В начале семидесятых годов прошлого столетия произошло очередное подорожание стоимости проезда в такси — с двадцати копеек до пятидесяти за километр пути. Столько же стоило и включение счётчика.
Сейчас эти цифры кажутся смешными. Но в то время пачка вкусных пельменей стоила ровно пятьдесят копеек. Вот и считайте. Повернул водитель такси рычаг счётчика, и считай, что одной пачки пельменей уже нет! А ещё счетчик накручивал деньги, когда машина стояла в заторах или на светофорах. Одним словом, многие горожане от этого дорогого вида транспорта сразу же отказались.
Вереницы автомобилей «в шашечку» с зелёными зажжёнными огоньками, обозначающими, что такси свободно и готово ехать на другой край Москвы, выстраивались на отведённых для них стоянках. Но желающих проехать по новой цене находилось немного — один или два человека. И таксисты на каждого, кто приближался к этой веренице машин, смотрели с нескрываемой надеждой, что именно в его авто сядет потенциальный пассажир. У некоторых шофёров от длительного простоя явно сдавали нервы. Они, не выдержав испытания, кричали ему:
— Пожалуйста садитесь в мою машину! С ветерком докачу, куда угодно!
Мне, практикующему ветеринарному врачу, подобная ситуация с подорожанием такси, даже нравилась. Причин этому было две. Во-первых: подходишь к стоянке машин — таксисты — сама любезность. А во-вторых: полная свобода выбора. Хочешь, садись в зелёного цвета машину, хочешь — шоколадного или белого…
Но меня, прежде всего, интересовал только новый автомобиль с чистым салоном, не заблёванным каким-нибудь безбедным алкоголиком. К тому же играли не последнюю роль ещё два важных критерия — чтобы водитель в машине не курил и хорошо знал улицы Москвы.
Подойдя к веренице машин и выбрав из них наиболее свеженькую, я интересовался у водителя о двух важных для меня факторах. Если он выражал недоумение, то мне приходилось пояснять ему, что по Москве нам предстоит ездить весь день, по самым разным адресам. Именно поэтому для оперативности поиска адресов подбираю водителя, знающего город как свои пять пальцев.
А как же могло быть иначе? По пути с вызова на вызов мне некогда будет ему подсказывать, как проехать к тому или иному нужному мне адресу. Мой мозг должен заниматься своим непосредственным делом — думать о пациентах, их болезнях и так далее. А насчет курения, то от табачного зловония у меня — у некурящего человека — к концу дня просто начинала болеть голова. И к тому же за свои деньги зачем мне травиться табачным дымом, превращаясь в пассивного курильщика с лицом землисто-жёлтого цвета.
После того как находилась подходящая машина, я занимал своё пассажирское место и доставал подборку библиографических карточек с адресами владельцев моих сегодняшних пациентов. Меня с нетерпением ждали не только хворающие кошки и собаки. Но и те, кому предстояло в этот день родить, или лечь на импровизированный операционный стол для косметической операции. Красота ушей, длина хвоста, отсутствие прибылых пальцев на задних конечностях — всё это могло в будущем повлиять на выставочную оценку породистого щенка. Всем владельцам хотелось, чтобы их щенок, оказался не хуже других и на ринге непременно получил золотую медаль. А самое главное, я должен был в этот день помочь всем, кто во мне нуждался.
Когда водители такси узнавали от меня, что таким требовательным пассажиром оказался ветеринарный врач, их напряжение сразу улетучивалось. Они становился раскованным. Начинали сетовать на ужесточённые властями города и без того тяжкие условия их нелёгкой работы. Говорили о поборах вахтёров, дежуривших на воротах таксопарка, о высокой цене наличными за ремонт испортившейся машины и о драконовских мерах за холостой пробег автомобиля.
Для водителей я оказывался выгодным клиентом. Они работали со мной весь день, не выключая счётчика. Ни холостого пробега, ни дешёвого по цене простоя… А мне не приходилось им объяснять, как ехать на ту или иную малоизвестную улицу. При таком раскладе в пути можно было позволить себе расслабиться, передохнуть и подумать о визите к очередному пациенту.
Среди таксистов частенько встречались и владельцы собак и кошек. И тогда они с упоением рассказывали мне о своих четвероногих любимцах: об их характерах, повадках и, конечно же, о перенесённых хворях…
Но на этот раз водитель такси оказался владельцем экзотической птицы — попугая. Я сразу понял, что у него наконец появился тот, кому можно было без утаивания подробностей поделиться своим самым сокровенным:
— Жако у меня, доктор. Серый красавец. Редчайший экземпляр, — с гордостью похвастался мне таксист. — В позапрошлое воскресенье купил его на Птичьем рынке за две тысячи рублей. Но из домашних никто не знает, сколько я за него выложил денег. Они и представить себе не могут, что птица стоит четверть стоимости легкового автомобиля «Жигули». Если жена с тёщей узнают настоящую цену Жако, то насмерть запилят меня. Скупые они очень на такие покупки. Они, вообще, никаких животных не жалуют. Считают, что от собак и кошек в доме только шерсть. И едят непомерно много, больше человека. А вот говорящую диковинную птицу держать согласились. Посчитали, что теперь им будет чем хвастаться перед соседями. Тщеславие у них через край льётся. Две мои дочери в них пошли. Сплошная копия. Вот вырастут, кому достанутся в жёны — тому не очень-то позавидуешь…
Но вы знаете, доктор, птица моя ни в какую не желает разговаривать, несмотря на то, что я всё делаю по науке. Клетку поставил на уровне роста жены и тёщи, чтобы им было удобно с Жако разговаривать. Место выбрал самое светлое и подальше от окна, то есть от сквозняка. Тёща каждый день ему в поилочку кипячёную воду наливает. Тёпленькую старается, чтобы птица горло не простудила. А кормушку с детским мылом моет, а потом вытирает насухо вафельным посудным полотенцем. Она у меня заведующей столовой работает. Там же и жена бухгалтером трудится. Так что они у меня санитарное дело хорошо знают и чётко его выполняют, — добавил он многозначительно. — Районная санитарно-эпидемиологическая станция их в пример ставит…
И после небольшой паузы, вызванной сложным перестроением в другой ряд, продолжил:
— На второй день после того, как я принёс попугая с рынка, он всё сидел на жёрдочке с взъерошенными перьями и закрытыми глазами, как будто спал… Корм ел плохо, но воды пил много. Жена с тёщей от волнения за его здоровье подняли панику. Настояли на том, чтобы отвести его в ветеринарную лечебницу. Я подчинился. Поехали втроём.
