De profundis

Александр Махов

​

Леонардо

​

ДЕТ­СТ­ВО

Мно­гое из­ме­ни­лось в жиз­ни ре­бён­ка Лео­нар­до, ког­да он ока­зал­ся в ро­до­вом име­нии от­ца. В про­ш­лом оста­лись стра­хи, слёзы и пер­вые дет­ские оби­ды. Кра­си­вый боль­ше­ло­бый маль­чик с вью­щи­ми­ся куд­ряш­ка­ми на го­ло­ве был окру­жён все­об­щей лю­бовью. Дед с ба­буш­кой и дру­гие близ­кие родст­вен­ни­ки ду­ши в нём не ча­я­ли, за­да­ри­вая по­дар­ка­ми и вы­пол­няя лю­бое его же­ла­ние.

Взрос­лых уми­ля­ла тя­га ма­лы­ша к по­дел­кам из до­ще­чек, пру­ти­ков, гли­ны, а осо­бен­но к ри­со­ва­нию, его про­яв­ляв­ши­е­ся уди­ви­тель­ное упор­ст­во и тер­пе­ние. Про не­го лю­ди го­во­ри­ли, что рас­тёт ру­ка­с­тый ма­лец, из ко­то­ро­го вый­дет толк. Маль­чик лю­бил так­же про­во­дить вре­мя в са­ду, раз­рос­шем­ся во­круг до­ма, и в цвет­ни­ке, яв­ляв­шем­ся за­бо­той ба­буш­ки, где по­дол­гу на­блю­дал за жизнью рас­те­ний, не­ук­лю­жих гу­се­ниц, тол­с­тых длин­но­усых жу­ков, ска­чу­щих на­пе­ре­гон­ки куз­не­чи­ков, ба­бо­чек с яр­ким окра­сом кры­лы­шек и вез­де­су­щих жуж­жа­щих шме­лей. Лео­нар­до тща­тель­но от­би­рал при­гля­нув­ших­ся ему осо­бей с тол­с­ты­ми брюш­ка­ми и каж­дую cкладывал в от­дель­ную склян­ку. В сум­ке у не­го бы­ло та­ких штук де­сять. До­воль­ный уло­вом, он то­ро­пил­ся к се­бе, что­бы ско­рей при­сту­пить к опы­там с крас­ка­ми из вы­жа­тых из на­се­ко­мых со­ков, до­би­ва­ясь не­имо­вер­ных чу­дес.

Од­наж­ды бро­дя по ле­су с раз­ре­ше­ния взрос­лых, он на­толк­нул­ся на ог­ром­ный, слов­но кре­пость, му­ра­вей­ник, во­круг ко­то­ро­го пол­за­ли не­смет­ные пол­чи­ща гроз­ных охран­ни­ков, а всю­ду ро­и­лись му­равьи-тру­дя­ги с не­по­силь­ной на спи­не по­кла­жей, да­бы обес­пе­чить съест­ны­ми за­па­са­ми ог­ром­ный му­ра­вей­ник. Что­бы не на­ру­шить ве­ка­ми уста­нов­лен­ный по­ря­док, Лео­нар­до ото­шёл в сто­ро­ну по­даль­ше, не тре­во­жа му­равь­ёв — этих не­уто­ми­мых чис­тиль­щи­ков ле­са.

О тру­до­лю­би­вых му­равь­ях у Лео­нар­до име­ет­ся за­нят­ная ис­то­рия под на­зва­ни­ем «Му­ра­вей и пше­нич­ное зер­но».

«Остав­ше­е­ся пос­ле жат­вы в по­ле пше­нич­ное зер­но с не­тер­пе­ни­ем жда­ло дождя, что­бы по­глуб­же за­рыть­ся в зем­лю и пе­ре­ждать хо­ло­да. Про­бе­гав­ший ми­мо му­ра­вей за­ме­тил на­ход­ку и с ра­достью взва­лил тя­жёлую по­кла­жу на спи­ну.

— За­чем ты так над­ры­ва­ешь­ся? Брось ме­ня здесь! — взмо­ли­лось зер­но.

— Если я те­бя бро­шу, — от­ве­тил му­ра­вей, тя­же­ло ды­ша, — все на­ши му­равьи оста­нут­ся на зи­му без про­ви­ан­та. Нас мно­го, и каж­дый обя­зан про­мыш­лять, да­бы ум­но­жить за­па­сы в му­ра­вей­ни­ке.

