2.
Энди поехал в Голландию для участия в традиционном турнире. После окончания соревнования, в котором он занял третье место, юноша решил провести пару дней в Амстердаме. На улице он встретил тележурналиста Яна Кампстру, которому однажды давал интервью. Высокий и добродушный блондин был очень рад встрече и предложил Энди выступить на телевидении.
— А с чем я буду выступать? — спросил Энди.
— Можно прокомментировать интересную партию, из недавних, — ответил Ян.
Энди задумался, и тут Яну пришла в голову нестандартная идея:
— А что, если предложить зрителям не партии сегодняшнего дня (для них комментаторов хватает), а что-то давнее и потрясающее? Партию ретро, хорошо забытое старое, какую-нибудь красивую шахматную драму. Ты ведь много видел разных партий. Скажи, есть у тебя какая-нибудь такая, к которой ты мыслями все время возвращаешься? Немцы называют это тяжелой точкой. Она вновь и вновь тебя притягивает, и ты ничего не можешь с этим поделать. Есть такая игра?
Глаза Энди загорелись, и он выпалил:
— Да, есть! И, знаешь, это не классические поединки Алехина с Капабланкой и не всем известные красоты мастеров прошлого века. Это партия Капабланки против Яновского в Сан-Себастьяне.
— Это где молодой Капа занял первое место? А почему эта?
— Почему? Не знаю. Вообще, любовь, симпатии не поддаются объяснению. А если вдуматься — интересные были обстоятельства! И сам поединок символичный. Яновский — великий игрок, и не только в шахматы. Претендент на мировое первенство и романтик. А Капабланка имел практичный, вполне деловой подход к шахматам. Тогда его качества дельца еще не вполне проявились, однако игра с Яновским — это столкновение двух шахматных философий. Разные поколения и взгляды. Битва в Сан-Себастьяне навсегда врезается в память!
Ян был в восторге и объявил, что в завтрашней шахматной передаче Энди получит полчаса эфира для рассказа о партии Капабланки и Яновского.
— Мы объявим об этом и пригласим интересных людей, — сказал Ян.
— Кого ты собираешься пригласить? — спросил Энди.
— О, это мое дело! Ты делай свое, готовься, а я буду делать мое!
На том и расстались. Энди вернулся в свой уютный отель, в котором было всего четыре номера, и быстро написал текст выступления. Он несколько раз повторил его и немного сократил: теперь рассказ занял около получаса.
На следующий день Энди пришел в телецентр к двенадцати часам. Его встретил Ян и проводил в студию, в которой было около полусотни и кресел. На низенькой сцене стояла демонстрационная доска.
— Ты выступаешь в прямом эфире, — предупредил Ян.
— А меня будут прерывать, вопросы задавать? — спросил Энди.
— Нет, это не планируется. Спокойно расскажи о партии. Главное — дикция хорошая. И чтобы рассказ был интересный!
Незадолго до начала передачи все кресла в студии были заняты. Энди вспомнил когда-то слышанный от известного актера совет: выбери одного зрителя и обращайся именно к нему.
В час пополудни телекамеры заработали. Ян представил английского гостя, и Энди начал свой рассказ. Он стоял справа от демонстрационной доски и говорил в микрофон, прикрепленный к лацкану его клетчатого пиджака.
— Мы расскажем о красивой партии, повлиявшей на ход шахматной истории, — уверенно начал Энди. — Она была сыграна в пятом туре знаменитого турнира в испанском городе Сан-Себастьяне, состоявшегося в феврале и марте 1911 года. Расположенный на берегу Бискайского залива курорт уже тогда был знаменит, но организаторы турнира и местные власти решили увеличить его славу в геометрической прогрессии. Лучшие шахматисты мира получили приглашение на соревнование с большим призовым фондом. Это был турнир шахматных звезд, без аутсайдеров. Участвовать могли лишь маэстро, взявшие минимум два четвертых приза в турнирах высшего уровня предшествовавшего десятилетия.
Энди помнил текст наизусть и говорил очень живо. Он смотрел в зал и выбирал того самого зрителя. Большинство слушателей составляли молодые люди, которым было интересно увидеть надежду английских шахмат. Энди выделил было одну симпатичную девушку, но вдруг его взгляд остановился на сидевшем в первом ряду бородатом мужчине средних лет с небольшим брюшком. Одетый в темный костюм мужчина вальяжно развалился в кресле и смотрел на Энди чуть насмешливо.
Рассказчик забыл о своем плане поиска подходящего слушателя. Он говорил, но подсознание делало свою работу. Бородатый не годился для роли правильного зрителя, но вызывал интерес со стороны выступавшего.