Ветеринарша осмотрела птицу и сказала, что ничего серьёзного с ней нет. Просто на Жако напала тоска, и он ещё полностью не адаптировался к новым условиям жизни. Уж очень эти птицы впечатлительные, как дети… Обещала, что ещё несколько дней помолчит, а потом обязательно заговорит. Без всяких на то специальных лекарств.
Единственное, что она велела делать, так это насильно кормить попугая. Вливать в клюв пшённую кашу, сваренную пополам с рисовой. И ещё кисели фруктовые, свежие соки и цветочный мёд. А иначе, предупредила нас опытная докторша, умрёт от голодной смерти ваша редкостная и дорогая птица.
Жена с тёщей, как услышали, что умереть может дорогое приобретение, по приезде домой пристали ко мне с расспросами, сколько, мол, отдал, сколько денег заплатил… Но я не раскололся. А жена стала ластится ко мне среди ночи: «Витенька, дорогой и любимый, скажи, не таись, сколько деньжат выложил за птичку?» Так допекла, что в порыве страсти чуть-чуть не сознался. Но вовремя пересилил себя. Назвал сумму пятьсот рублей…
На следующий день тёща даже на работу не пошла, сказав, что попугая, купленного за такие большие деньги беречь надо пуще зеницы ока… Я открывал мощный клюв Жако, а тёща еду ему вливала из чайной ложечки. За больными детьми она так не ухаживала, как за птицей… Вот что значит для неё дорогая покупка. Сейчас птица ест уже самостоятельно, но молчит, окаянная…
Жена все книги перечитала о попугаях. Как только ей кто-то из подруг звонит по телефону, она им сразу сообщает о Колумбе, который, если бы не попугаи, внезапно окружившие его корабль, ни в жизнь бы не открыл Америку. Так и остался бы Христофор Колумб неизвестной и посредственной личностью. Больше ни о чём моя женщина не может говорить, только взахлёб рассказывает им, что, когда он плыл, заблудившись в огромном океане, оставшись без продовольствия и питьевой воды, когда больные матросы в трюмах и на палубе лежали вповалку, сражённые цингой, и никаких надежд на спасение у них не осталось, оно внезапно пришло.
В наступившей вслед за заходом солнца кромешной тьме матросы услышали резкий крик птиц, летящих на ночлег. А лететь они могли только лишь в сторону берега, в свои гнёзда… Вот так птицы помогли мореплавателю открыть Америку и заодно прославиться на весь мир.
— А ты-то причём здесь? — задала жене вопрос одна из дотошных подруг после терпеливо выслушанной истории открытия Америки.
— Как это причём? — возмущенно отвечала моя жена. — Мой Жако находился среди них. Вот причём… Его предки приняли в этом самое непосредственное участие…
Услышанную от матери историю о Колумбе подхватили и две четырнадцатилетние дочки-двойняшки. Теперь вся школа знает о нашем Жако. Все одноклассники только и мечтают посмотреть на диковинную птицу. Но мы пока не разрешаем никому посещать его. Ветеринарша нам не рекомендовала на нервы птице действовать.
Правда, от учительницы по биологии нам не удалось отвертеться. Не смогли отказать ей. Вчера приходила. Умная такая, начитанная. Она нам много чего ещё про эту породу птиц порассказала. Теперь мы знаем, что в Австралии, Америке, Индонезии и других странах с тёплым и влажным климатом — попугаи самое обычное явление… Что для нас вороны, воробьи или дикие голуби. И своими голосами с очень неприятным резким звуком, во много раз хуже, чем у каркающих ранним утром ворон, попугаи могут любого человека довести до ярости, даже если у него добрый сдержанный характер.
Вот поэтому люди и учат попугаев подражать каким-то приятным для своего слуха звукам. Например, говорить слова… Вот, она, оказывается, какая умная птица, — подвёл шофёр итог своего подробного повествования.
— Умная-то умная… Но попугай это делает неосознанно, даже если слова или отдельные фразы он повторяет с той же интонацией в голосе, что и человек, — дополнил я его сведения, раскрывая свои познания в этом вопросе и продолжил: — А не говорила ли вам учительница о том, что в мире насчитывается более трёхсот видов попугаев? И независимо, откуда они вышли родом — из Америки, Австралии или Юго-Восточной Азии, все они родственники нашей лесной кукушке, — сказал я невзначай хозяину дорогущей птицы.
Реакция таксиста оказалась незамедлительной. Одновременно с появившейся на его лице гримасы неподдельного удивления, он почему-то резко нажал на педаль тормоза. Машина со скрипом остановилась прямо посреди дороги…
— Простой кукушке? Не может быть? Неужели, правда? — воскликнул водитель, не обращая внимания на сигналы других машин, следующих за нами в этом же ряду и поневоле прекративших движение.
