По дорожке, стелющейся вдоль белого каменного бордюра и окаймленной неосязаемой дымкой цветения, она дошла до нависавшей над морем площадки, где среди фиговых деревьев дремали фонари, а под гигантской сосной – самым большим деревом в саду – были расставлены стол и плетеные стулья, затененные обширным рыночным зонтом, привезенным из Сиены...
В книге Виктора Шкловского "Лев Толстой" есть такие строки:
"Про Николая Николаевича Толстого Иван Тургенев говорил, что ему не хватает только недостатков, чтобы стать великим писателем..."
Формула спорная, этак каждый негодяй - писатель, но верная, если только вторая половина человека обращена если не к небу, избежим излишнего пафоса, то к хотя бы к свету. Вот этого - света - у Фицджеральда в избытке.
Цветопись в текстах Фицджеральда поразительная, нежная, терпкая, сочная. Вот этого таланта ему было отпущено в избытке, как, впрочем, и недостатков хватало, великих или невеликих, но с биографами не забалуешь. Жизнь Великого Фрэнсиса изучена под микроскопом.
Великий Гэтсби американской литературы любил жизнь во всех ее проявлениях.
Публике, как правило, интересно именно это, интересна жизнь по "ту сторону рая", количество выпитого виски, романы, запои, загулы, а вот что происходит по эту сторону, когда художник остается один на один с чистым листом, не важно.
Такое ощущение, что романы пишет сама судьба, а писатель погоняет ею, сидя, словно кучер, на облучке.
Пожалуй, Фицджеральд интересен именно своей отточенной, почти до совершенства манере живописать словом, завораживая, проза его тонкая, почти женская, подвижная и влажная, словно гладь океана, наползающая мощью на берег, видимая на просвет, с голубыми прожилками, красота:
В вечернем сумраке кружили светлячки, где-то на дальнем нижнем уступе лаяла собака. Казалось, что стол, как танцплощадка, выдвинутая вверх особым механизмом, чуточку воспарил к небу, и те, кто сидел за ним, ощутили, будто они остались единственными живыми существами во тьме Вселенной, которая одна питает и согревает их...
Нет сил оторвать взгляд от этих строчек и не хочется оборачиваться назад, на то, какую цену художник платит, куда пропадает поколение, по сути каждое поколение потерянное, главное потом его обнаружить в этом хаосе и безумном жизненном водовороте, каждый прожигает жизнь, как может, и никого это не касается.
Мы слушаем джаз, совершенно не интересуясь тем, что сочиняли его потомки черных рабов из Африки.
Вот Фиджеральд и был джазом, эпохой, ее звуком, мишурой и переменчивым блеском.
Но удел писателя ничтожен, как ни крути, первый его роман издательства отказались печатать, он умер в 44 года, как Чехов, а недостатки... Толстой был бабник и чуть было не проиграл в карты "Ясную Поляну", где нынче ежегодно вручают одноименную премию ничем, кроме ловкости рук, не запоминающимся писателям. Но получение премий не может заменить талант. Не может быть писательской целью. У Фицджеральда скорее всего это - смутная мечта, иной раз принимающая очертания Дейзи:
На мгновение закатное солнце нежно осветило ее сияющее лицо. Я прислушивался к ее голосу, подавшись вперед и затаив дыхание. Спустя миг сияние померкло, с какой-то неохотой и сожалением исчезнув с ее лица, – так ребенок с наступлением сумерек, бросая увлекательную игру, нехотя идет домой...
...Иной раз неотчетливый еле видимый отсвет маяка вдалеке, который мерещится Великому Гэтсби:
Гэтсби верил в зеленый огонек, свет неимоверного будущего счастья, которое отодвигается с каждым годом. Пусть оно ускользнуло сегодня, не беда – завтра мы побежим еще быстрее, еще дальше станем протягивать руки... И в одно прекрасное утро... Так мы и пытаемся плыть вперед, борясь с течением, а оно все сносит и сносит наши суденышки обратно в прошлое...
Не даром герой фильма Вуди Аллена "Полночь в Париже" сбегает от богатой невесты к Хемингуэю и Фицджеральду. В начало 20-х, к парижской богеме, трубному гласу джазового апокалипсиса, к этому пламени, на свет которого летело много творческих мотыльков, но сгорали в его жарких лучах...
Писатель - безнадежный романтик, влюбленный в жизнь? Скорее пчела, собирающая пыльцу, производящая мед и пергу.
Проза Фицджерельда - лекарство от отчаяния и несоизмеримости наших намерений и возможностей.
Последняя сентенция напоминает тост. Наверное, и это неслучайно (оставим за скобками его алкоголизм).
Выпьем за то, что 24 сентября 1896 года родился великий и неповторимый Фрэнсис Скотт Фицджеральд!