— Я по­ни­маю твои за­бо­ты чест­но­го тру­же­ни­ка, но и ты вник­ни в моё по­ло­же­ние. По­слу­шай ме­ня вни­ма­тель­но, ум­ный му­ра­вей.

До­воль­ный тем, что мож­но не­мно­го пе­ре­вес­ти дух, му­ра­вей сбро­сил со спи­ны тя­жёлую но­шу и при­сел от­дох­нуть.

— Так знай же, дру­жи­ще, — ска­за­ло зер­но, — что во мне за­клю­че­на ве­ли­кая жи­вотвор­ная си­ла, и моё на­зна­че­ние — по­рож­дать но­вую жизнь. Да­вай за­клю­чим с то­бой один до­го­вор.

— Ка­кой та­кой до­го­вор? — спро­сил с удив­ле­ни­ем му­ра­вей.

— А вот ка­кой. Если ты оста­вишь ме­ня на род­ном по­ле, то я сто­ри­цей воз­на­гра­жу твоё тер­пе­ние, и твой му­ра­вей­ник не бу­дет вна­кла­де.

Му­ра­вей креп­ко за­ду­мал­ся, по­чё­сы­вая за­ты­лок: «Сто зёрен в об­мен на од­но. Да та­кое толь­ко в сказ­ках бы­ва­ет!.

— По­ло­жись на ме­ня! — от­ве­ти­ло зер­но. — Это ве­ли­кая тай­на жиз­ни. — А те­перь вы­рой не­боль­шую ям­ку, за­ко­пай ме­ня, а ле­том сыз­но­ва воз­вра­щай­ся.

В услов­лен­ный срок му­ра­вей вер­нул­ся в по­ле. Пше­нич­ное зер­но сдер­жа­ло своё обе­ща­ние».

Бу­ду­чи за­нят сво­и­ми не­хит­ры­ми де­ла­ми, маль­чик об­сле­до­вал каж­дый за­ко­улок ро­до­во­го име­ния, по­бы­вал да­же на единст­вен­ной в окру­ге вет­ря­ной мель­ни­це, ко­то­рая при­над­ле­жа­ла его се­мейст­ву, не об­ра­щал вни­ма­ния на шум­ли­вых окрест­ных маль­чи­шек. Те то и де­ло о чём-то спо­ри­ли или бе­га­ли на­пе­ре­гон­ки, устра­ива­ли по­та­сов­ки или прос­то би­ли бак­лу­ши. Они с за­вистью смот­ре­ли, как хо­зяй­ский сын по­сто­ян­но что-то там мас­те­рил и вы­ду­мы­вал.

Од­наж­ды за скот­ным дво­ром, где про­те­кал ру­чей, он со­ору­дил из иво­вых пруть­ев и гли­ны пло­ти­ну, пе­ре­го­ро­див его, а род­ни­ко­вую во­ду на­пра­вил по за­ра­нее вы­ко­пан­ным ка­нав­кам в раз­ные сто­ро­ны для оро­ше­ния луж­ков и по­ли­вов. К об­ра­зо­вав­ше­му­ся пе­ред за­пру­дой озер­цу ста­ли при­хо­дить на во­до­пой гу­си, ин­дюш­ки и про­чая жив­ность.

В лео­нар­дов­ской сказ­ке «Жаж­ду­щий осёл» рас­ска­зы­ва­ет­ся: «Один ос­лик не еди­нож­ды под­хо­дил к озер­цу, так и не ре­ша­ясь при­тро­нуть­ся к во­де

— Ка­кой же упря­мый этот осёл! — вос­клик­нул на­блю­да­ю­щий за ним ля­гу­шо­нок.

— Нет, он во­все не упря­мый, — по­яс­ни­ла сы­ну ма­ма-ля­гуш­ка. — Он не лю­бит пить во­ду, за­мут­нён­ную рез­вя­щи­ми­ся в во­де ут­ка­ми, гу­ся­ми и ин­дюш­ка­ми, и ско­рее умрёт от жаж­ды, чем при­мет­ся пить гряз­ную во­ду».

Под­рос­ший Лео­нар­до всё ча­ще, за­драв го­ло­ву, по­гля­ды­вал на не­бо, где его осо­бен­но за­ни­ма­ли па­ря­щие в не­бес­ной го­лу­биз­не стаи стри­жей, ог­ла­ша­ю­щие всю окру­гу друж­ным ра­дост­ным свис­том. Ви­ди­мо, тог­да у не­го и со­зре­ла мысль о по­лёте бла­го­да­ря вос­хо­дя­щим воз­душ­ным по­то­кам и вет­ру. Ему да­же по но­чам сни­лось, что он ле­та­ет, и од­наж­ды Лео­нар­до ока­зал­ся на по­лу, упав во сне с по­сте­ли.

