По волне моей памяти

Надежда Тэффи
Сердце Женщины
Мосье Кранделев, войдя в свою комнату, тотчас заперся на ключ и, подойдя на цыпочках к двери, ведущей в соседний номер, приложил ухо к скважине.
— Разговаривают…
Да, ошибки быть не могло. Разговаривали два голоса. Один, само собой разумеется, принадлежал мадмазель Анюте, а вот другой… неужели все-таки этот низкий человек Спиридонов? И это после того, как мадмазель Анюта говорила своей приятельнице, что Спиридонов для нее никакого интереса не представляет.
— Третьего дня говорила, а сегодня — извольте!
Надо было все-таки удостовериться. Спиридонова он знает только по голосу, но, может быть, сегодня удасться и разглядеть.
Мосье Кранделев погасил лампу, нащупал в двери скрученную из ваты пробочку, вытянул ее и приложился к дырочке глазом. Увидел часть стола и чей-то локоть в темном рукаве. Локоть тут же шевельнулся, вытянулась рука с папиросой и стряхнула пепел.
— Курит, мерзавец, гнусная душа, а рожи своей не показывает! Придется выбрать время и просверлить еще дырочку, а то, как влево заходят, так ни черта не видишь…
Между тем голосок мадмазель Анюты говорил:
— Ты пойми одно? Мне нужен болван! Без болвана прямо хоть от работы отказывайся. У всех болваны, а я одна, как дура.
«Про кого бы то это она?» — подумал мосье Кранделев и сильнее налег на дверь бровью.
— Так заведи себе болвана, раз это так нужно, — равнодушно протянул ответный голос.
— Спасибо за совет!- раздраженно сказала Анюта. — Ты прекрасно знаешь, что без денег никакого болвана не получишь. Самого паршивого.
— Какой цинизм! — охнул за дверью мосье Кранделев. — И это Анюточка, нежный ангел. Каковы же остальные?
— Сиди больше со своим слюньтяем Спиридоновым, так никогда ничего не заведешь. Нашла тоже мокрую курицу.
— Господи, да ведь это дамочка сидит, а не кавалер! — радостно всколыхнулся Кранделев и стукнул в дверь носом. — Дамочка! И какая умница…
В комнату постучали. Мосье Кранделев быстро заткнул дырочку ватой и открыл дверь в коридор.
Кончно же, остроумнее было бы сначала спросить, кто там; а уже затем, если гость денежно-безопасный, отвечать «войдите», а если опасный, хриплым голосом сообщить: «виновать, я сплю».
А тут в спешке, не подумавши, дверь открыл и оказался номо к носу с Балалайкой — Шупоренко.
Балалайка был в общем человеком приятным, но чрезвычайно неудобнм, потому что как-то так выходило, что всегда ему были нужны деньги и всегда он эти деньги умел из собеседника выкачать. Играл он в русском оркестрике по русским ресторанчикам.
На этот раз мосье Кранделев, раздраженный тем, что ему помешали в его наблюдениях за потусторонней жилицей, забежал вперед и сказал резко:
— Извини меня, Шупоренко, но я вам полезен быть не могу. Сам сижу без гроша.
Шупоренко изобразил удивление, приподняв свои жиденькие белобрысые брови.
— С чего вы взяли, что мне нужны ваши деньги? Форменная ерунда! Я пришел чисто по товарищески попросить вас распространить благотворительные билеты среди ваших знакомых. Интереснейший бал в пользу семей бывших ветеринарных фельдшеров. Вы всюду бываете, вам это легко. И билеты недорогие.
Мосье Кранделев развел руками:
— Ну, признаюсь, вы меня удвили. Вы сами знаете, что знакомство у меня чисто деловое. Не могу же я, предлагая покупателю хрен и клюкву, навязывать еще какие-то билеты. Билета он, конечно, не купит, а только расхолдитя к хрену. Нет, это дело не подходящее.
— Ну, один-то билет распространить вы сможете?
— Не только один билет, половину билета и то не смогу.
— Дешевый сорт. Пятнадцать франков для учащихся. Прямо — оказион.
-Да вы-то чего хлопочете? — вскинулся вдруг мосье Кранделев. — Что вы — ветеринарная сирота, что ли?
Шупоренко с достоинством раздул ноздри.
— Поражаюсь вашей меркантильностью, — сказал он. — И мне стыдно за вас, если вы не допускаете в человечестве чистых порывов души. Вот кладу вам на камин этот билет и верю, что вы еще не утратили человеческого образа.
Он вынул из бокового кармана пиджака пачку розовых билетов довольно замусоленного вида и, нахмурив брови, отобрал один и положил на камин, сделал прощальный знак рукой и вышел.
— Пятнадцать франков за вами! — крикнул он уже в дверях.
Мгновенно опомнившийся мосье Кранделев хотел было кинуться за ним. Но услышав, что он стучится к мадмуазель Анюте, предпочел раскупорить дверную дырочку и понаблюдать за тем, что произойдет.