— Правда. Сущая правда. Поехали. Поехали… Не волнуйтесь… Цена вашей птицы от этого нисколько не меняется, — постарался я успокоить человека, отдавшего огромные деньги за кукушкиного родственника. И когда мы снова начали движение, продолжил рассказывать и без того уже ошарашенному водителю другие интересные сведения об этих птицах: — Но следует отметить, что у кукушки и попугая в поведении и образе жизни имеется огромная разница. Так, например, попугаи, в отличие от хитрой кукушки, откладывающей свои яйца в чужие гнёзда, создают крепкую и дружную семью. Чета попугаев отыскивают в крупных деревьях свободные и никем не занятые дупла. В них они устраивают своё собственное гнездо, для большего уюта выстилая его безжалостно нащипанным из своих тел пухом. После того как самка отложит яйца, они с самцом по очереди их высиживают. А когда вылупляются малыши, то семейная пара их всячески опекает и оберегает. В результате такого доброго отношения птенцы-попугайчики покидать гнездо не собираются, даже тогда, когда обрастают хорошим перьевым покровом, вполне пригодным для уверенного полёта.
Торопиться покидать уютный родительский дом и начинать самостоятельную жизнь им совершенно не хочется по самой простой причине — родители настолько заботливы, что готовы кормить своих ленивых великовозрастных детей всю свою жизнь…
— Вот это да… Совсем, как у людей, — провёл аналогию водитель такси.
— Действительно, такое можно встретить и в некоторых наших семьях, — поддержал я отца двух дочерей-близняшек, у которых совершеннолетие было уже не за горами… — Родители поят и кормят своих детишек… А когда отпрыски вырастают и надумывают жениться или выходить замуж, то родители оплачивают им свадебные путешествия, покупают наряды, золотые обручальные кольца и снимают им отдельные квартиры чтобы любовью занимались, когда захотят…
Водитель, не дав мне договорить, вспомнив, по его мнению, что-то очень важное, с гордостью произнёс:
— Жако то наш тоже с колечком на лапе. Правда не с золотым. И надпись на нём меленькая такая имеется — А. Македонский. Только не по-нашему написано. На английском языке. Учительница прочла через увеличительное стекло.
От услышанного, по моему телу словно пробежал ток. Не сдержав своих эмоций, я воскликнул:
— Жако Македонский! Вот это да! Судьба опять сводит меня с тобой…
Видимо моё удивление было столь велико, что шофёр сразу догадался о моём знакомстве с птицей. О чём тут же меня спросил.
Я не стал от него скрывать, что хорошо знаю этого серо-голубого Жако уже несколько лет. Если быть совсем точным, то познакомился с ним около трёх лет тому назад. Знал года полтора. Затем след его потерял. И вот снова о нём узнал…
Откинувшись на спинку сиденья и закрыв глаза, я мысленно перенёсся в период нашего знакомства и общения с Жако Македонским. И видимо, задумался так сильно, что даже не услышал вопроса, заданного мне таксистом, касающегося семьи людей, в которой жил Жако. А может быть, слышал, да не счёл нужным на него отвечать…
*
Три года тому назад, во время одного из визитов к своим маленьким пациентам — пекинесу и коту — его владельцы мне представили нового жильца — попугая Жако, серо-голубого цвета. Так как они не знали, кто это — самец или самка, то попросили меня определить это. Птица оказалась самцом. А самцы-попугаи, как хорошо известно, более талантливы к усвоению человеческой речи, нежели самки.
А вот вопрос, молчун он или говорун, оказался для меня чрезвычайно сложным. Ответить на него, при всём желании, я не мог. Прояснить ситуацию о говорливости птицы мог лишь только его бывший хозяин. Но он остался на другом, слишком далёком континенте.
Дело заключалось в том, что появление попугая в квартире явилось для её обитателей большой неожиданностью. И произошло это на день рождения главы семейства. Не успели настенные часы пробить восемь утра, как в дверях квартиры союзного министра появился его первый зам и фронтовой друг с огромной клеткой в руках.
Вот таким необычным и редкостным подарком он решил отметить юбилей своего друга и шефа, который не только любил собак, но и вообще обожал всякую живность. Поэтому замминистра заранее позаботился о подарке. Попугая привезли с Кубы. Путешествие в СССР у птицы длилось долго. Сначала морем на торговом судне. Потом на министерском самолёте спецрейсом до Москвы. А из аэропорта сразу в дом юбиляра…
Вполне понятно, что из-за развившегося стресса от длительного путешествия, смены тёплого климата на более прохладный, новой обстановки и, конечно же, людского окружения, сразу не заговоришь. И Жако поэтому молчал. Молчал неделю, молчал другую. Молчал месяц. Несмотря на то что попугай уже успел привыкнуть к своему новому обиталищу, окружающим его людям и стал с аппетитом поедать фрукты и пить соки, говорить по-прежнему не желал. Не хотел даже повторять простые короткие слова.
Ввиду того что я не имел никакого опыта в деле обучения попугаев разговорной речи, ровным счётом ничего не мог посоветовать своим знакомым. Но каким-то врачебным интуитивным чутьём догадывался, что подарок, привезённый из далёкой страны, совсем не простой по задумке. В нём таится какой-то необыкновенный сюрприз. Так всё вскоре и оказалось…
Голос у попугая прорезался внезапно. Совпало это с приходом в квартиру министра двух слесарей-сантехников, вызванных по причине появившейся течи из радиатора отопления в его кабинете, который одновременно являлся и библиотекой.
