Рецензия эта на роман Эмиса, одного из лидеров движения "рассерженных молодых людей", была написана бог знает когда. Но оказалось, что и поныне все на своих местах: глобализм антиглобализм и английский роман, чье имперское величие неоспоримо.
«Достославные пьяницы и вы, досточтимые венерики (ибо вам, а не кому другому посвящены мои писания)!» - точно таким же манером, позаимствованным у Рабле, мог бы обратиться к своему читателю и Кинглси Эмис в предисловии к своему роману «Один толстый англичанин» (СПб.: Азбука-классика, 2003. – 256 с. Тираж 7 000 экз.). Связь с бессмертным образом Гаргантюа более, чем очевидная, что, впрочем, автор предисловия Николай Пальцев предпочитает не замечать. Вместо этого классика английской литературы прописывают по ведомству «университетского романа» или даже выразителя чаяний мыслящей британской интеллигенции, испытывающей мировоззренческий кризис, «совпавший с крушением некогда незыблемого колониального господства». Получается, что «мучительная потребность в самоидентификации в атмосфере до неузнаваемости изменившегося внешнего мира» породила героя Эмиса. Незадачливого литературного консультанта Роджера Мичелдекана, который в перерывах между своими основными обязанностями в среде интеллигенции Нового Света, только и делает, что испытывает на протяжении всех 256 страниц непреодолимую тягу к противоположному полу, объедается, опивается виски и прислушивается к тревожным позывам своего кишечника. Автор предисловия склонен был увидеть в пузатом волоките постаревшее alter ego Эмиса, которому на момент выхода романа в свет в 1963 году исполнилось всего-то 40 с хвостиком. Причем, постаревшее настолько, что новый Эмис развенчивает в пух и прах свои же взгляды девятилетней давности, изложенные им в романе «Счастливчик Джим». Если бы Роджеру, чья цель – супруга датского филолога, Эмили, нужны были бы веские аргументы в борьбе за самоутверждение британского национального духа в Штатах, то алкоголизм, обжорство и распутство – не самые надежные из тех, которые могут предъявить противоположные стороны друг другу. Впрочем, каждому, как говорится, свое. Почему бы не уличить автора предисловия, литературоведа или рецензента, испытывающих крен в сторону социализации романа или, наоборот, явного эротизма - в потребности «самоидентификации в условиях нарастающего кризиса жанра»? Будем снисходительны к маленькой слабости авторов предисловий к додумыванию за авторов романов, к которым они пишут предисловия, того, чего им и в дурном сне не могло присниться. Все споры разрешит сам роман. Я только лишь напомню, что и Рабле избрал сатирическую форму, переворачивающую с ног на голову реальную картину бытия для того, чтобы иметь свободу переосмысления основополагающих его ценностей: религии, морали, литературы, искусства и так далее. Эмис же накануне наступления цензуры политкорректности, которая еще, кто знает, может, будет похлеще партийной, затрагивает животрепещущие темы: отношение к евреям, неграм, гомосексуалистам, женщинам, лицемерным христианским проповедникам или, как остроумно заметил Дэвид Лодж из Гардиан – «вообще говоря, американцам». Однако, сторонники антиглобализма будут весьма разочарованы. Эмис не одержим бесом и пафосом разоблачения, а исследует истоки американского самодурства и простодушия на языковом уровне: «Американец говорит, например: «представляю», тогда как англичанин «имею представление»… Цель американца – доллар, цель британца империя. Замечательно, как в этих выражениях обнажаются, выступают на поверхность скрытые исходные посылы и цели культуры. Замечательно, но не удивительно. Язык – самый чуткий социальный инструмент». Что до прекрасного пола, то Роджер и в правду поступает с ним со свойственной империалистам бесцеремонностью. Вот его диалог с Эмили в постели, в котором в уста хитроумного литературного консультанта, я уверен, вложены мысли большей ужасной половины человечества: - Признайся, чем женщины привлекают тебя? - Что ты хотела бы услышать? Герои Рабле, плутавшие в житейском море, в финале видят в гавани свои корабли. Роджер же после безуспешной попытки добиться взаимности от жены датского филолога, которая предпочла ему молодого писателя Мечера, отбывает на корабле на родину: «Старший стюард был ужасный человек. Несколько рейсов назад, зайдя в кают-компанию и увидев, как тот в пух проигрывает в бинго, он поначалу было пожалел его, но потом понял, что тому это даже нравится. Но все равно приятно было опять почувствовать себя среди своих…». Умом Великобританию не понять!
Кингсли Уильямс Эмис родился 16 апреля 1922 года.