— Один прибывший в Сан-Себастьян игрок не отвечал этим требованиям, но был приглашен персонально, — продолжал Энди. — То был двадцатидвухлетний кубинец Хосе-Рауль Капабланка, незадолго до этого разгромивший лидера североамериканских шахматистов Фрэнка Маршалла в матчевом поединке. Против участия Капабланки в супертурнире выступили Арон Нимцович и Осип Бернштейн. Первый из них был «наказан» за это самым унизительным образом. Приехавшие на турнир Нимцович и Бернштейн играли тренировочную партию, молодой кубинец следил за игрой и высказал свое мнение о создавшемся на доске положении. Нервный и надменный Нимцович посоветовал ему не совать нос в чужое дело и тут же получил от Капабланки вызов. Кубинец предложил сыграть на ставку, Нимцович согласился. С удивительной легкостью новичок нанес партнеру серию поражений. Таким было эффектное вступление к турниру, в котором кубинец победил на старте второго противника своего участия в соревновании — Осипа Бернштейна. Эта партия получит первый приз за красоту игры.
Кто этот бородатый мужчина? Оно, подсознание, искало ответ. Пока оно это делало, мужчина что-то сказал сидевшему рядом темноволосому парню в пятнистой рубашке с длинным рукавом. Сказал довольно громко, поскольку Энди услышал звук его голоса.
Громкий разговор — грубое нарушение правил поведения зрителей в студии прямого эфира. Стоявший в стороне Ян попробовал привлечь внимание бородатого мужчины и приложил палец к губам.
Энди посмотрел на парня, к которому обращался бородатый. Это был очень подвижный длинноволосый молодой человек с усами, большим лбом и густыми бровями. Глядя на сцену, он часто мотал головой, теребил усы и шевелил губами.
Рассказчик, видимо, совсем забыл о желании найти единственного слушателя, и продолжал свое описание:
«После четырех туров Капабланка имел две победы при двух ничьих. Позднее он признавался, что в нем жил страх перед знаменитыми европейскими шахматистами. Разумно предположить, что после первых успехов этот страх должен был постепенно улетучиваться.
Настал день пятого тура, в котором жребий свел его с Давидом Яновским. В этой игре Капабланке суждено было ощутить превосходство опытного соперника и почувствовать, что значит оказаться на краю пропасти.
Фрэнк Маршалл называл игру Яновского образцом мощи и элегантности. Полная уверенность в себе помогла Яновскому выиграть множество партий в турнирах и матчах и стать претендентом на шахматный престол. Правда, Ласкеру он крупно проиграл и чемпионом мира не стал. Однако в нем жил настоящий художник, он создавал запоминающиеся произведения шахматного искусства».
В этот момент бородатый вновь что-то громко сказал соседу, и Ян еще раз призвал его к порядку. «Неплохо бы вывести этих двоих из студии», — подумал Энди. В его сознании произошло раздвоение, и мозг работал в двух направлениях: текст выступления легко воспроизводился, однако параллельно этому шел анализ ситуации в студии. Энди вдруг понял, что рядового зрителя могли легко и молча удалить за такое поведение, но бородатого не тронули. Почему? Видимо, он не был рядовым.
Энди внимательно посмотрел на бородатого. Это был высокого роста, длинноногий субъект. Он начал разминать свои ноги, двигая их взад и вперед. Лысоватый, с каштановыми волосами, широкоплечий, глядит весело. Кто, кто это может быть?
«Яновский был старше Капабланки на двадцать лет, — рассказывал Энди о героях минувших дней. — Они не похожи внешне, но мы найдем нечто сходное в их биографиях. Оба не получили законченного образования: Капабланка покинул Колумбийский университет, в котором изучал химико-инженерное дело, Яновский был самоучкой. Тем не менее каждый из них знал несколько иностранных языков и блестяще владел пером.
Капабланка был вундеркиндом и впоследствии отточил свое шахматное мастерство, играя бесчисленные партии в Манхэттенском шахматном клубе. Молодой Яновский стал чемпионом парижского «Кафе де ля Режанс» — знаменитого заведения, первенство которого фактически было первенством Франции.
Зрители заполнили турнирный зал. Они совмещали зимне-весенний отдых на атлантическом побережье с удовольствием наблюдать игру лидеров мировых шахмат. Ласкер не приехал, но здесь были Рубинштейн, Бернштейн, Нимцович, Яновский, Тарраш, Тейхман, Леонгардт, Шлехтер, Мароци, Шпильман, Дурас, Видмар, Маршалл, Берн.
Публика полюбила обворожительного кубинца. Многие люди считают шахматистов молчаливыми, неприветливыми и необщительными созданиями, существами не от мира сего. Не таков Хосе Капабланка — всегда улыбающийся и вежливый. Настоящий светский человек, покоритель сердец. Европейская элита отнеслась к нему с симпатией, во время выступления в Сан-Себастьяне он приобрел множество поклонников.
Яновский одет с иголочки. Он придавал своей внешности огромное значение. Фат, пшют, с усами и в очках с тонкой оправой.
Кубинец играл белыми и двинул ферзевую пешку на два поля. Яновский ответил симметричным движением, и Капабланка проявил пиетет перед знаменитостью. Он пошел королевской пешкой на одно поле и разыграл дебют непритязательно».
Энди начал показывать партию на демонстрационной доске и теперь не мог глядеть в зрительный зал. Как и во время игры, от него требовалась полная концентрация.