Чтобы не испортился красивый наборный паркет, под то место, где капала вода, кто-то из домашних подставил то, что оказалось под рукой, — глубокую вазу для фруктов из толстого богемского хрусталя. Так она и стояла на полу до прихода мастеров.
Так как слесаря являлись кадровыми работниками ведомственного ХОЗУ и прошли у спецслужб соответствующую проверку, то их смело оставили в хозяйском кабинете одних. Попугай же в это время находился в клетке. Перед появлением в доме посторонних людей её, по рекомендации специалистов-орнитологов, накрыли плотной тёмной тканью. Жако как всегда молчал и ничем не выдавал своего присутствия.
Подойдя к радиатору отопления, попросту говоря к батарее, один из слесарей, благо в комнате никого не было, искренне удивившись увиденному, непроизвольно и беззлобно воскликнул:
— Твою мать! Надо же, хрустальную богему под течь подставили! Ничего попроще не нашлось в доме, что ли…
— Богемскому стеклу от натёкшей воды ни х-я не будет, ты сам смотри, не разбей разводным ключом дорогущую посудину, а то в конце месяца не видать нам с тобой премии, как своих ушей, — ответил назидательным тоном другой, что был постарше.
И тут началось такое… Слесаря чуть не умерли со стыда, смущения и страха. Словно через мощный громкоговоритель по комнате вдруг разнеслась чёткая магнитофонная запись, только что произнесённых ими грязных бранных слов. Пожилой слесарь, схватившись за сердце, враз лишившись сил, опустился на пол… А молодой, побледнев, стал похож на рыбу, внезапно вытащенную из воды и судорожно глотающую открытым ртом воздух…
Работяги, не поняв, в чём дело, с надеждой взглянули на дверь кабинета. Но стеклянные двери, остававшиеся всё время открытыми, только усиливали звук матерщины и как будто специально направляли его в ту сторону квартиры, где по расчётам сантехников находилась хозяйка…
А это уже грозило слесарям-сантехникам не лишением ежемесячной премии, а самой суровой и страшной для них карой — увольнением с работы. Что в свою очередь означало потерю хорошей зарплаты, лечения в ведомственной поликлинике, ежегодных бесплатных путёвок в санаторий и других самых разных и значительных льгот. Волочить жалкое существование в районном ЖЭКе стало бы для них почти что самоубийством. Вот так случайно и неожиданно наступил конец их сытной и в общем-то обеспеченной жизни…
С появлением в кабинете хозяйки, слесарь, что был помоложе и который первым выругался, упал перед женщиной на колени и стал невнятно лепетать в своё оправдание:
— Простите меня, пожалуйста, непутёвого… Не пил я спиртного… Давно завязал с этим делом… Брань нечаянно сорвалась с языка моего поганого… Больше никогда не буду сквернословить, поверьте мне, пожалуйста, простите…
А его пожилой напарник, как парализованный, только простирал к потолку руки, словно к небу, и бормотал:
— Пожалуйста, не губите участника Великой Отечественной войны, не губите… Начинал воевать под Москвой, а закончил в Берлине. Боевые награды за заслуги перед Родиной имею… Привычка ругаться бранно с окоп ещё осталась. У нас в пехоте все так выражались. Нет-нет да выскочит неожиданно, зараза такая…
Неизвестно чем бы закончилась для слесарей-сантехников возникшая трагедийная ситуация, если бы Жако, единожды громко и отчётливо дословно повторив их нецензурную брань, затих. Но не тут-то было…
Попугай и не думал успокаиваться. Бурно встрепенувшись под покрывалом и резко взмахнув крыльями, он умудрился сбросить ткань с клетки. А дальше — память на ранее заученные слова вернулась к нему. Жако прорвало, словно раскалённую трубу столичной теплоцентрали, находящуюся под большим давлением… И полилось из птичьего горла похлещи крутого кипятка, да такое, что детям до четырнадцати лет слушать поток этой нецензурной брани не порекомендуешь…
Ещё раз повторив ругательства голосами слесарей, попугай, перешёл на сплошной отборный мат. Затем сделав небольшую паузу, произнёс короткий диалог какими-то неизвестными мужским и женским голосами… И всё ненормативной лексикой.
После чего, покрутив головой по сторонам и удостоверившись, что присутствующие его внимательно слушают, Жако громко и ясно повторил слова хозяйки — Валентины Петровны, причём точной копией её голоса, с той же характерной интонацией:
— Встаньте с колен, я вас, на первый раз, прощаю…
Потерев кончик мощного клюва о стальной прут клетки, произнёс на испанском и русском языках хвалебную фразу в свой адрес:
— Жако бонито! Жако бонито! Жако красивый! Жако красивый!
Однако на этом выступление попугая не закончилось. Выждав короткую паузу, Жако начал декламировать всё теми же неизвестными мужским и женским голосами страшно неприличные стихи. Естественно, на русском языке.
У Валентины Петровны, как потом она поделилась со мной своими соображениями, сложилось впечатление, что кто-то специально заложил в птицу эту необычную лингвистическую программу. Причём обучением птицы педагоги занимались вполне серьёзно и профессионально. Как говориться, стихи птица произносила с чувством, с толком, с расстановкой…
Закончив выступление, Жако немигающим взглядом уставился на хозяйку и затем, уже без мата, чётко и требовательно изрёк:
— Жако любит печенье! Жако любит орехи! Дайте Жако жрать! Быстро! Быстро! Жрать! Жрать! Жрать!