— Дорогая соотечественница, — послышался за дверью голос Балалайки, — разрешите убедительнейши предложить вам билет на благотворительный бал.
— Это на ветерринаров и фельдшеров? Так у меня уже есть Мы все идем.
— Да ведь у меня билет особенный, дешевый. Вы свой, который дороже, можете спустить кому-нибудь, а на мой дешевенький и развлечетесь. Для учащихся — пятнадцать франков. Прямо оказион.
— Почему же по пятнадцать, когда мы все за десять идем? У нас у всех учащиеся билеты. Какой вы однако странный!
— Ах, подлец! — чуть не крикнул Кранделев. — И тут надул!
— Мой билет действительнее вашего, — продолжал Балалайка и голос его не дрогнул.- Мой билет с правом входа, а ваш — еще не известно, какой.
— Покажите-ка! — поколебался голос мадмазель Анюты. — Ну, вот и врете! Совершенно одинаковый.
— Ну, как хотите, воля ваша. Только не пришлось бы каяться.
— Нечего, нечего. Втирайте очки другим,
Затем последовали какие-то еще слова и восклицания, которых мосье Кранделев не разобрал, и дверь хлопнула. Мосье Кранделев хотел было выскочить в коридор и уличить Балалайку, но его мгновенно захватила новая мысль: очаровательная мамзель Анюта сегодня будет на балу. Дело складывается весьма и весьма интересно. Там можно будет представиться, заинтриговать ее знанием самых интимных подробностей ее жизни, разделать под орех это ничтожество Спиридонова и овладеть Анютиной душой.
Смокинг есть, билет есть! Остается только слегка побриться, чуть-чуть помыыться, купить воротничок и ринуться в бой.
* *
Рост — средний.
Глаза — серые.
Нос — обыкновенный.
Особых примет нет.
Так по русской паспортной терминологииможно было бы определить внешность мосье Кранделева.
Душа же у него была куда замысловатее.
Не следует только делать разных поспешных умозаключений, основываясь на том, что он провертел дырочку в дверях. Акт этот сам по себе некрасивый, был вызван самым красивым в мире порывом — увлечением женской красотой. Встретив раза четыре в коридоре мадмазель Анюту (Chapeaus*, переделка и отделка) и будучи даже не замеченным, он потерял голову. Он замечтал и загрустил. А услышав за стеной разговоры о некоем Спиридонове и затем мужской вкрадчивый голос, очевидно, этого самого Спридонова, он заревновал и пошел на отчаянность: просверлил дырочку.
Исклчительно для того, чтобы определитиь, стоит ли ему жить на свете. Быть или не быть! А уж когда в жизни скромного беженца вдвинутся шекспировские страсти, то, сами понимаете, добра не жди.
Жизнь мосье Кранделева была, кстати заметить, довольно скромная: он торговалл в разнос так сказать, «тоской по родине» — клюквой, солеными огурцами, воблой, мятными пряниками и гречневой крупой.
* *
Знаете ли вы, что такое русский бал в столице Франции?
Сорок устроителей, восемьдесят распорядителей, шестьсот проданных билетов, двести почетных приглашенных и полторы тысячи гостей.
Распорядители пляшут, гости распоряжаются, устроители слагают с себя ответственность и подают в отставку.
Французские власти отказываются понимать русскую душу и колеблются между восторгом и протоколом.
Дамы нарядны, кавалеры любезны. Лихорадочная работа маникюрш, массажисток фасияль дипломэ**, вторых рук из лучших мэзонов, сольдерок и прочих служительниц красоты, роскоши, тленности и бренности, ликует и торжествует.
Буфеты трещат под напором крахмальных маншек.
Закулисные шопоты зловещи, но танцующая публика их не слышит.
Закулисные шопоты говорят:
— Мадам Штруп — один салатик жеванного картофеля, а привела даром двух дочек с зятьями и полкурицы слопали!
Из артистов еще пока никто не прехал, а в артистической три бутылки коньяку выпито!
— Какая-то темная личность стояла у буфета, угощала всех желающих свежей икрой. Распорядительница радовалась — прямо благодетель. Оглянулась — а благодетель и удрал, не заплатив!
Густая толпа двигалась медленной лавой. Все, кто был наверху, текли вниз. Те, что были внизу, ломились наверх.
— Господа! Не устраивайте Ходынку! — орали те, кто рьянее всех работали локтями.
— Где же распорядители? — вопил молодой человек с бантом на груди.
Он очень удивился, когда, указывая на этот бант, ему напомнили, что он и есть распорядитель.
Найти кого-нибудь в этой распаренной каше было немыслимо, и только инстинкт влюбленного направил мосье Кранделева к киоску с лимонадом, около которого в обществе долговязого и унылого госпродина (Он, он! Какое неинтересное лицо…) кокетливо вертеласьмадмазель Анюта.
— Пожалуйста, бокал шампанского! — заказал Кранделев, удостоверившись, что здесь только лимонад.
Мадмазель Аннюта метнула на него глазком.