«Яновский явно настроен дать бой молодому выскочке. Он согласен играть позицию с изолированной пешкой в центре и проводит активный план. Зафиксировав белые пешки на ферзевом фланге и оригинальным образом введя ферзевую ладью в бой, он готовит атаку на белого короля.
Капабланка будто его провоцирует на это. Он ходит ферзем на b3 и оставляет своего монарха почти без защитников.
Яновский — величайший мастер игры двумя слонами. Он нацеливает их на королевский фланг белых, и атмосфера партии насыщается идеями жертвы чернопольного слона на поле h2.
Уже в раннем миттельшпиле Яновский создал мощную группировку сил и готовится взорвать позицию белых. Капабланка чувствует опасность и предлагает размен обеих пар ладей по линии с. Черные охотно идут на размен, поскольку ферзя и четырех легких фигур вполне достаточно для реализации атакующих замыслов их полководца.
Наступает время коней. Один из них идет на е4, создавая массу новых угроз, второй готов прыгнуть на ослабленное поле c4.
Весь опыт Капабланки указывал ему на бесперспективность пассивной обороны в подобных позициях. Он видел угрозы королю, однако решил создать хотя бы какую-то контригру на противоположном фланге.
Второй конь Яновского переходит демаркационную линию, Капабланка не может этого терпеть и уничтожает его своим белопольным слоном. Размен? Нет, не размен. Яновский не берет белого слона, а жертвует своего. Это начало комбинации, рассчитать которую любой мастер может лишь до определенного предела.
Черный слон с шахом берет пешку h2. Зрители в восторге — пошла настоящая схватка!»
Энди сделал короткую паузу и посмотрел на слушателей. В этот момент темноволосый парень что-то шепотом сказал бородатому, и тот засмеялся, издавая странные звуки.
Стоп! Неужели это может быть он? Энди никогда не встречал этого человека, но видел множество фотографий и документальные фильмы о нем. Молодой, стройный атлет — таким он, кажется, навсегда запомнился. А здесь брюшко и залысины.
«Капабланка внешне спокоен, хотя ему очень тяжело. Яновский переиграл новичка и добился многообещающей позиции. Ничья у черных в кармане, но они играют на выигрыш. Огорчительно то, что кубинец не мог угадать некоторых ходов изобретательного соперника. Он приготовился к худшему и намерен обороняться изо всех сил.
Яновский сокрушает королевский фланг белых. Его ферзь уничтожает пешечное прикрытие белого короля, заставив его метаться во избежание быстрого мата. Лишь получив достаточную компенсацию за легкую фигуру, Яновский наконец забирает долго стоявшего под ударом белого слона.
Кубинец продолжает защищаться от матовых угроз, Яновский делает перегруппировку. Он переводит коня с центральной позиции на клетку g4. Взаимодействие ферзя и этого коня, кажется, добьет белых окончательно. В атаке готов принять участие и оставшийся в игре слон Яновского. Капабланка уничтожает его своим конем, и Яновский вновь не делает ожидаемого хода. Он не берет белого коня, а дает несколько шахов и идет своим конем на g4. У черных не хватает двух легких фигур, однако их угрозы заставляют Капабланку изворачиваться из последних сил.
Кубинец избегает мата. Его король спасается от погони и находит не слишком надежное убежище на ферзевом фланге.
Яновский забирает долго стоявшего под боем белого коня. Теперь у него четыре пешки за фигуру. Партнеры могут перевести дух и оценить создавшееся положение».
У Энди вновь был хороший повод взять коротенький тайм-аут. Пока зрители смотрели на доску, он глянул на бородатого. Энди увидел и вспомнил когда-то им отмеченные родинки на носу, щеках, у рта и на шее. Да, это он. Капабланка третьей четверти двадцатого века. Роберт Джеймс Фишер.
«Дела Капабланки плохи. Остаток его армии находится на левой стороне доски, и ему очень трудно оборонять правый фланг. А его как раз и надо защищать, поскольку отдаленная проходная пешка черных готова устремиться вперед. Она станет ферзем, и что можно этому противопоставить? Только равное по силе действие — провести в ферзи свою пешку. Этих пешек у кубинца осталось всего две, и одна из них еще в дебюте дошла до поля b5. Возможно ли проложить ей дорожку до восьмой горизонтали, и разве могучий соперник позволит это?
Для победы Яновскому осталось нанести пару точных ударов. Готов ли он довершить прекрасно игранную партию технически выверенными ходами? На его лице видны признаки усталости. Несколько часов напряженной борьбы утомили закаленного бойца. Для выигрыша времени он ранее повторял ходы — известный прием шахматиста-практика, позволяющий взять маленькую паузу и увеличить запас неумолимо тающих минут.
Кажется, все в порядке. Яновский продвигает свою отдаленную проходную пешку и централизует ферзя.
Апогей! Капабланка отдает слона за пешку е5. Может быть, это данайский дар?»