С разрумянившимся от смущения лицом Валентина Петровна опрометью бросилась на кухню за угощением, а сантехники начали в спешном порядке докручивать на трубе ослабевшую гайку, виновницу мелкой неполадки и всего последующего…
Пока попугай подкреплялся печеньем и грецкими орехами, мастеровые, а они были высококвалифицированными специалистами, полностью ликвидировали течь. Торопливо собрав в чемоданчики свой незатейливый инструмент, мужчины вышли в прихожую сильно подавленными. Они уже предвидели, какое серьёзное наказание их ожидает по возвращению в ХОЗУ… Их непосредственное руководство такой промах своим сотрудникам простить не могло… Однако судьба оказалась к ним снисходительной.
Велико было удивление слесарей, когда Валентина Петровна, всё ещё с лёгким румянцем на щеках, протянула каждому из них по новенькой, ещё пахнувшей гознаковской краской десятирублевой бумажке. При этом убедительно просила их об увиденном и услышанном в квартире министра никому — ни на работе, ни домашним — не рассказывать.
Оба слесаря, немного помявшись, с глубокими театральными вздохами деньги всё-таки взяли. Грех было отказываться от приличного вознаграждения, свалившегося на них вместо заслуженной кары. Положив деньги в карман, каждый из слесарей клятвенно заверили хозяйку, что никому ничего не расскажут. А эти люди, тщательно проверенные КГБ, действительно умели держать язык за зубами. Ещё раз вежливо поблагодарив Валентину Петровну и извинившись, они, не надевая головные уборы и не поворачиваясь спинами к щедрой министерше, покинули важную квартиру.
Вернувшемуся поздно вечером с работы мужу Валентина Петровна сразу же пожаловалась на так нехорошо отличившегося Жако. Однако, к её немалому удивлению, министра это сообщение, наоборот, очень развеселило. И он, спешно сняв с себя плащ и переодевшись в домашние тапочки, прямиком направился в кабинет.
Распахнув двери и щёлкнув выключателем хрустальной двенадцатирожковой люстры, мгновенно осветившей комнату ярким светом, министр подошёл к клетке и снял с неё покрывало.
Жако, взмахнув крыльями, словно подбоченившись, пристальным взглядом окинув хозяина с ног до головы, незнакомым и слегка визгливым недовольным женским возгласом прокричал:
— Х-й моржовый, наконец, явился! Долго же ты шёл, вижу— не запылился!
А затем, уже мужским голосом, нарочито рассуждающим тоном продекламировал:
— Если б плавали п-ки
Так, как плавают лягушки…
Услышав знакомый сонет, министр весело расхохотался так, как давно уже не смеялся.
— Валя! Валя! Так это же Иван Барков — известный русский фривольный поэт восемнадцатого века. Образованнейший человек, большой интеллигент… непревзойдённый классик фривольного жанра…
Птица видимо хорошо угадала, точнее уловила нужное впечатление, которое она произвела на человека. Это, в свою очередь, положительно подействовало на её говорливые способности. Жако с энтузиазмом принялся воспроизводить поочерёдно мужским и женским голосами, коротенькие «Билеты», сочинённые Барковым. Начал с самого известного:
— Между цветов прекрасных роз
Собачий х-й на грядках взрос…
После чего пулемётной очередью протараторил ещё не менее двадцати коротеньких двустиший.
Усталость, накопившаяся за напряжённый и продолжительный рабочий день в голове государственного деятеля, моментально улетучилась, и он, попросив жену принести в кабинет очищенных грецких орехов и изюма, стал угощать яствами забавную птицу.
Отведав лакомства, Жако несколько раз протявкал и промяукал, достоверно скопировав голоса хозяйских пекинеса и кота, которые явно ему не нравились. Видя, что животные смущённо и спешно покидают комнату, Жако прокричал им вслед непереводимую нецензурную брань, уже на английском языке, повторив её, для пущей важности, несколько раз:
— Фак йо мама! Фак йо мама! Фак йо мама!
После чего, повернувшись к человеку и сильно взмахнув крыльями, с ещё большей силой птичьего голоса, начал декламировать «Сонет», в котором полёт в небе птицы сравнивался с мужским половым органом в нецензурном выражении на букву «Х».
— На сегодня хватит, дорогой Жако Македонский. О полёте птиц сегодня не надо; ты уже и так достаточно меня развеселил, — прервал его хозяин.
Пока он укрывал клетку тёмным покрывалом, успокаивающе действующим на попугая, словно наступившая тёмная ночь, возбудившийся пернатый успел не только закончить сонет, но и похвалить себя, с особой любовью произнося своё имя на испанском и русском языках:
— Жако буэно! Жако буэно! Жако хороший! Жако хороший!
— Вот так подарок, вот так сюрприз, — восклицал Николай Иванович, прохаживаясь по кабинету.
И немного подумав, сбросил с клетки, только что самим же наброшенное на неё покрывало. Затем, сняв трубку городского телефона, стоявшего на столике рядом с «кремлёвкой» — аппаратом правительственной спецсвязи, имеющим на наборном диске золотой герб СССР, — позвонил другу, который всё это время переживал по поводу своего «бракованного» молчаливого подарка-сюрприза.
Как только в трубке раздался голос друга, Николай Иванович, немного изменив свой, словно диктор Левитан, произнёс:
— Слушайте внимательно. С вами сейчас будет говорить сам Жако Македонский, — и тихо подсказал попугаю начало Сонеты номер семь, сочинения Ивана Баркова: — Между лилией и роз…
Птица бойко и с удовольствием завершила лихой стишок, делая при этом особое ударение на матерных словах. В ответ послышался громогласный и довольный смех. Немного успокоившись, со вздохом облегчения, его друг произнёс:
— Коля! Значит, на Кубе не подвели меня наши товарищи-коммунисты. Обещанное выполнили. Обучили птицу читать Баркова. А я-то успел подумать, что интернационалисты подвели меня…
Уважаемый читатель! Только ни в коем случае не подумайте, что министр СССР любил материться как извозчик или наслаждался пьяной бранью опустившегося от беспробудного пития трудового люда. Ничего подобного!