Не те­ряя вре­ме­ни и по­про­сив на скот­ном дво­ре у ко­ню­ха бан­ку клея, маль­чик при­нял­ся за ра­бо­ту, что­бы смас­те­рить ле­та­ю­ще­го змея из плот­ной бу­ма­ги и тон­ких пла­нок; за­тем при­де­лал ему хвост из мо­ча­ла. До­ждав­шись вет­ре­ной по­го­ды, он тут же за­пус­тил свою иг­руш­ку в сво­бод­ный по­лёт на удив­ле­ние всей окру­ги. Под­го­ня­е­мый вет­ром змей дол­го па­рил в не­бе, по­ка не упал, за­пу­тав­шись во вра­ща­ю­щих­ся ло­пас­тях мель­ни­цы.

— * —

О его люб­ви к пер­на­тым со­хра­ни­лось лю­бо­пыт­ное пись­мо пра­ви­те­лю Фло­рен­ции от не­ко­е­го Ан­дреа Кир­са­ли, от­прав­лен­ное в 1515 го­ду из Ин­дии. В нём го­во­рит­ся, что «жи­те­ли этой да­лёкой ска­зоч­ной стра­ны, по­доб­но на­ше­му зна­ме­ни­то­му Лео­нар­до, не по­зво­ля­ют чи­нить жи­вот­ным ни­ка­ко­го зла».

Ав­тор это­го пись­ма был прав. Об этом бы­ли хо­ро­шо на­слы­ша­ны фло­рен­тий­ские маль­чиш­ки, ко­то­рые не­сли в мас­тер­скую к ху­дож­ни­ку без­дом­ных со­бак и ра­не­ных птиц, зная, что их ждёт щед­рое воз­на­граж­де­ние. А мест­ные пти­це­ло­вы жда­ли, как празд­ни­ка, по­яв­ле­ния Лео­нар­до на птичь­ем рын­ке. Не тор­гу­ясь, он пла­тил за об­лю­бо­ван­ных им птиц, то­мя­щих­ся в клет­ках, и тот­час вы­пус­кал их на во­лю, лю­бу­ясь, как они ра­дост­но пор­ха­ли в не­бе, об­ре­тя же­лан­ную сво­бо­ду.

В один пре­крас­ный день юный ху­дож­ник по обы­чаю, при­нял­ся ри­со­вать в тет­ра­ди гри­фе­лем и цвет­ны­ми мел­ка­ми, об­лю­бо­вав те­не­вую сто­ро­ну на скло­не хол­ма, за­рос­ше­го цве­та­ми. Не про­шло и ча­са, как пе­ред ним вы­рос­ла фи­гу­ра ка­ко­го-то ко­рот­ко­но­го­го че­ло­ве­ка с брюш­ком и за­плеч­ным меш­ком за спи­ной. По все­му бы­ло вид­но, что он не здеш­ний. Ре­шив пе­ре­дох­нуть, не­зна­ко­мец рас­по­ло­жил­ся ря­дом. Его за­ин­те­ре­со­вал юнец, увле­чён­но ри­су­ю­щий что-то в тет­ра­ди.

— Эй ты, ум­ник, или как те­бя там! По­ка­жи-ка, что ты там на­ма­ле­вал? — и он про­тя­нул ру­ку, что­бы вы­хва­тить ри­су­нок. Но тут же его ру­ка ока­за­лась за­жа­той, как тис­ка­ми, а сам наг­лец был от­бро­шен на зем­лю бла­го­да­ря уме­ло­му бо­ле­во­му при­ёму юн­ца Лео­нар­до. Это­му за­хва­ту его обу­чил по­кой­ный дед, за­став­ляя вну­ка по не­сколь­ку раз в день от­жи­мать­ся, на­ка­чи­вая мыш­цы му­ску­лов, да­бы по­сто­ять за се­бя и дать до­стой­ный от­пор лю­бо­му обид­чи­ку.

С тру­дом под­няв­шись с зем­ли и во­пя от бо­ли в вы­вих­ну­том пле­че, не­зна­ко­мец убрал­ся во­сво­я­си.