Новая пауза длиною в несколько секунд. «Здесь Фишер, здесь Фишер», — пульсировало в мозгу Энди. А кто этот парень с большим лбом? Да это же Уолтер Браун, участник стольких турниров, с которым Энди почему-то ни разу не встретился!
«Фигуры стояли в позиции, которая будет сниться участникам поединка и свидетелям этой дуэли. Яновский должен дать шах ферзем на h1, где сильнейшая фигура продолжит контролировать главную диагональ и препятствовать движению белой пешки b, затем забрать отданного Капабланкой слона, и следом пойти ферзем на g2. Как это просто!
Но что делает Яновский? Он берет ферзя и ставит его на е1. Шах, но не тот! Большая диагональ теперь не контролируется, и картина сражения становится мутной. Белая пешка тоже пройдет в ферзи. Опытные шахматисты почувствуют опасность изменившейся ситуации и скажут, что черным надо делать ничью.
Но разве эстет и прирожденный игрок станет объявлять вечный шах в такой позиции? Да, Яновский может пойти конем на с1, но он этого не сделает. Он продолжит играть на победу и проиграет партию своей жизни.
Долго Капабланка ждал этого момента! Недавно фигуры Яновского доминировали в центре и угрожали ему матом, но теперь белые демонстрируют мощную централизацию. Способность добиться такой централизации — мерило шахматного мастерства.
Кроме ферзей у соперников есть по одному коню, но как не похожи их судьбы! Ранее стоявший на краю доски белый конь теперь отлично работает, а конь Яновского должен всего лишь защищать поле превращения белой пешки.
Доска почти пуста, но ферзь Яновского не может объявить белому королю ни одного шаха. Дорого ему обошлась неправильная оценка положения в последний из критических моментов большой шахматной битвы. Мужество покидает Яновского, и он допускает роковую ошибку. Вместо защиты далеко продвинутой проходной пешки h он в растерянности ходит королем на h7.
Капабланка будет гордиться безупречной концовкой, в которой будто высшие силы двигали его рукой. Яновский капитулирует [1].
[1] Ферзевый гамбит. Капабланка — Яновский. Турнир в Сан-Себастьяне. Пятый тур. 27 февраля 1911 г.
1. d2—d4 d7—d5 2. e2—e3 Кg8—f6 3. Кg1—f3 c7—c5 4. c2—c4 e7—e6 5. Кb1—c3 Сf8—e7 6. d4 : c5 0—0 7. a2—a3 Сe7 : c5 8. b2—b4 Сc5—e7 9. Сc1—b2 a7—a5 10. b4—b5 b7—b6 11. c4 : d5 e6 : d5 12. Кf3—d4 Сe7—d6 13. Сf1—e2 Сc8—e6 14. Сe2—f3 Лa8—a7 15. 0—0 Лa7—c7 16. Фd1—b3 Кb8—d7 17. Лf1—d1 Кd7—e5 18. Сf3—e2 Фd8—e7 19. Лa1—c1 Лf8—c8 20. Кc3—a4 Лc7 : c1 21. Лd1 : c1 Лc8 : c1+ 22. Сb2 : c1 Кf6—e4 23. Сc1—b2 Кe5—c4 24. Сe2 : c4 Сd6 : h2+ 25. Крg1 : h2 Фe7—h4+ 26. Крh2—g1 Фh4 : f2+ 27. Крg1—h2 Фf2—g3+ 28. Крh2—g1 d5 : c4 29. Фb3—c2 Фg3 : e3+ 30. Крg1—h2 Фe3—g3+ 31. Крh2—g1 Фg3—e1+ 32. Крg1—h2 Фe1—g3+ 33. Крh2—g1 Фg3—e1+ 34. Крg1—h2 Кe4—f6 35. Кd4 : e6 Фe1—h4+ 36. Крh2—g1 Фh4—e1+ 37. Крg1—h2 Фe1—h4+ 38. Крh2—g1 Кf6—g4 39. Фc2—d2 Фh4—h2+ 40. Крg1—f1 Фh2—h1+ 41. Крf1—e2 Фh1 : g2+ 42. Крe2—d1 Кg4—f2+ 43. Крd1—c2 Фg2—g6+ 44. Крc2—c1 Фg6—g1+ 45. Крc1—c2 Фg1—g6+ 46. Крc2—c1 Кf2—d3+ 47. Крc1—b1 f7 : e6 48. Фd2—c2 h7—h5 49. Сb2—d4 h5—h4 50. Сd4 : b6 h4—h3 51. Сb6—c7 e6—e5 52. b5—b6 Фg6—e4 53. Сc7 : e5 Фe4—e1+ 54. Крb1—a2 Кd3 : e5 55. b6—b7 Кe5—d7 56. Кa4—c5 Кd7—b8 57. Фc2 : c4+ Крg8—h8 58. Кc5—e4 Крh8—h7 59. Фc4—d3 g7—g6 60. Фd3 : h3+ Крh7—g7 61. Фh3—f3 Фe1—c1 62. Фf3—f6+ Крg7—h7 63. Фf6—f7+ Крh7—h6 64. Фf7—f8+ Крh6—h5 65. Фf8—h8+ Крh5—g4 66. Фh8—c8+. Черные сдались.