Дело в том, что Николай Иванович, будучи не просто хорошим министром, умело руководящим союзной отраслью, был к тому же высокообразованным, начитанным и достаточно эрудированным во многих областях человеком. А у подобных людей в определённом возрасте, как это часто бывает, возникают необыкновенные и оригинальные увлечения.
Так вот, Николай Иванович увлёкся поэзией — стихами. Но не обычными, хорошо известных поэтов-классиков, чьи сочинения томами стояли у него на книжных полках и были давно и с удовольствием им прочитаны много лет тому назад…
Он заинтересовался совершенно не известной большинству советских граждан областью искусства и словесности — русской потаённой литературой, состоящей в основном из ненормативной лексики или, как говорят в народе, бранных или нецензурных выражений.
Однако в своём увлечении Николай Иванович столкнулся с рядом трудностей и преград. В Советском Союзе фривольная литература находилась под негласным запретом. Ничего удивительного, конечно же, в этом не было, так как сразу после октябрьского переворота 1917 года большевики, будучи в общей массе сами отъявленными матерщинниками, к подобному виду творчества отнеслись с большой строгостью. И если в восемнадцатом столетии правительственные чиновники делали некоторое послабление по выпуску в свет подобных антологий, то в двадцатом любителям подобного чтения что-либо для себя приобрести оказывалось просто невозможным делом.
Но Николаю Ивановичу в этом вопросе помогали друзья из ЦК КПСС. По их личному указанию министр получил возможность знакомиться с подлинниками полюбившегося ему жанра и досконально изучать и анализировать особое направление в русской литературе, возникшее в конце семнадцатого века. Авторами уникальных шедевров, кто бы мог только подумать, оказались такие великие люди того времени, как Державин, Чулков и даже академик Санкт-Петербургской Императорской академии наук Михаил Васильевич Ломоносов.
В своих творческих изысканиях, на которые уходило всё свободное время и все отпуска, Николай Иванович продвинулся так далеко и успешно, что им в соавторстве с одним советским видным учёным, специалистом по русской литературе, была даже подготовлена монография, посвящённая истокам и истории русской фривольной поэзии XVII–XVIII веков.
И особое место в ней исследователи уделили литературному труду переводчика Санкт-Петербургской Императорской академии наук — Ивана Баркова.
Мне вспомнилось, как однажды, когда я приехал на государственную дачу к Николаю Ивановичу, он решил мне задать интеллектуальную загадку. Прочитав мало-мальски фривольную и хорошо рифмованную складненькую сказку-стих, тут же попросил назвать её автора. Однако её отгадывание для меня никакого труда не составило. Я тут же уверенно назвал Александра Сергеевича Пушкина, чем вызвал нескрываемое удивление министра.
На последующий вопрос об источнике моих познаний в этой малоизвестной области — ведь сказка «Царь Никита и его двенадцать дочерей» по цензурным соображениям после войны вообще не печаталась — мне пришлось поведать Николаю Ивановичу о том, что моя мама — большая поклонница Пушкина. И что, помня это, мой отец на день рождения мамы в 1938 году подарил ей академическое издание, которое случайно купил в букинистическом магазине на Кузнецком Мосту. В фолианте на тончайшей папиросной бумаге содержалось буквально всё, написанное Пушкиным, — от законченных произведений до рабочих набросков. Так что, учась ещё в школе, я имел своё определённое мнение о гениальном поэте. «А когда в десятом классе прочитал ещё и Вересаева «Воспоминание о Пушкине», Александр Сергеевич стал мне ещё более понятен, не только как поэт-классик, а просто как человек», — делился я своими впечатлениями с Николаем Ивановичем.
— А знаете ли вы, Анатолий Евгеньевич, кто явился первым учителем Пушкина в его фривольной поэзии?
Этого, конечно же, я не знал, в чём сразу признался своему экзаменатору.
— Вы и не только вы, дорогой доктор, не знаете об этом. Мне не могли ответить на данный вопрос даже многие мои учёные оппоненты, — успокоил меня Николай Иванович, дружески положив руку на моё плечо.
— Ответ простой — Иван Семёнович Барков.
— Пожалуйста, прочтите что-нибудь Баркова, — попросил я Николая Ивановича.
— А вот этого, дорогой Анатолий Евгеньевич, при всём уважении к вам, сделать не смогу, — ответил серьёзно он.
— Я предоставлю вам возможность самому познакомиться с фотокопией подлинника произведения под названием «Девичья игрушка, или Сочинения господина Баркова». Пройдёмте ко мне в кабинет. Монография лежит на моём рабочем столе. Усаживайтесь поудобнее и читайте… Я покину вас на это время. А когда прочтёте, вам станет сразу понятно, что хороший чтец из меня не получился бы. Поэзия Баркова особенная… Я сегодня даже не представляю, кто мог бы прочитать это необыкновенное русское творение так, чтобы не повеяло вульгарностью, цинизмом и дешёвой пошлостью…
Надо сказать, что про увлечение Николая Ивановича фривольной поэзией знало строго ограниченное число лиц. Самым первым из них, конечно же, являлся его друг, работающий с ним в министерстве и занимающий пост его первого заместителя. До войны они жили в Днепропетровске. Вместе учились. Затем работали политработниками на оборонных предприятиях. Когда началась война — вместе ушли на фронт. А когда закончили воевать — правда, уже на разных фронтах, — то снова оказались рядом. Так по жизни они и шли вместе. Об этом знали «на самом верху», когда утверждали первого зама. Конечно, мужская дружба между двумя фронтовиками учитывалась, но высокий профессионализм ценился тогда ещё больше. В данном случае, всё совпало.