— Как жаль, что нет! — продолжал окрыленный Кранделев.- Я хотел угостить даму. Вы разрешите за неимением шампанского предложить вам хотя бы лимонад?- развязно обратился к Анюте, чувствуя, однако, как от сердцебьения у него дрожит галстук.
— Мерси! — томно улыбнулась Анюта.
Долговязый забеспокоилсяи двинулся отстаивать свою позицию.
— В-вам ч-чрезвычайно, то есть я… то есть вы… очень идет ваше платье. Прямо будто бы вы в нем родились.
— Смешной комплимент! — обнаглев, хихикнул Кранделев — В хрошем бы виде был ваш туалет, если бы вы в нем родились! Мятый и грязный, и черт его знает что… Разрешите проводить к лотерейным выигрышам? Говорят, можно выиграть живую козу.
Пока шли к лотерее, успели окончательно познакомиться. Кранделев разливался соловьем.
— Кранделев, а не Кренделев, как многие здесь по неграмотности выговаривают. Кранделев!.. От старинного доисторического русского корня, неизвестного значения.
Потом быстро перешел к делу.
— Этот Спиридонов — бойтесь его! Это совершенно недостойный вас прототип! Это пантера в курицином образе!
— Пантера? — оживилась Анюта.
— Пантера! И даже хуже того. И уж, во всяком случае, не болван, как многие полагают. Вы, пожалуй, тоже полагаете, что он болван. Ну, так вот тут вы и ошиблись!
— Да что вы? — радостно вспыхнула Анюта. — А я его считала…
«Клюет… Клюет…» — веселился Кранделев.
— Верьте мне. Я все знаю. К вам приходил сегодня некто с гнусным предложением билета за пятнадцать франков. Видите — мне все всегда о вас известно!
— А что вы знаете о Спиридонове?
— Массу знаю! Миллион знаю! Пройдоха, сквалыга, деньги копит, ни одной бабы не пропустит, Дон Жуан, карьерист! Он себе дорогу пробьет, ни перед чем не остановится. Клянусь честью, для него растоптать женское сердце — ровно ничего не стоит!
Мадмазель Анюта слушала его с каким-то восторженным удивлением и смотрела ему прямо в рот, ожидая новых удивительных слов.
— Дорогая! — окончательно окрылился Кранделев. — Дорогая, вам не такой человек нужен… Я имею коммерческое дело, небольшое, но зато свое собственное. Дорогая, пригласите завтра к себе часа в четыре этого негодяя, скажите ему, что вы все знаете и выгоните его к черту. Когда он уйдет окончательно, я приду к вам, я, Кранделев и кое-что вам скажу, Понимаете, кое-что…
Тут безжалостная толпа разъединила их. Шла целая вереница дам с тарелками, как в церкви со сбором. Дамы продавали конфети и лотерейные билеты. Пока мосье Кранделев отбивался от напора дамы с конфети, Анюта скрылась.
Он тщетно поискал ее целый час и решил ехать домой.
Дома через заветную щелочку увидел и услышал, темно и тихо.
Не вернулась, что ли? Или спит?
* *
На другой день, пренебрегая коммерческими делами, ровно в половине четвертого, влетел Кранделев к себе в номер, прижимая к груди букет гвоздик.
Быстрый взгляд в зеркало — и скорей к щелке сторожить приход негодяя!
Там, у Анюточки, уже кто-то сидел. Сидел и тихо-тихо говорил.
Мамзель Анюта говорила тоже чрезвычайно тихо, но взволнованно.
— Выгоняет, выгоняет его, подлеца! — засмеялся Кранделев и, обернувшись, подмигнул своему букету.
— …Дон Жуан… женщины… — доносился взволнованный лепет Анюточки.
— Так его, так! — раззадоривался Кранделев. — Валяй его!
И вдруг тихий всхлип Анюточки, и видно было, как длинная фигура зашагала мимо двери вправо, где, по-видимому, было кресло, на котормо всегда сидела Анюточка. И потом голос Анюточки вскрикнул отчетливо и громко:
— Не смейте! Прочь! Ненавижу!
И все стихло.
— Выгнала!- прошептал Кранделев.
Он выпрямился, обдернул пиджак, поправил галстук, взял свой букет, вышел в коридор и остановился у двери мамзель Анюты. Прислушался. Было тихо.
— Выгнала!- поежившись от удовольствия, повторил он и, стукнув в дверь. Сразу же распахнул ее.
— И вот я у ваших ног…
Слово «ног» он, собственно, даже не успел произнести. Оно вылетело каким-то хрипом. Да, собственно говоря, и надобности в нем не было. На кресле у самой двери сидел Спиридонов, а на Спиридонове сидела мамзель Анюта и целовала неинтересное спиридоновское лицо и, всхлипывая, потворяла:
— Я не знала, что ты такой негодяй… не знала… не знала…
Журнал «Иллюстрированная Россия», Париж, 1931 г.
(из архива Рафаэля Соколовского)