Что изменилось бы в шахматном королевстве, дай Яновский шах на h1?
Хосе-Рауль Капабланка не занял бы первого места.
Единственным участником турнира, не потерпевшим ни одного поражения, в итоге стал Акиба Рубинштейн. Великий Акиба, глубокий стратег и архитектор шахматных дебютов. Он отстал от Капабланки на пол-очка, но нанес единственное поражение кубинцу. Рубинштейн был претендентом на шахматный престол, и успех в Сан-Себастьяне (пусть даже дележ первого места) подтвердил бы обоснованность его заявки. Мир мог стать свидетелем поединка Ласкер — Рубинштейн. Увы, этого не случилось.
А Капабланка посчитал, что завоеванный в Сан-Себастьяне первый приз дает ему моральное право немедленно претендовать на корону. Самоуверенность гения!
Яновский утратил свою мощь и окончательно уступил дорогу шахматистам нового поколения».
Выступление закончилось, раздались аплодисменты. Энди испытывал сложные чувства. Он хорошо выполнил свою работу рассказчика и комментатора, однако пару раз был на грани потери нити выступления, и причиной тому был Фишер. «Как бы я себя чувствовал, если бы с самого начала знал, что он здесь?» — подумал Энди.
Ян легким жестом пригласил Энди подойти к нему, а затем кивком головы и движением глаз указал в сторону Фишера и Брауна. Оба сидели на своих местах и будто дожидались, пока другие зрители покинут студию через заднюю дверь. Когда это наконец произошло, Ян подвел Энди к американским знаменитостям. Те поднялись со своих мест.
— Нуждаются ли джентльмены в представлениях? — задал вопрос Ян. — И все же… мистер Роберт Джеймс Фишер! Мистер Уолтер Шон Браун!
Пожимая Энди руку, оба улыбались.
— Неплохо, очень недурно, — сказал Фишер громким и немного скрипучим голосом.
— Бобби, а ты эту партию помнил наизусть? — спросил Браун приглушенно.
Энди обратил внимание на его акцент и вспомнил, что Браун — австралиец.
— Помолчи, — безапелляционно заявил Фишер. — Партию я, может быть, и помнил, но главное не это. Все прозвучало как-то по-новому. Свежо и энергично!
— А над чем вы смеялись во время моего рассказа? — спросил Энди.
— Да вспомнили один анекдот, — ответил Фишер. — К партии Капабланка—Яновский это не имеет никакого отношения.
— Держу пари, что партии ты не помнил, — сказал Браун. — Что ты вообще помнишь после того, как перестал играть? Ей-богу, молодые люди, я не вру — он недавно имя Филидора не мог назвать.
— Вот негодяй! — взорвался Фишер, но прозвучало это забавно и необидно.
Браун ничем не ответил на выпад Бобби и посмотрел на часы.
— Час сорок, — информировал он. — Время ланча. Я, знаете, голодным играть могу, но сейчас я вне игры и не откажусь от хорошей трапезы. Предлагаю поесть вчетвером. За мой счет! Угощаю!
— Чего это ты такой добрый и щедрый? — ухмыльнувшись, спросил Фишер. — Никак в покер вчера много выиграл?
— А если и выиграл? — ответил Браун.
Они поймали такси и поехали в японский ресторан, расположенный к западу от Центрального железнодорожного вокзала. Его выбрал Фишер, и все трое молча с ним согласились. Бобби указал таксисту путь, который оказался длиннее обычного маршрута. Поездку оплатил Браун.
Войдя в уютный ресторан, все оценили выбор Бобби. Он потребовал отдельный зал, и им такой предоставили. Правда, Яну пришлось объяснять менеджеру, кто такой Бобби Фишер и почему он имеет необычные требования. Удовлетворить их в дневные часы оказалось возможным, и четверка расположилась за низеньким столиком. Звучала тихая и спокойная музыка.
— Люблю восточную кухню! — с чувством произнес Бобби. — Там, правда, едят всяких жуков и червяков, но это в Юго-Восточной Азии. А мы сейчас в Японии, и здесь я буду есть рыбу.
Он сказал, что ему немного жарко, снял пиджак и кинул его на свободное место.
Ресторан предлагал клиенту указать на любую рыбу, плавающую в огромном аквариуме, и та будет для него приготовлена. Бобби выбрал самую большую особь, Энди указал официанту на рыбу среднего размера, а Ян с Брауном предпочли роллы и суши. Бобби хорошо разбирался в меню и заказал разных закусок для всех.
Ян заметил, что в Японии своеобразное пиво и предложил его попробовать. Бобби сказал, что он желает вина.
— Сопьешься! — съязвил Браун. — Такая мне радость снова видеть тебя с похмелья!
— Уолтер, ты меня с кем-то путаешь, — парировал Бобби. Он заказал бутылку вина и начал легко постукивать ладонями по столу.
