Святый Вечер!

Святый Вечер! Огненно звезды сверкают. Свет

Осиял вечность бытия и человека,

Потерявшего свое место в мирозданье.

Звезда Вифлеема показывает нам путь,

Но… встречает Ирод, готовый убить Бога.

Что остается человеку, ищущему

Выход из царства лукавой мудрости гнева?

Обмануть того, кто сам обманщик и злодей.

Снова идти на Восток, где восходит Солнце!

Тот, кто любит, будет спасен в ночь Вифлеема,

Или примет смерть, чтобы воскреснуть в последний

День, объятый чудной молитвой Святой Девы.

Наступила Ночь! Мир разделился: на тех, кто

Готов идти на Голгофу, и идущих за

Иудой, повесившегося на древе. И

Так неизбежно произошло в ночь Рождества!

Маркес и листва

Шумит под ногами листва! Вспомнился Маркес. Чужая страна!

На висках серебрится прошедшая осень,

Уносится мысль. Веду разговоры с Анакреонтом!

Я был в тех краях, где горы и море

Рождают дыханье невидимых грез.

И запах цветов на Пелопоннесе никак не забыть.

Горная речка… и путь в небеса!

О, как же хотелось объять необъятность.

И прыгнуть… с порога монашеской кельи,

Что тихо гнездится в подножии туч,

А скалы, как птицы, взлетают наверх!

Летит в поднебесье поэта душа.

Вновь песня созрела. Сжигаюсь в словах.

Пепел веселый шумит на ветру. Дым грез завершился.

Шуршит под ногами листва. Усталое солнце

Лучами в оконце сказанье о Маркесе шлет!

Вспомнился Пушкин

Вспомнился Пушкин, его анекдоты.

Вечер унылый. Девчонок остроты.

Я улыбался в ответ милой деве,

На подоконнике, сбросив окурок,

Беззаботно открывал ножом шпроты.

Нас в комнате много, звуки гитары,

Налиты стаканы, разлито вино!

Что‑то о Пушкине сказано Блоком,

А кто‑то сказал, что ему все равно.

Воскликнул товарищ, грузин из Гори:

«Сталин любил, потому что вэлыкий!

Кто здэсь не согласен, пашлы на дуэль!»

Все рассмеялись, и выпили снова.

Намешана мова, в обнимку поем.

Вспомнился Пушкин…Его анекдоты.

Вечер веселый…Девчонок остроты!

Хмурое утро

Хмурое утро. Читаю графа Толстого

«Хождение по мукам». Веселое время!

Я забросил бы книгу, но держит упрямо

И память цепляет. Разбросаны листья, как

В годы былые, когда цепенели в страхе

И в стуже прятали совесть прошедших времен.

Но что‑то осталось в том мифе удалом, что

Дед мне рассказывал, закурив сигарету!

А я не курил, только дымом едким дышал.

Слышал и слушал про сабельный дерзкий поход,

Про батьку Махно, тех, кто обидел Россию.

Потом перечитывал Исаака Бабеля,

И становилось дурно от крови и праха,

Что пеплом носился в вечернем сознании.

Закрыл я страницы, но память осталась. И

Не забыть нам графа Толстого хожденья и муки!

Зима!

Зима! Река течет. Кругом леса. Тишина!

Так на Юге, где обитает Древняя Русь!

Купола, покрытые золотом червлёным.

Византийская грусть в иконных очах Христа-

Пантократора, взирающего из глуби

Небес, где горнее слилось с огненным прахом.

«Се, Человек!» И перевернулась эпоха.

Античное древо Афин засохло навек,

Чтобы, как Феникс из пепла, восстал Херсонес!

Здесь русское сердце ныне пылает огнем

Невечернего Света. И задыхаются

В злобе народы. Но жив наш Хоробрый Мстислав,

Что князя касожского зарезал Редедю!

Годы уходят

Годы уходят. Сижу у порога. Помню!

Сумерки. Вечер. Диалоги с отцом. Звезды

Мерцают. Отец‑коммунист восклицает: «Как

Найти Бога, Которого мы потеряли!»

Вижу страдальческий взгляд чингисида. Тоска

И жажда справедливости отпечатана

На его челе, отражающем грустную

Мысль, рожденную текстами Достоевского,

Великого Пушкина, книга которого

Хранилась в библиотеке деда с 37-го года!

