж­ны­ми для сво­их дел, о чём ему од­наж­ды при­шлось по­жа­леть, ког­да он услы­шал рас­сказ о Ци­це­ро­не, его язы­ке и на­пи­сан­ных им сти­хах, вдох­но­вен­но про­чи­тан­ных учи­те­лем:

Си­я­ет солн­це, лес лист­вою кро­ет­ся,
Сок жи­вотвор­ный пол­нит гроздья ло­зо­вые,
По­ля ро­дят зер­но, в ле­сах цве­ты цве­тут,
Бьют род­ни­ки, зем­ля по­кры­та зе­ленью *).

Услы­шан­ное на язы­ке эл­ли­нов обо­жгло ему ду­шу, и он по­нял, что упус­тил вре­мя, что­бы в под­лин­ни­ке чи­тать ан­тич­ные ми­фы.

В ру­ко­пи­сях Лео­нар­до до­воль­но скром­но оце­нил зна­че­ние сво­их от­кры­тий и по­ис­ков: «…я упо­доб­ля­юсь то­му, кто по сво­ей бед­нос­ти явил­ся на яр­мар­ку по­след­ним, ког­да всё луч­шее уже разо­бра­но, а остав­ши­е­ся то­ва­ры все­ми пе­реп­ро­бо­ва­ны и отверг­ну­ты за не­на­доб­ностью. Но я со­бе­ру эти кро­хи, по­ло­жу их в ко­том­ку и пой­ду бро­дить по бед­ным де­ре­вуш­кам». С го­да­ми его «ко­том­ка» по­пол­ня­лась но­вы­ми со­кро­ви­ща­ми, а он на­стой­чи­во про­дол­жал свой не­лёг­кий путь с не­по­силь­ной но­шей на пле­чах, меч­тая сде­лать че­ло­ве­ка сво­бод­ным и счаст­ли­вым.

Это же­ла­ние ещё боль­ше укре­пи­лось, ког­да влюб­лён­ный в на­уку ста­рый пе­да­гог не­взна­чай за­во­дил на уро­ке раз­го­вор об от­кры­ти­ях в фи­зи­ке, хи­мии, био­ло­гии чу­де­сах, углуб­ля­ю­щих на­ши по­зна­ния об окру­жа­ю­щем ми­ре, о Зем­ле и Солн­це.

— А вот по­слу­шай­те, — об­ра­тил­ся учи­тель к клас­су, — что ска­зал Дан­те о труд­нос­тях на­ше­го зем­но­го бы­тия в сво­ём «Чис­ти­ли­ще»:

Для луч­ших вод подъ­ем­ля па­рус ны­не,
Мой ге­ний вновь стре­мит свою ла­дью,
Блуж­дав­шую в столь ярост­ной пу­чи­не,

И я вто­рое цар­ст­во вос­пою,
Где ду­ши об­ре­та­ют очи­щенье
И к веч­но­му вос­хо­дят бы­тию.

                   (пе­ре­вод М.Ло­зин­ско­го)


— Ни­ког­да не рас­ста­вай­тесь с «Бо­жест­вен­ной Ко­ме­ди­ей», — до­ба­вил, вол­ну­ясь, пе­да­гог. — Пусть она ста­нет ва­шей на­столь­ной кни­гой, что­бы най­ти нуж­ный от­вет на лю­бой во­прос.

Лео­нар­до слу­шал рас­ска­зы учи­те­ля, как за­во­ро­жён­ный, по­ни­мая, сколь кру­ты сту­пе­ни, ве­ду­щие к ис­ти­не, и как бес­ко­неч­на са­ма лест­ни­ца зна­ний. В от­цов­ской биб­лио­те­ке он взял то­мик Дан­те, в ко­то­ром вы­чи­тал из то­го же «Чис­ти­ли­ща» та­кие сло­ва:

Как если впра­во мы на холм идём,
Где цер­ковь смот­рит на юдоль по­ряд­ка
Над са­мым Ру­ба­кон­то­вым мос­том…


В сво­их ис­ка­ни­ях ис­ти­ны Лео­нар­до стре­мил­ся пе­рей­ти Ру­би­кон, что­бы до­брать­ся до са­мой су­ти. Позд­нее в его ру­ко­пи­сях по­яви­лась сле­ду­ю­щая за­пись: «При­о­бре­тай в юнос­ти то, что с го­да­ми воз­мес­тит те­бе ущерб, при­чи­нён­ный cтаростью. Пом­ни, что пи­щей ста­рос­ти яв­ля­ет­ся муд­рость, и по­ка мо­лод, дейст­вуй так, что­бы не оста­вить свою ста­рость го­лод­ной». И он тру­дил­ся не по­кла­дая рук, не­из­мен­но пов­то­ряя, что «муд­рость — ди­тя опы­та».