И о том, что у Николая Ивановича имелась несбыточная мечта — услышать поэзию Ивана Баркова в исполнении такого актёра, который смог бы ярко и талантливо передать аудитории внутреннее чувство автора и при этом ни чуточку её не испоганить, — знал лишь его друг. Вот он и решил мечту Николая Ивановича сделать былью…
Вот на Кубе, кто-то из доверенных лиц, по секретному заданию первого замминистра не только раздобыл такую птицу, но и нашёл дрессировщиков, владеющих русским языком, которые смогли прекрасно обучить её поэзии Баркова. Талантливого актёра подобрали со знанием дела. Такой чтец, действительно, не мог опошлить и испохабить особо деликатное творчество учёного-поэта…
— Жако Македонский! Ты единственный и непревзойденный гений сценического исполнения Баркова! — случайно сорвалось у меня с губ от нахлынувших воспоминаний и переживаний.
*
Таксист, услышав от меня непонятную фразу, не относившуюся к ответу по поводу семьи, в которой раньше проживал Жако, забыв наш уговор, нервно закурил.
Зловонный табачный дым тут же оборвал мои воспоминания. Подумав, что шофёр такси, обидевшись на меня за то, что я скрываю от него интересную для него информацию, вот таким пакостным образом мне мелко мстит, считав с таблички прикреплённой на панельной доске приборов имя и отчество водителя, водя указательным пальцем по тексту, официально обратился к нему:
— Виктор Петрович! Здесь чёрным по белому написано: «Не курить! С жалобой обращаться по телефону…» Придётся мне звонить в таксомоторный парк и жаловаться на вас… Так, видимо, придётся мне поступить. Сегодня останетесь без хороших чаевых. А в конце месяца вас лишат ещё и премии, — непроизвольно вспомнив весёлую историю со слесарями министерского ХОЗУ, произнёс я.
Но несмотря на мой полушутливый тон, от водителя тут же последовало:
— Простите, доктор. Извините, не удержался на нервной почве… Такие большие деньги за попугая отдал, а он, серый гадёныш, всё молчит и молчит, будто издевается надо мною… Я, можно сказать, его вместо нового мебельного гарнитура купил…
К моему удовлетворению недокуренная сигарета тут же полетела в окно…
— Ладно, ладно… На первый раз прощаю… Скажу вам про птицу вот что: она привезена в Москву с Кубы. Относится к семейству плоскохвостых попугаев. Жако восьмилетний самец. С необыкновенно одарённым слухом. Прекрасный имитатор. Знает много стихов. Произносит их мужскими и женскими голосами. Но стихи эти — особенные. Попугай строчит ими, словно из пулемёта «Максим». Только вместо пуль — сплошные нецензурные слова. Но, декламирует их чётко и красиво… Специально этому делу обучен профессионалами. Скоро птица заговорит… Произвольно или по вашей подсказке. Но лучше не напоминайте ему бранных слов. У вас же две четырнадцатилетние дочери. Хотя они уже всё сами о многом таком знают… Если кто из взрослых скажет вашим дочкам, что их нашли под капустой, — такого они поднимут на смех…
А что про надпись на кольце — А. Македонский, то это просто таким образом на Кубе пометили попугая. Имя ему дали, по всей вероятности, в честь Александра Македонского. Известно, что он обожал ручных, говорящих человеческим голосом попугаев.
— Доктор, ещё расскажите о Жако. Я вас очень прошу, расскажите… Мне очень интересно знать, у кого он жил… Такие деньги за него выложил, — взмолился шофёр, проехав на запрещающий красный сигнал светофора.
— Ви-кто-р Петрович! — произнёс я, нарочито растягивая его имя и делая на нём особое ударение: — Вы, только что нарушили один из главнейших и строжайших пунктов правил дорожного движения. И вроде бы всё ничего. Никто вам вслед не засвистел, и никакой аварии не произошло. Мы с вами остались живыми и даже не травмированными. Одним словом — удачно проскочили на запрещающий красный свет…
У нас же ветеринарных врачей, в отличие от вас — водителей такси, во всём имеется своя особая этика и главное в ней — сохранение врачебной тайны и тайны жизни людей, чьи дома мы посещаем. Что можно было вам знать, я вам рассказал. Насчёт остального — увольте. Не могу… Мало ли где мы бываем и чего ненароком видим и слышим. Это мы уносим с собой в могилу. Если бы я являлся медицинским врачом и дело касалось болезни человека, то и эта информация не могла бы стать ничьим достоянием. Третьи лица здесь совершенно ни при чём…
Однако на эту последнюю фразу водитель, сразу же бурно отреагировав, возразил:
— Это вы один такой единственный мне попались. Другие врачи из платной, так называемой хозрасчётной медицинской поликлиники, что на Арбате, — когда я возил их по больным, всегда мне рассказывали про своих пациентов. Например, про известных актёров, и кто из них на какие болезни жалуется. У кого запой, а у кого ломка от наркоты, или кто-то из них подхватил от поклонницы триппер. Говорили мне, кто из кинозвёзд-красавиц страдает нимфоманией или однополой любовью…
На это мне, конечно, возразить ему было нечем.