А потом наступала ночь, не дававшая

Ответы на мучительные вопросы. Мир

Погружался в сон, чтобы воскреснуть с рассветом!

Мы с братом уходили в школу, родители —

На работу. Бабушка кашеварила на

Кухне, у печи. И так прошли наши годы…

Казачья…

Сижу! Читаю рукопись моего предка

Черноморского казака. Дивная сказка!

Летопись побед и разочарований, жертв!

Пел о человеке, которому не пели

Птицы, потерявшие небо, склоненное

Крючкообразно на Черное море. Вдали

Виднеются торговые корабли турок.

Уходят в сторону былого Царьграда. Песнь!

История, рассказанная дедом, живет,

Искрится в моем сознании, зажигает

Костер метафизического пути Руси,

Которая обречена быть, не казаться,

Вольной, встречающей зарю в поле, среди звезд!

Вскочить на коня, полюбив бескрайность степи.

В которой пространство и время сжимается

В вечность мгновения. И все это — Россия!

Небесным преобразилась, взойдя на гору

Ветер

Ветер грустных перемен наполнен слезами

Прошлого, настоящего и будущего,

Создавая неповторимую реальность,

В которой обитает непокорная мысль

Философа и писателя Древней Руси!

Он пел антифоном на гуслях Бояна и

Знал о сакральности русской души, что Словом

Небесным преобразилась, взойдя на гору

Фавор! Мир изменился, и София сошла,

Рождая в сердцах наших Веру, которая,

Взяв руку Надежды, творила Чудо‑Любовь.

Мы стали едины на вечном пути. С нами

Что же случилась? Мы сбились с дороги… Туман!

Не видно не зги, затемнились очи. Восторг

Опьянил, забыли веселье грустных побед.

Может быть, вспомним блудного сына Завета?!

Историческая зарисовка

Читаю «Повесть временных лет» Нестора. Эх!

Славное было время, веселое! Князя

Василька Теребовльского ослепили. Кто?

Двоюродные братья Давид и Святополк.

Великому воину выкололи очи.

А он просил убить его по‑русски, мечом.

Братья явили милость, не убили. Грустно!

Милосердие стало насмешкой эпохи.

Но, слава Богу, отверзли византийскую

Казнь. Святая София зримо пришла на Русь,

Чтобы совершить чудо на Киевских горах,

Водрузив Крест, разнесся весть по всей вселенной!

Это была настоящая Византия!

Она смотрит на нас с икон Богородицы,

Впечатав прекрасный лик Иисуса Христа

В камни Покрова на Нерли, возродив Душу!

Пробежало детство

Пробежало детство, и прочитаны все романы

Виктора Гюго, самый любимый — «Отверженные»!

Образы Гавроша, Жана Вальжана и Козетты

Вереницей пронеслись в моем юном сознании.

Я убегал от реальности в художественный мир,

Который создавало воображенье поэта.

Было не скучно и не грустно, когда читал книги.

А после… вчитывался в романы Жюль Верна, Мерля.

Все существо уносилось на тайные острова,

Где рождались иллюзии неразгаданного и

Одновременно познаваемого со‑бытия.

Нашим героем был капитан Немо, принц Индии!

Сражались в шалашах зверобоя и могикан,

Побеждая несправедливость бледнолицых янки!

Ушло детство. Прочитаны романы зарубежных

Авторов. Но я остался как‑то с русскою душой!

Вверху…

В верхней части неба заблистал закат красный

Происходит неизведанное, чудное…

Я это видел в прошлом. но давно забытом

Мгновении бытия своего детства и

Юности, когда плакало солнце, и слезы

Струились по виноградной лозе, по стволу

Моего родословного древа, в котором

Смешались славяне и татаро‑монголы!

Русь Святая! Слилась воедино и купно,

Чтобы родиться в стремительном настоящем.

Наступит холодная ночь раздумий, грусти.

А потом… Прозревая будущее Руси,

Застынем в глубоком изумлении рока.

Но Рассвет неизбежен, как вечность любви! О,

Совершается шаг в просторах Вселенной, где

Господь творит новый этюд мироздания!

Взглянул я в Слово…

Взглянул в «Слово о Законе и Благодати…»

И вспомнил я историю Руси великой!

Набеги половцев и печенегов, торков,

Смущали наш поход чрез время и пространство,

Когда искали мы Прекрасное далеко,

Что показали киевским послам в Царьграде,

Не знавшим, где они: на небе иль на земле?

