Вулкан эмоций извергался словесным громом. Напряжение парило в спёртом воздухе. «Скандал разгорелся», — мог сказать непосвящённый наблюдатель и не мешкая позвать на помощь: не ровен час, паркет обагрится кровью. Ой ли, не паникуйте, эти стены и не такое видели! Истерика старого приятеля лишь кажется неуправляемой стихией, но меткий взгляд не обманет: события развиваются в понятном направлении.

            Викентий продолжал наседать, временами переходя на визг и активно жестикулируя. Ударить бы кулаком по столу и образумить грубияна, но не тот случай. Речь Рогова бесцеремонна (так что же ты терпишь!), но отнюдь не бессмысленна: политика всегда правит балом. Так побережём до поры время и нервы, наблюдая за багровеющим собеседником: о, сколько за годы разыгрывалось таких спектаклей с одинаковым финалом! Пламя в конце концов потухнет.

            Так вышло и сейчас: на смену новой порции крика пришло бульканье. Несколько мгновений — и глаза, выпученные от гнева, вернулись на привычную орбиту. Теперь мяч на стороне начальника. Глеб Евгеньевич Бояров без малого двадцать лет руководил научной работой солидного вуза и моментально улавливал любое изменение ситуации.

            «Егоров должен снять диссертацию с рассмотрения, другого пути, увы, не вижу», — резюмировал Рогов. Ну и дела! Даже его неприятный тон отошёл на второй план. Миша Егоров — милый молодой человек, ну и что с того… любимый ученик Боярова, другое дело, но самое главное — недавняя защита докторской с весьма неплохими перспективами на утверждение! Солидный доклад, бойкие ответы на каверзные вопросы, да и Рогов поддерживал… Все приличия соблюдены, от банкета по первому классу до приятных лиц оппонентов и членов совета (отнюдь не личин: Бояров умел чувствовать подвох).

            Что же произошло, коли дело перевернулось с ног на голову? Тем временем Викентий окончательно лишился сил и замолк. Пришло время объяснений. Долгие годы дружбы связывали двоих, много трудностей, побед и поражений изведано вместе. Хитросплетённые интриги, мучительное создание диссовета, первые ученики, бессонные ночи и слёзы радости: ничто не могло сплотить сильнее.

            Рогов словно прочитал мысли шефа и залепетал вновь. Туман стал рассеиваться. Ох, какие рифы не заметили! Всем хорош талантливый молодой учёный, но… Есть другой человек, не столь толковый, конечно, а интеллект — далеко не всё (какая жалость!), а иногда и не главное. Пётр Губастов (ну и фамилия!) претендует лишь на степень кандидата. Работа имеется, да и отзывы получены: все положительные и, как всегда, похожие до безобразия. Куча достоинств, для вкуса — немного недостатков, не снижающих уровень работы (а могло ли быть по‑другому!), диссертация соответствует, соискатель заслуживает, ай да скука…Только рано предвкушать успех. Острый глаз сразу выхватит массу подозрительного: рабочая биография претендента не вяжется (ну что тут поделаешь!) c направлением научной специальности, да и подготовлено всё весьма быстро (спасибо волшебнику Рогову!). Если этим чудом заинтересуются и Губастова вызовут для прояснения истины, то грядёт катастрофа, а далее сам знаешь. О благодарности самого Петра Евгеньевича можно забыть, пакости не сделал бы, а ведь может; самое страшное — репутация совета, плода многолетнего труда, окажется под угрозой.

            Впрочем, Викентий (ну и голова!) придумал решение. Егоров снимает докторскую с рассмотрения: обнаружились ошибки, поздно, конечно, но с кем не бывает, а честность — качество похвальное. Такому диссовету стоит доверять, глядишь, следующую работу, тем более кандидатскую, спустят на тормозах.

            Что тут скажешь: Губастов — набирающий силу руководящий кадр, нельзя такому без степени. Миша? Жалко парня, но… Вечный спор о справедливости бередит душу, только время для торжества таланта ещё не пришло. Не успела за Роговым закрыться дверь, как зам по науке уже набирал известный номер. Бодрый голос (ученик ещё не отошёл от триумфа!) — вещь понятная, но не станет шлагбаумом для неприятного разговора. Плохи дела, Миша, Викентий Львович, честь ему и хвала, посмотрел труд ещё раз и указал на серьёзные ошибки, да, не углядели мы с тобой…

            Глеб Евгеньевич сделал паузу, прислушиваясь к прерывистому дыханию ученика, потерявшему на мгновение дар речи, и, набрав металла в голос, огласил вердикт тоном, не допускающим возражений: снять докторскую с рассмотрения, иначе пострадают другие.