— Жуки, червяки, жуки, червяки, — приговаривал Фишер. — Энди, а ты в компании двух книжных червей. Я в свое время усвоил более тысячи шахматных книг и сейчас читаю много всякой всячины. Браун тоже большой книжник.
— Ну, тысячу я, конечно, не осилил, — ответил Браун, — но библиотека у меня хорошая.
— У нас с отцом тоже большая библиотека, — сказал Энди. — Недавно он приобрел на аукционе ранее принадлежавшую семейству Уэллесли рукопись на санскрите о чатуранге, давней предшественнице шахмат. Будущий герцог Веллингтон в молодости воевал в Индии и участвовал в штурме Серингапатама, столице государства Майсур. Типпу Сахиб, глава государства, имел великое множество рукописей. Они достались победителям.
— И ты пробовал прочитать рукопись? — оживленно спросил Фишер и посмотрел на Энди широко открытыми глазами.
— Да, — ответил Энди, — я потратил время на изучение этого сложного языка, но пользы в данном случае было мало. Чатуранга все же сильно отличается от шахмат. У нас также есть рукопись Джоакино Греко, но вряд ли современный шахматист может многому по ней научиться.
— У меня тоже есть книга Греко, — похвалился Браун. — Однако она мне помогла! Ботвинник, кстати, высоко оценивает Греко.
Принесли закуски и вино, и разговор на короткое время приостановился. Бобби сделал пару глотков вина и продолжил беседу:
— Без русских никуда. Ботвинник, Таль, Петросян. Мне тут забавную вещь рассказали о Тале, похожую на анекдот. К нему приходит журналист и говорит, что задумал взять интервью у всех чемпионов мира. Таль серьезно и деловито спрашивает: «Со Стейницем договорились?»
Ян и Энди засмеялись, а Браун вдруг заявил:
— Стейниц был сундуком.
— Браун, ты чего несешь? — взорвался Фишер. — Ты, вроде, выпил немного…
— В сундуке, — перебил его Браун, — хранят всякое барахло, которое потом надо оттуда, ковыряясь, извлекать. Вот Стейниц так и ковырялся на последних горизонталях, часто бывая в стесненных положениях. «Не создавай слабостей, не двигай пешек», и все такое.
— Стейниц — гений, изменивший представления о содержании шахматной борьбы, — заявил Фишер. — До него большинство считало, что главное — атака, а он научил шахматистов пониманию важности каждой клетки. Он показал, что в шахматах нет мелочей, игрок должен различать сильные и слабые пункты и оборачивать все плюсы и минусы к своей выгоде. Я много изучал творчество Стейница. А вот Ласкера я не понимал. Этот всюду стоял хуже, чем соперник, но умудрялся выигрывать.
— Вот именно, умудрялся, — повторил Браун. — Потому, что он был мудрецом! Что такое игра в шахматы? Это расстановки фигур и перегруппировки. Ласкер был богом перегруппировок. Он строил глубочайшие планы и осуществлял их с железной последовательностью. А техника эндшпиля какая!
— Это да, — согласился Фишер. — Тут он был великим, однако у меня вопрос: а умел ли он передавать тайны своего мастерства другим? Я, помнится, прочитал его книжку «Как Виктор стал шахматным мастером» и был разочарован. Скажите, многим ли она помогла стать мастерами?
— И у меня такое же было чувство! — подхватил Энди. — Скажу более — я и учебник Капабланки читал и ловил себя на мысли, что все это, конечно, хорошо и правильно, но что-то важное наш гений не договаривает! Наверное, и Ласкер, и Капабланка, и Алехин вряд ли полностью раскрывали перед широкой публикой тайны своего мастерства. В конце жизни Алехин учил будущего гроссмейстера Артуро Помара. В его шахматное становление чемпион вложил очень много.
— Может быть, может быть, — сказал Бобби. — Алехин много книг написал, однако настоящие откровения и глубокие обобщения в них надо находить по крупицам. На это он был скуповат.
— Я видел видеозапись Капабланки и Эйве, — продолжил Ян. — Капа сказал (конечно, понятно, почему!), что игра Алехина — на двадцать процентов блеф. А Эйве он при этом сделал комплимент — тот, мол, в игре всегда движется прямо и вперед.
— Эйве — настоящий учитель! — изрек Бобби. — Он им и был, преподавал математику в женском лицее. Этот умеет толково все объяснить. Я с ним сыграл пару партий еще мальчиком, одну продул, вторая ничья.
— Сколько тебе за это заплатили? — спросил Браун.
— Тридцать пять долларов. Но это были доллары пятьдесят седьмого года!
Закуски были доедены, и Бобби попросил принести еще. Официант выполнил этот заказ, следом принес суши и роллы для Яна и Брауна и сказал, что рыба скоро будет готова.
— А мы никуда не торопимся! — произнес Фишер.
Он ел и говорил, пережевывая пищу. Когда наконец принесли рыбу, Бобби начал быстро с ней расправляться, нахваливая японскую кухню. Оставив в тарелке одни кости, он попросил вторую порцию.
Бобби поднялся из-за стола, подошел к аквариуму и снова выбрал самую большую рыбу. Другие участники застолья использовали эту паузу, чтобы немного размяться.
