«Моё анкетное существование весьма резко отличается от подлинного. Один из двух виновников моего появления на свет так основательно растворился среди всевозможных мифических отчимов, что можно подумать, будто я возник только из яйцеклетки". - Напишет Юрий Маркович Нагибин в своем "Дневнике", изданном после его ухода. Два Нагибина всю жизни сосуществовали рядом, не пересекаясь. Более всего Юрий Маркович напоминал старую мудрую черепаху, которую он же бесподобно описал в рассказе "Старая черепаха": "Наконец в щели между щитками что-то зашевелилось, затем оттуда высунулся словно бы птичий клюв и вслед за ним вся голая, приплюснутая голова с подернутыми роговой пленкой глазами мертвой птицы". Все знал, все понимал. В своем "Дневнике", где он был уже запоздало настоящим, упоминая своего друга, он бросит вскользь: "он знал лишь творчество, но понятия не имел, что такое «литературная жизнь». Юрий Маркович прекрасно понимал, что есть что. Поэтому его киношня халтура - "Гардемарины, вперед" - до сих пор заслоняют подлинного мастера слова. Его сравнивали с Паустовским. Это такое что ли дружеское похлопывание по плечу, когда сказать особо нечего. Он был старой, мудрой черепахой, погруженной в безудержный пессимизм: "Я вспомнил его слова, когда через много лет был застрелен Леннон, лучший из «Битлов», давший людям столько радости и не обронивший крупинки зла. — Эта горестная и страшная черта двуногих, — продолжал Моэм. — И чем дальше, тем будет хуже. Ненависть распространится с творцов на их творения". Это строки из его может быть лучшего рассказа "Ненаписанный рассказ Сомерсета Моэма". Пронзительные строки в "Дневнике" Юрия Нагибина посвящены тому, кто не знал, что такое литературная жизнь, и в конце концов спился: "Юра сказал: «С-старичок, ты утей наколошматил будь здоров. А я — впервые. Дай-кась мне шанс »,— и сел «поудобнее», так что я опять оказался спиной к охоте..." Юрий Нагибин всю жизнь так и просидел спиной к настоящей охоте. Но попробуйте забыть его, вычеркнуть из литературы. Ничего не выйдет! Юрий Нагибин родился 3 апреля 1920 года в Москве.
