Сын выходца из польской дворянской семьи и крещёной еврейки (причем, крещённой не в православие, а в католичество), в чьих жилах ни капли русской крови, Владислав Фелицианович Ходасевич вошел в русскую литературу, наверное, «путем зерна». В буквальном смысле пророс, поскольку выкормлен был «не матерью, но тульскою крестьянкой». У Андрея Белого есть и более экспрессивное выражение: не вошел и пророс, а «высосал» свое право на родство с русской культурой. Его неожиданное значение раскрывается самим Ходасевичем в таких строках:
И вот, Россия, «громкая держава»,
Ее сосцы губами теребя,
Я высосал мучительное право
Тебя любить и проклинать тебя.
В одной из своих поздних статей Ходасевич расскажет о том, как родители в тревожном ожидании худшего отдают его в русскую школу. И их надежда на то, что ребенок может быть воспитан в лоне польской культуры, угасает.
Инородное происхождение впоследствии обнаружится лишь в несколько холодноватой и словно отстраненной манере речи поэта. Словно Ходасевич не погружается в описываемое им с головой, но смотрит на него со стороны, не переступая некие пределы и границы. Такая манера говорения и мировосприятия характерна для классического периода русской литературы. Периода Пушкина и Батюшкова.
Как скажет об этом сам Ходасевич: «он опоздал родиться». Его век прошел. Но остатки чужеродности растворяются в межвременном пространстве. Ему предстоит стать промежуточным звеном двух эпох: золотого и серебряного веков.
Наверное, именно поэтому современники его не ощущают своим. «Мы же с Цветаевой, выйдя из символизма, ни к чему и ни к кому не пристали, остались одинокими, „дикими“. Литературные классификаторы и составители антологий не знают, куда нас приткнуть». — напишет он впоследствии.
И наоборот, он слишком хорошо понимает и воспринимает все. И отсюда — отточенный, отшлифованный до холодного, металлического блеска слог. Экономная, почти скупая, точность детали, которая, прорастая из сердцевины смысла, набухая и лопаясь, рождает поразительную по силе метафору:
Мне невозможно быть собой,
Мне хочется сойти с ума,
Когда с беременной женой
Идет безрукий в синема.
Книга воспоминаний Ходасевича «Некрополь» — последнее из того, что увидело свет при жизни автора в 1939 году в Брюсселе. Издательство, где выходит книга, перемещается в Брюссель из Берлина, где вовсю свирепствует чума ХХ века. А сам автор — в страну мертвых, в город мертвых (nekropolis — в переводе с греческого город мертвых), перед этим населив его тенями гениев и злодеев серебряного века.
Впрочем, можно сказать и так: Ходасевич ставит нерукотворный памятник уходящему времени. И самому себе. Надгробный.
Пространство «Некрополя» разбито на главы, каждая из которых посвящена одному из тех, с кем Ходасевича сталкивала судьба при жизни: Нине Петровской, Брюсову, Андрею Белому, Муни, Гумилеву и Блоку, Гершензону, Сологубу, Есинину и Горькому.
Но все же это не могильный, полный благостных мотивов и скорби, памятник. А скорее поэма в прозе. Портретная галерея, выполненная рукой мастера. По этой беспощадной, иной раз до вспышек желчности, книге можно изучать историю русской литературы начала века и русской души.
Вот вам не ходульный, сусальный и оттого слащавый Есенин, а реальный, противоречивый, жестокий, циничный, разгульный, пророческий, а потому живой: «…Есенин высказывал, „выпевал“ многое из того, что носилось в тогдашнем катастрофическом воздухе. В том смысле, если угодно, он действительно был „пророком“. Пророком своих и чужих заблуждений, несбывшихся упований, ошибок, — но пророком».
Последняя глава в этой книге посвящена Горькому. Естественно, что эту главу Горький видеть не мог, но, прочитав одну из первых глав, воспоминаний о Брюсове, сказал Ходасевичу:
— Жестоко вы написали, но — превосходно!
Такова и поэзия Ходасевича:
Снег навалил. Всё затихает, глохнет.
Пустынный тянется вдоль переулка дом.
Вот человек идёт. Пырнуть его ножом —
К забору прислонится и не охнет.
Потом опустится и ляжет вниз лицом.
И ветерка дыханье снеговое,
И вечера чуть уловимый дым —
Предвестники прекрасного покоя —
Свободно так закружатся над ним.
А люди черными сбегутся муравьями
Из улиц, со дворов, и станут между нами.
И будут спрашивать, за что и как убил,-
И не поймет никто, как я его любил…
Владислав Ходасевич родился 28 мая 1886 года.