Браун подошел к окну с бокалом вина и, глядя на необъятную акваторию, заговорил с большим подъемом:
— Какой вид! Мы сейчас в самом свободном городе мира, и я чувствую, как на этой высоте у меня вырастают крылья! В такие моменты я хочу писать, как Хемингуэй и Фицджеральд, хочу совершить кругосветные путешествия, как знаменитые испанцы и португальцы, хочу полететь в космос, сниматься в кино, выступать на театральной сцене и сыграть роль Кромвеля, хочу поставить фильм о Моцарте, хочу сам быть музыкантом, выучить десять иностранных языков, жажду прожить множество жизней! Да здравствуют шахматы — лучшее поле для проявления интеллектуальной фантазии! Хочу играть так, чтобы обо мне говорили, и хочу умереть, играя!
— Браво, Уолтер! — воскликнул Бобби. Он зааплодировал, и все его поддержали.
Когда заняли свои места за столом, Фишер продолжил обсуждать чемпионов:
— Вот Ботвинник — не сундук! Он очень активный игрок и всегда стремится захватить инициативу. Эх, жалко, не дожал я его в шестьдесят втором! Конечно, вся русская команда на него работала при анализе отложенной партии. Я сам виноват, думал, что легко выиграю с лишней пешкой.
— А я тебя не дожал с лишним качеством! — сказал Браун. — Ты оказался скользкий, как рыба в аквариуме!
Не обращая внимания на реплику Брауна, Фишер продолжал:
— А вот учитель из него так себе. Рассказывают, что он учеников эксплуатировал к своей выгоде, поручая им делать анализы для себя.
— Ну, да, — согласился Браун. — К истине приходят через страдания. А зачем самому страдать? Пусть другие страдают!
— Ботвинник — большой ученый, — заметил Бобби, — а мы с тобой, Уолтер, свои школы бросили ради шахмат.
— И ты жалеешь? — парировал Браун. — Зато ты стал настоящим профессионалом и шахматы поднял на профессиональный уровень! Чудная профессия — шахматы! Большинство на ней, конечно, много не заработает, зато пусть нам завидуют разные офисные клерки, банковские служащие и продавцы. Любые продажи — обман. Банки — грабеж. Продавцы, служащие — умирающие профессии! В офисах гнездятся посредственности. Долой офисы, да здравствует свобода творчества! Гуманитарное образование плюс шахматы — вот формула будущего!
— Да! — воскликнул Бобби. — Долой офисы! Долой школы! Недаром дворяне учили своих детей дома, чтобы те не теряли времени с плохими учителями и в развращающей среде.
Фишер и Браун чокнулись и допили свое вино. Браун предложил заказать еще бутылку, но Бобби отказался.
Официант принес рыбу для Бобби, которую тот уничтожил с удивительной скоростью.
Оплачивая счет, Браун дал щедрые чаевые. Заметив это, Бобби сказал:
— Я сейчас вспомнил рассказ Фицджеральда об американце, разбогатевшем в двадцатых и тратившим деньги в Европе. Когда лопнула биржа, он лишился состояния и с сожалением вспоминал, как давал хорошие деньги швейцару за вызов такси. Ты обеднеть не боишься, Уолтер?
— Мне это не грозит, — спокойно ответил Браун. — Я не просиживаю штаны в офисе, у меня не один источник доходов и я зарабатываю своим умом.
— Учись, Энди, — сказал Фишер, надевая пиджак. — Так ты побьешь Боровицкого?
Энди был ошарашен вопросом, но быстро ответил:
— Побью!
Он вдруг понял, что с ним произошла большая перемена. Энди ощутил это всем своим существом.
Фишер предложил прогуляться вдоль каналов, и возражать ему никто не стал. Июньский день был теплым, но солнца не было. Бобби шел раскачивающейся походкой, рассматривая стоявшие на приколе суда-жилища, и вдруг запел. Слуха у него не было, но процесс пения доставлял ему удовольствие. Фишер пел громко, прохожие смотрели на него с удивлением и улыбались. Он исполнял песни Чака Берри и Элвиса Пресли.
Прогулка получилась длительной. Начало темнеть, зажглись окна. Жители Амстердама не опускают шторы, и можно было наблюдать интерьеры квартир. Бобби обращал внимание на красивые библиотеки и висевшие на стенах картины художников.
— Как это мило, — сказал он, — люди открыты друг другу и не боятся воров.
Оказалось, что Фишер отлично ориентируется в городе. Он незаметно подвел друзей к своему пятизвездочному отелю и предложил продолжить общение у себя в номере.
Никто не искал повода для отказа, и вскоре все оказались в обширном холле его временного жилища. Четверка разместилась на диванах. Бобби достал из холодильника две большие бутыли с водой и поставил бокалы на столик.
— Ботвинник, конечно, большой ученый, — с сарказмом заговорил Бобби, — но Браун тоже не лыком шит! Он открыл закон соответствия ума и голоса.