На­ко­пив нуж­ные зна­ния и вос­поль­зо­вав­шись за­тя­нув­шей­ся бо­лезнью ста­ро­го учи­те­ля, он окон­ча­тель­но по­ки­нул шко­лу с её шум­ной бес­тол­ко­вой ре­бят­нёй и це­ли­ком пре­дал­ся лю­би­мо­му за­ня­тию: сбо­ром яр­ких соч­ных рас­те­ний для гер­ба­рия, от­ло­вом ред­ких на­се­ко­мых и ба­бо­чек не­обык­но­вен­ной окрас­ки, опы­там с раз­лич­ны­ми рас­ти­тель­ны­ми со­ка­ми в про­бир­ках и, преж­де все­го, ри­со­ва­нию. В ро­ди­тель­ском до­ме ему бы­ло отве­де­но от­дель­ное по­ме­ще­ние под мас­тер­скую, где он мог вы­тво­рять всё, что его фан­та­зии за­бла­го­рас­су­дит­ся. К не­му как-то за­гля­нул отец. Уви­дев, что по­взрос­лев­ший сын по-дет­ски за­бав­ля­ет­ся со сво­и­ми склян­ка­ми и про­бир­ка­ми, сэр Пье­ро мах­нул ру­кой — с этим ни­че­го не по­де­ла­ешь.

Ему вто­рит Зиг­мунд Фрейд, отец пси­хо­ана­ли­за, по­свя­тив­ший не­ма­ло вре­ме­ни изу­че­нию жиз­ни и твор­чест­ва италь­ян­ско­го ге­ния. В 1910 го­ду он на­пи­сал, что «Лео­нар­до в не­ко­то­рых ас­пек­тах его жиз­ни оста­вал­ся ре­бён­ком; го­во­рят, что все ве­ли­кие лю­ди со­хра­ня­ют в се­бе дет­ское на­ча­ло. Бу­ду­чи взрос­лым, он про­дол­жа­ет иг­рать, вследст­вие че­го ка­зал­ся иног­да сво­им со­вре­мен­ни­кам стран­ным и не­при­ят­ным» **).

По хо­ду на­блю­де­ний за по­ры­ва­ми вет­ра юн­ца Лео­нар­до не остав­ля­ла мысль о по­лётах. Поз­же в его ру­ко­пи­си по­явит­ся та­кое суж­де­ние: «Пти­ца есть дейст­ву­ю­щий по за­ко­ну ма­те­ма­ти­ки ин­ст­ру­мент, сде­лать ко­то­рый в че­ло­ве­чес­кой влас­ти со все­ми его дви­же­ни­я­ми. По­это­му мы ска­жем, что по­стро­ен­но­му че­ло­ве­ком ин­ст­ру­мен­ту не хва­та­ет лишь ду­ши пти­цы, ко­то­рая в дан­ном слу­чае долж­на быть за­ме­не­на ду­шой че­ло­ве­ка».

Не зря же лю­ди ве­ка­ми хра­нят па­мять об ан­тич­ном ге­рое Ика­ре, риск­нув­шим пер­вым взле­теть на не­бо. В ра­бо­чей тет­ра­ди Лео­нар­до ста­ли по­яв­лять­ся один за дру­гим ри­сун­ки че­ло­ве­ка с крыль­я­ми или птичь­их крыль­ев с пе­ре­пон­ка­ми.

--- 

*) Ци­це­рон. Тус­ко­лан­ские бе­се­лы. I,X XVIII, 68–69 в пе­ре­во­де М. Л. Гас­па­ро­ва.

**) Зиг­мунд Фрейд «Лео­нар­до да Вин­чи Вос­по­ми­на­ния дет­ст­ва» (из­да­ние Рос­тов­ско­го уни­вер­си­те­та 1990)