            Михаил подчинился, да и как иначе: «интересы общества прежде всего», это надо помнить, как бы человек высоко не вознёсся. Некоторое время спустя состоялась и защита Губастова: серое представление с никудышными актёрами и средней режиссурой. Лишь немногие из присутствующих обратили внимание на странное поведение профессора Рогова. Похвалы в адрес ученика, пускай и превосходные, — дело привычное (тем более в кулуарах говорили, чьих рук это творение), но называть данный труд докторской — явный перебор. Глеб Евгеньевич также недоумевал, но не перечил. Шутка или замысел руководит Викентием? Дай бог, что первое, но время покажет.

            Только маги способны приподнять покрывало будущего, да и то не всегда, а настоящее имеет привычку сплетаться в толстое дело и двигаться по инстанциям. Верный расчёт, немного удачи — и высокая комиссия пропустит работу без проволочек. Наконец, пришло долгожданное известие: свершилось (ух, можно выдохнуть!), и Глеб Евгеньевич официально вручил соискателю Губастову долгожданный диплом. Ещё одна победа: капитан провёл хлипкий корабль через рифы и непогоду к причалу.

            Не прошло и недели, как Викентий бодро вошёл в его кабинет. Дело срочное, отлагательству не подлежит: диссертацию недооценили. Рогов не утруждался доказательством этого факта, а просто давил на друга, перейдя на привычные истеричные нотки. Работа превосходит некоторые докторские, соискатель выступил блестяще (образец для примера, ну и только!), а члены совета — слепцы.

            Что ж, виновные определены, осталось наметить пути исправления. Викентий не думал притворяться дипломатом, нет, он рубил с плеча, обвиняя всех в косности и трусости.

            Оба знали: должны пройти годы, иначе желаемое не станет явью. Аттестационный орган не одобряет столь резких скачков. Докторская — не кандидатская, соискателя непременно вызовут, дальнейшее ясно. Амбиции Викентия взяли верх над здравым смыслом, лишь заставить отступить — сложно: они уже давно не начальник и подчинённый, а соратники, делающее одно дело, пусть и не в белых перчатках.

            Научная степень — путь к солидной должности и власти. Солидной должности должен соответствовать хороший человек, иначе могущественный негодяй сломает много жизней. Претенденты должны обладать не только (или не столько) способностями, но и совестью. Второму не обучишь, а с научной карьерой всегда можно помочь: так и сошлись пути‑дороги с Викентием, так и закрутилась работа.

            Диссовет — главная кузница кадров, задача Боярова и других членов команды — помочь «хорошим» и отвергнуть «плохих». С течением времени «хороший» становился «своим», а «плохой» превращался в «чужого». Количество защит росло год от года, качество оставляло желать лучшего, да это не главное: «хорошие» и «свои» росли дальше по службе, иногда не забывая тех, кто дал путёвку в жизнь.

            Глеб Евгеньевич редко, но всё же привечал таланты: хотелось иметь рядом умных собеседников; Викентий всегда делал ставку на обалдуев, не скрывая ненависти к любой маленькой «звёздочке» на вузовском небосклоне.

            Вечером раздался звонок: Бояров вновь услышал бодрый голос Михаила. Уныние исчезло, ну а причина… ах, только что состоялся разговор с Викентием Львовичем: прочь депрессию, учтём старые ошибки и добьёмся успеха. Рогов всего лишь немного опередил зама по науке, пробивая дорогу через аттестационные льды будущему крупному начальнику. Грядёт второй удар по человеку, с которым он успел духовно сблизиться (ох, какие коллизии!), но что поделать.

            Бояров поддержал ученика: зря ты так переживал, инициатива вновь на нашей стороне: прорвёмся и победим недругов.