— Да, а вот мы, ветеринары, такие особенные, — и с этими словами я вновь погрузился в воспоминания, связанные с историй уникального Жако…
Так вот мечта Николая Ивановича свершилась. Он имел то, о чём даже не мечтал… Появился талантливый актёр, кто мог декламировать его любимого Ивана Баркова без грязи и пошлости. И что особенно было для него важно, птица в своём подражании человеческому голосу в полной красе наглядно давала истинное представление об авторе фривольного слога, утонченного юмориста и большого знатока обширного русского фольклора.
Но через год произошло большое горе. Николай Иванович скоропостижно скончался. Произошло это дома в его кабинете, когда он сидел в кресле и с наслаждением слушал Баркова в исполнении Жако Македонского.
Приехавшие врачи Кремлёвской больницы констатировали у покойника стремительно развившийся обширный инфаркт миокарда. Медики крайне удивились, что Николай Иванович, у которого перед кончиной должна была развиться сильная боль в сердце — её не ощутил. Для них вообще оказалось загадочным, почему у больного на лице застыла не страшная гримаса, вызванная кинжальной болью за грудиной и лопаткой, а довольная, почти детская счастливая и несколько наивная улыбка.
— Как же такое возможно, чтобы без применения анальгетиков или других мощных обезболивающих средств? — недоумевали специалисты кардиологической бригады скорой медицинской помощи, увозя тело министра в морг ЦКБ.
Они даже в мыслях не могли предположить, что роль сильнейшего анестетика для человека, у которого разорвалось сердце, сыграла поэзия Ивана Семёновича Баркова в неповторимом исполнении талантливого чтеца Жако Македонского.
Чёрная ткань, теперь уже носящая иной — траурный смысл, постоянно находилась на клетке с Жако. Но ею можно было и не покрывать птицу. Как только сердце человека остановилось, Жако умолк, как будто понял, что произошло с его любимым хозяином.
В птичьей душе настала непроглядная и непреходящая тёмная ночь. Жако перестал есть и пить. Отказывался от любимых грецких орехов, печенья и изюма. Валентина Петровна, по моему совету, сняла ткань с клетки и стала открывать её дверцу, чтобы птица немного могла полетать по комнате и размять крылья. Но Жако и летать не желал. Выпорхнет из клетки, немного посидит на письменном столе Николая Ивановича или на спинке кресла, как он обычно это делал при жизни хозяина, и с грустью возвращается в свою зарешечённую обитель. На наших глазах птица становилась всё взъерошеннее, худела и слабела. Её невесёлые глаза постоянно закрывала пелена третьего века. Вид у попугая с каждым днём становился всё печальнее и непригляднее.
Так как применять Жако какие-либо психотропные лекарства я считал бесполезным делом, то посоветовал вдове передать птицу другу Николая Ивановича — тому, кто и придумал этот уникальный подарок. По моему расчёту, жить птице в мужской компании должно было быть легче…
Действительно, в новом доме Жако вскоре пришёл в себя. Начал принимать корм, пить соки и немного повеселел. Но продолжал молчать. Но на эту мелочь никто внимания не обращал. В душах друга и его супруги царила скорбь и траурное настроение. Уже минуло более года, а тоска у пожилых людей по навсегда покинувшему их близкому человеку всё не проходила. И это тяжёлое состояние дополнила новая неприятность: супруга Николая Ивановича — Валентина Петровна — внезапно заболела. У неё резко поднялось кровяное давление. Её с гипертоническим кризом, в предынсультном состоянии срочно госпитализировали в Кремлёвскую ЦКБ.
Тяжкое настроение людей в конце концов подействовало и на Жако, причём не лучшим образом. В один из дней, когда он находился вне клетки, присланная из ХОЗУ домработница, не обратив на это никакого внимания, открыла настежь дверь, ведущую на лоджию для проветривания квартиры. Включив пылесос, она стала усердно заниматься уборкой. Если бы она только знала о существовании Жако… Но её, недавно принятую на работу в хозяйственное управление министерства, об этом забыли предупредить…
Соседи по дому видели попугая, сидящего на кирпичном парапете лоджии, но значения этому тоже не придали. Думали, что птицу специально выпустили на улицу подышать свежим воздухом.
А когда пожилая чета, вернувшись из ЦКБ, куда они ездили навещать Валентину Петровну, обратила внимание на открытую дверь лоджии и на отсутствие в клетке Жако, то поняли — с птицей произошло самое худшее. Действительно, Жако ни в одном из укромных уголков большой квартиры, где он любил находиться, не оказалось…
На другой день в центральной части города появилось с полусотни объявлений о пропаже большого серого попугая. Нашедшему птицу обещалось щедрое вознаграждение. Но поймавший попугая на объявление так и не откликнулся… На этом след Жако Македонского у меня оборвался.
И вот так случайно через столько времени произошла моя встреча с его новым владельцем.
«Бедный Жако! — подумалось мне. — Как только ты заговоришь, «труженицы столовой» сразу же от тебя постараются избавиться. И хозяин-таксист не сможет им противостоять. Одним словом, в этой семье надолго задержаться тебе не суждено. И снова ты — осиротевшая говорливая птица — пойдёшь по рукам… Оценить по достоинству фривольное творчество Ивана Баркова в твоём непревзойденном исполнении способны не все любители экзотики».
Покидая салон автомобиля и, направляясь к своему очередному четвероногому пациенту, у меня вдруг возникло непреодолимое желание по окончанию наших с таксистом разъездов обменяться с ним номерами наших домашних телефонов с тем, чтобы в случае необходимости принять посильное участие в дальнейшей судьбе пернатого скитальца Жако Македонского.