Вся окру­га бы­ла на­слы­ша­на о слу­чив­шем­ся. Узнав, что под­рос­ший вы­кор­мыш бар­ско­го име­ния на­де­лён за­вид­ной фи­зи­чес­кой си­лой, все ре­ши­ли, что с ним луч­ше не свя­зы­вать­ся. А мест­ная ре­бят­ня, за­ви­дев Лео­нар­до, иду­ще­го по де­лам с пап­кою под мыш­кой, сра­зу от­хо­ди­ла в сто­ро­ну, не отва­жи­ва­ясь за­те­вать с ним пе­ре­пал­ку.

В не­у­стан­ных по­ис­ках но­во­го сю­же­та юный ху­дож­ник бро­дил по окрест­ным ле­сам, на­блю­дая за жизнью его оби­та­те­лей; ла­зил по го­рам, за­гля­ды­вая в их рас­ще­ли­ны или си­дя на по­ло­гом бе­ре­гу, лю­бо­вал­ся спо­кой­ным те­че­ни­ем ре­ки, за­рос­шей ка­мы­шом, что за­пе­чат­ле­но на не­ко­то­рых его ри­сун­ках, в том чис­ле на «Пей­за­же до­ли­ны ре­ки Ар­но», на­пи­сан­ном пе­ром и чер­ни­лами в 1473 го­ду, ко­то­рый хра­нит­ся в га­ле­рее Уф­фи­ци во Фло­рен­ции как один из пер­вых са­мос­то­я­тель­ных на­брос­ков мо­ло­до­го Лео­нар­до.

Cо вре­ме­нем окрест­ные кресть­я­не все ча­ще ста­ли ви­деть, как под­рос­ший хо­зяй­ский сын, устро­ив­шись в те­нёч­ке за при­гор­ком, ри­су­ет цвет­ны­ми мел­ка­ми пол­зу­щих на­се­ко­мых и раз­ных га­дов сре­ди по­жух­лой тра­вы. Как-то один из соседcких кресть­ян об­ра­тил­ся с прось­бой к сэру Пье­ро, что­бы его сын, на­бив­ший ру­ку в ри­сун­ке, укра­сил бы круг­лую крыш­ку от боч­ки с пить­е­вой во­дой изо­бра­же­ни­ем Ме­ду­зы Гор­го­ны, обе­ре­га­ю­щей по по­верью каж­дый дом от на­пас­тей.

Лео­нар­до с охо­той взял­ся за ра­бо­ту. Как сви­де­тельст­ву­ет Ва­за­ри, что­бы на­пи­сать го­ло­ву Ме­ду­зы Гор­го­ны, он с раз­ре­ше­ния от­ца на­пус­тил в од­ну из ком­нат до­ма, ку­да ни­кто, кро­ме не­го, не за­хо­дил, яще­риц, не­то­пы­рей, змей и дру­гих тва­рей, и в ре­зуль­та­те у не­го по­лу­чил­ся об­лик отвра­ти­тель­но­го чу­до­ви­ща.

Ра­бо­та юн­ца поль­зо­ва­лась в окру­ге та­ким шум­ным успе­хом, что вско­ре от за­каз­чи­ков не бы­ло от­боя. Од­ни про­си­ли рас­пи­сать бо­ко­вые стен­ки де­ре­вян­ных бо­чек, а дру­гим хо­те­лось, что­бы их ко­ро­мыс­ла бы­ли укра­ше­ны гир­лян­да­ми. Лео­нар­до ра­бо­тал с огонь­ком, да­бы убла­жить за­каз­чи­ков.

Гор­дясь успе­ха­ми сы­на, сэр Пье­ро ото­брал не­сколь­ко его ри­сун­ков для по­дар­ков нуж­ным кли­ен­там и друзь­ям-кол­ле­гам, а сре­ди его по­сто­ян­ных кли­ен­тов бы­ло из­вест­ное из­да­тельст­во «Джун­ти».

Дет­ст­во Лео­нар­до в от­чем до­ме бы­ло пло­дотвор­ным и край­не по­лез­ным. В фор­ми­ро­ва­нии его лич­нос­ти боль­шую роль сыг­ра­ла лю­бовь к при­ро­де. Он по­сто­ян­но был за­нят, че­му на­хо­дим оправ­да­ние в его ру­ко­пи­сях: «Как же­ле­зо ржа­ве­ет, не на­хо­дя се­бе при­ме­не­ния, как сточ­ная во­да гни­ёт, так и ум че­ло­ве­ка чах­нет от ле­нос­ти и без­дейст­вия».