Посмотрев в глаза Яну и Энди и убедившись, что те заинтригованы, Бобби продолжил:
— Закон заключается в том, что чем человек умнее, тем у него противнее голос.
— Да, я смотрел видео с Алехиным, — сказал Браун. — Он говорит на английском языке и на редкость противным голосом.
— У Ботвинника голос тоже не из приятных, — добавил Бобби.
— А я заметил, — сказал Ян, — что человек говорит и поет будто разными голосами. Смыслов, оказывается, певец. Я послушал его запись и удивился: неужели этот баритон принадлежит известному мне человеку?
— Тайманов — пианист, Смыслов — певец, — отметил Бобби. — По моему опыту общения с музыкантами знаю, что они, как правило, любят друг друга. Правда, я больше общался с джазовыми музыкантами. А шахматисты друг друга не любят.
— Таль и Боровицкий очень доброжелательны, — сказал Ян.
— Точно, — согласился Браун, — но это скорее исключение. Они доброжелательны и умны. Но самый умный, конечно, Бобби Фишер. Вернее, так: согласно моему закону, голос Бобби Фишера свидетельствует о большом уме.
— А ты вообще сиплый австралиец! — смеясь, ответил Бобби. — Ты верно потомок одного из лондонских болтунов, критиковавших правительство во время войны с Наполеоном и сосланных в австралийскую глушь!
Браун никак не ответил на шутливый выпад и просто сказал:
— Спой, Бобби! Спой под музыку. «Мой путь».
Фишера не пришлось уговаривать. Он достал видавший виды кассетный магнитофон и вставил в него кассету с музыкой песен Фрэнка Синатры.
Бобби запел. Вернее, он не пел, а большей частью говорил под музыку. Пропевал он только последние слова куплета. Такой способ исполнения сильно выигрывал в сравнении с его уличным пением. Фальшивых нот не было.
Когда жизнь прожита,
Конец мой близок, понимаю.
Мой друг, смотри в глаза,
Скажу тебе о том, что знаю.
Я в этой жизни видел все,
Проехал я по всем дорогам,
Но важно, что всегда
Я шел моим путем.
Я делал то, что должен был,
И что я сделал, то имею.
Все до конца я доводил
И ни о чем не сожалею.
Я крепко думал обо всем,
Что ждет меня на новых тропах,
Но важно, что всегда
Я шел моим путем.
Ты знаешь, друг, не всякий груз
Поднимем мы, хотя хотели,
И каждый раз я размышлял,
Способен ли на это дело,
И отступал, но все же я
Шел моим путем.
Смеялся, плакал и любил,
Бывало всякое, конечно,
Мой друг, я это пережил
И нахожу теперь потешным.
Все это я, каков я есть,
Ты видишь — я не очень скромен,
Свершил немало, и при том
Я шел моим путем.
Из чего сделан человек —
Кто личности, кто просто тени,
И ты свободно говори,
Не слушай тех, кто гнет колени,
Бог видит — я держал удар
И шел моим путем.
Да, шел моим путем.
Бобби закончил петь. Воцарилось молчание. Через минуту его нарушил Браун, предложивший поиграть блицпартии.
— Отличная идея! — откликнулся Ян. — Я буду судьей. Назовем это соревнование «блицтурнир настоящих и будущих чемпионов США, Англии и мира».
Регламент соревнования был составлен очень быстро. Решили, что каждый участник сыграет по две партии с двумя другими. Нашлись и часы, и отличный комплект стаунтоновских шахмат. Бобби их не использовал, обходясь своим маленьким потрепанным набором. Много лет он втыкал фигурки в дырочки, и отверстия в минидоске заметно расширились.
Фишер внес последнюю поправку, предложив соревноваться «по системе Капабланки».
— Это как? — спросил Энди.
— Слишком много теории, мой друг, слишком много теории в современных шахматах, — пояснил Фишер. — Поэтому Капабланка в свое время предложил просто поменять местами коней и слонов. У меня на этот счет есть еще более радикальное предложение, но пока ограничимся конями и слонами.
На том и порешили. Фишер выиграл все четыре партии и стал чемпионом, Браун и Марс обыграли друг друга по разу и поделили второе и третье места. В последней партии Энди оставил Брауна с одной ладьей, сохранив ладью и три пешки, но его пять минут истекли.
— Обидно просрочить время в выигранной позиции, — сказал Фишер. — У меня есть простая идея. Нужно добавлять время за каждый ход. Сделал ход — получай несколько секунд, еще ход — снова добавка. Так время не закончится. На мой взгляд, это справедливо.
За окном стемнело. Ян сказал, что его ждет жена. Он предупредил ее, что задержится, но не до позднего же вечера! Энди понял, что ему лучше уйти вместе с Яном.
Таким был этот день в Амстердаме. Оставаясь в голландской столице, Энди планировал одно, но получилось нечто совершенно неожиданное. Он сказал себе, что Энди сегодняшним утром и Энди вечерний — два разных человека.
Психологический кризис был преодолен. Он снова начал выигрывать турниры.
Продолжение следует