            Прошло несколько лет, долгих лет ожидания двух соискателей — бурной деятельности одного и «летаргического сна» другого. Егоров непрерывно улучшал работу, временами набивая шишки, но набирая обороты для решительного рывка. Семинары и симпозиумы с хвалебными и негативными отзывами, впрочем, часто превращающиеся в положительные при следующем выступлении, свидетельствовали о скорой защите.

            Блестящий доклад Егорова, выступления оппонентов и членов совета c небольшой критикой в мелочах, но, в сущности, одобрительные; солидная защита состоялась. Много злоключений коснулось парня, но справедливость восторжествовала, всё закончилось хорошо: такие разговоры велись в кулуарах.

            Наивные, они не знали, что письмо уже полетело наверх. Несколько дополнительных звонков — и дело рассмотрят, как надо. Он берёт грех на душу, но альтернативы не видно: кому окунаться в грязь, как не заму по науке!

            Бояров знал итог. Второе снятие работы — плохо, пускай Мишу вызовут для разбора и разорвут в клочья. Губастова не тронут: вызывать двоих подряд — признак дурного тона, так и состоится один доктор из двух кандидатов.

            Решение наверху откладывалось, напряжение внизу нагнеталось день ото дня. «С Егоровым опять проблемы», — печально судачили коллеги. Наконец пришёл вызов. Настал черёд для новых грустных разговоров. Плохи дела, Михаил, не знаю, как вести себя дальше, видимо, есть у тебя враг, чай не догадываешься, кто именно? Бояров не жалел трагических ноток, настраивая ученика на принятие худшего.

            Три вещи ушли из внимания: характер Егорова, изрядно закалившийся от ударов судьбы, высокий голос Викентия и скверная звукоизоляция.

            Накануне рокового заседания Михаил явился к шефу. Визит без приглашения — такого раньше не случалось! Первая мысль пронзила: парень понял безнадёжность предприятия и хочет снова снять работу. Нельзя допустить подобного развития событий, вся многоходовка сломается.

            Ученик заговорил первым — ух, какие страсти разгорелись! Неделей раньше решил заглянуть к вам, Глеб Евгеньевич: срочный совет понадобился. Тучи сгустились, сами говорили, тут уж не до предупреждений о посещении. Секретарша просила обождать, зам по науке занят, так ваш покорный слуга остался в приёмной. Ой, незадача случилась! Не имею привычки слушать чужие разговоры, но уж слишком громко шла беседа. Мир перевернулся, не преувеличиваю, когда понял, какую роль бессловесной марионетки отвели мне те, которых боготворил.

            Бояров молчал. Мальчишка возмущён, делает скоропалительные выводы, только правила игры не способен изменить даже он, старый лис, куда там молодому учёному! Эмоции лились рекой: вы, Глеб Евгеньевич, забыли о научном призвании; о Рогове и говорить не хочу, да только я помню, зачем встал на эту стезю и не собираюсь давать задний ход. Погибший отец успел научить важным вещам: дорожи крепким товарищеским локтем и никогда не беги с поля боя. Я снял работу не из трусости, но желая помочь коллегам, и не отступлю сейчас, в память о родителе.

            Бояров не нашёл слов для ответа: выгнал парня, право сильного никто не отменял. Наглец совсем распоясался, тычет в лицо обвинения человеку, вложившего в него силы. Прав Викентий: большое самомнение — путь к чёрной неблагодарности.

            Что‑то засело внутри, не давая успокоения. Слова Егорова затронули некую тайную струну, но какую? Ох, тяжело догадаться! Внезапно нахлынули воспоминания: туман прошлого начал рассеиваться, лицо бывшего руководителя зияло в одном из разрывов. «Наука не терпит застоя и не прощает предательства», — говаривал старик. Глеб Евгеньевич всегда помнил первую часть фразы, напрочь забыв о второй.

            Жизнь менялась, а Бояров умел быстро реагировать на изменения. Диссовет работает, защиты пачками сходят с «конвейера», «хорошие» люди довольны, что ещё нужно делу? Да то и нужно, как осмысление… Вузовская наука превратилась хлопотами зама по науке в вещь, блестящую на вид, но гнилую внутри. То ли он забыл, то ли упустил из виду (какая разница!), в какой переулок полезно свернуть, а в какой — нельзя, как бы ни манила близкая выгода, в конце ждёт обрыв.

            Мальчишка, по сути, прав: лишь слов не выбирает, негодник, да и ладно… стружку с ученика придётся снимать, работы предстоит много. Он взял трубку, сделав звонки тем же людям, но противоположного смысла: не тормозите дело Егорова, примите справедливое решение… Почему изменилось мнение? Так оно прежнее, лишь обстоятельства стали другими… Озарение сошло на зама по науке: помочь — значит не мешать, тепличные условия — другая крайность.

            День спустя Боярову сообщили: заседание прошло ровно, Егорова утвердили — искусственные рифы исчезли, плаванию крепкого корабля ничто не угрожает, так пускай ветер дует в паруса. Пауза всё же случилась, свидетельствуя о беспокойстве звонившего. Так что было не так с парнем? Самостоятельная работа, молодой учёный, уверенные ответы — что ещё нужно… Да и ты резко развернулся, сам понимаешь, не стал бы лезть в душу, но мы оказались в пикантной ситуации: кричали о недостатках, требовали вызова на суровый суд, да ещё с таким видом, что и так всё ясно, но для приличия надо увидеть это чудо… и что? Пришлось молчать, стиснув зубы, ловя снисходительные взгляды коллег.

            Глеб Евгеньевич внутренне улыбнулся. Рано или поздно вещи встают на свои места и наступает прозрение: большие учёные мужи — не исключение. «Человеку стоит пройти через трудности, особенно талантливому», — молвил он. Знакомый рассыпался в реверансах. Давно известно: ты — редкий случай сочетания решительного организатора и сильного учёного, но здесь открылась новая грань — дар отличного педагога. Преклоняюсь, иначе не скажешь.

            Бояров набрал побольше воздуха в лёгкие — теперь необходим звонок Михаилу. Короткая фраза «тебя утвердили», секундное молчание в ответ и хмурое «спасибо»: не стоит обижаться, завтра придёт другой день. Наступило время небольшой передышки.

            Не тут‑то было! Новость о долгожданном триумфе Егорова птицами разлетелась по вузу. Вереница сотрудников потянулась в кабинет: светящиеся лица, льстивые слова: с очередной победой, Глеб Евгеньевич, дай бог, не последней. Знали бы они стоимость этой виктории… или догадываются, но молчат?

            Лишь один человек не стал любезничать, стоило ли сомневаться! Вечером сумбурного дня взъерошенный Викентий с налитыми кровью глазами ворвался в комнату. Что происходит, объяснись… О чём ты? Не валяй дурака, мы — старые приятели и понимаем друг друга с полуслова. Да, Егорова утвердили, бесспорный успех, но что прикажешь делать теперь Губастову? Ох, как много потеряем! Без ответа не уйду, так и знай.

            Бояров молчал, медленно багровея. Этот человек считался своим, но превратился в чужака: дельца со званием профессора. Он не разглядел перерождения или Рогов никогда не менялся? Какая разница, теперь пути‑дороги разойдутся, иначе нельзя.

            Резкое движение рукой, стакан, отлетевший в стену и разбившийся вдребезги — дружба разлетелась осколками. Собеседник оторопел, инициатива перешла к Боярову. Отброшены всякие церемонии: попридержи язык и опомнись, пока есть время. Согласен, необходимо объясниться, давно настал этот час. Так и скажу прямо: «Если ты забыл о чести профессора, то я помню о чести ответственного за науку».

            За Викентием закрылась дверь, а его ждали служебные дела: прошлые огрехи, которые могли обернуться бедой. Глеб Евгеньевич открыл ящик и достал список из нескольких фамилий — людей, чьи работы без особой причины отложены диссоветом: опять вмешалась политика. Впереди несколько непростых дней — вновь просмотреть отброшенное в долгий ящик, делая свой главный тест на профпригодность.

            Политику нельзя делать изгоем, но место её подле главенствующей старшей сестры Науки.

            Мишу Егорова завтра он попросит зайти и, наверное, услышит «зачем» боль обиды не затухает сразу, тут уж ничего не попишешь. Далее всё повторится: если надо, то и многократно. Способности и характер у парня есть, как и вера в науку — без этого никуда, только любой бриллиант блекнет без тщательной огранки.

            Твёрдые, умные и терпеливые мастера создают учеников, двигающих прогресс, иные лепят безверие и словоблудие.