И в тот момент Русь совершила выбор Духа!

И не свернуть с пути нам предначертанного.

Голгофский путь, он полон скорби и печали,

Но в нем лишь обретается спасение, и

Нет пути назад в позор и утомление.

Вновь читаю «Слово…», где каждая страница

Есть повесть о любви великого народа,

Чье сердце в Вечности божественно пылает,

Преображая мир, творя икону неба!

Ночь тиха…

Ночь тиха! В небе звезды зажигает Мастер

И Создатель всех заоблачных чудес. Светит

Каждому, кто жаждет, мир познать, Его понять,

Кто с рождения до смерти ищет верную

Дорогу, средь нехоженых путей. И стоит

Перед величием неизведанной судьбы.

Неизбежность ждет в финале. Так зачем опять

Идем в бесконечное пространство, где царит

Метазакон? Он безжалостен, жесток. Правит

Миром безвозвратно, превращает вечность в миг.

Ничего тут не поделать, видимо, такой

Удел нам предписан с сотворенья наших дней.

В этом чудо и загадка, и уходит боль.

Признаешь, как Иов древний, — не тебе решать!

Принимая неизбежность, мысли отпускай.

Стань, как ветер, сущность Бога‑Слова обнимай!

Воскресный день…

Воскресный день. Задумчивое утро. Иду!

Навстречу купола Москвы, будто издали,

Манят прохожего и путника по весям

Мирозданий, где обретаем смысл бытия!

Мгновение, прищурив время, стало вечным.

Но помню я восходы русского сознанья,

Когда духовный мир потомка‑славянина

Стирал границы, чтобы увидеть Господа,

Который за веком век ведет народ Руси

К Свободе и безудержной Любви! Святыня

Ждет неумолимо впереди — голгофский крест!

Так нам предписано, таков наш путь и доля…

Я вновь шагаю по Москве, и тихий ветер

Напевает Песнь Святую,  напоминая

Нам о беспокойной воле, дружеской руке,

Что держит нас, храня от зуда и шатаний!

Рисунок

Кофейная гуща! Радужный луч. На Востоке

Восход! Гляжу в распахнутое окно‑небо,

Обнимающее сердце влюбленного, и

Застываю в молчании перед великим

Рисунком, созданным Творцом, дивного дива!

Дыхание Божественной Песни навстречу

Неслось, сквозь шепот листвы, взъерошенной ветром!

Былое и настоящее слилось во мне

В едином порыве. Читаю текст Гоголя,

Хочется плакать, смеясь, вспоминая тройку,

Уносящую Хлестакова в дальнюю Русь.

Или тройку из его бессмертной поэмы,

В которой он призывал проснуться духовно.

Вот из его шинели вышел Достоевский,

Чтобы понять Рисунок Прекрасного мира,

И дорогу, и радужный луч, и купола!

Не для меня…

«Не для меня сады цветут»- поют за Днестром!

Казачья удаль рассекает саблей воздух,

Рождая новую реальность Прекрасного,

Которая слагает песни, строит храмы,

Где молится Богу наш православный народ,

Возвращая древнее святое прошлое,

Сбросив Иудино очарование с глаз.

Наша песнь широка и глубока, как Волга,

Застывает слеза на иконе Марии,

Нашей Ходатаицы, Сына Ее Христа.

Мир, лежащий во зле, как встарь, вновь взбунтовался.

Лживое. мерзкое называют праведным,

Ряженые геи‑попы танцуют в церкви,

И с Запада дует ветер черных перемен,

Но… взойдя на голгофский крест, русский человек

Пропоет свою Песню, и развеется мгла!

Святые размышления

Святые размышленья. Покрова на Нерли!

Византийская Церковь. Луг! Медовый запах!

Красно‑черное небо над Боголюбово

Волнует мятежное сердце русского и

Потомков татарского хана, создавшего

Святую Русь, впитавшая в себя Античный

Мир! В котором Платон и Сократ уступили

Место святым Кириллу и Мефодию. Это

Был Рассвет, когда Фотий объявил на весь свет,

Что Русь понеслась на ладье через Черное

Море, водрузив Крест Христовый на корабле,

Который должен был сжечь Цареград и Влахерн.

Но Господь и Святая Мария свершили

Чудо! Наши предки стали иные. Огонь

Воспылал над днепровской купелью, рождая

Святые раздумья у Покрова на Нерли!

Приснился Гоголь…

Приснился мне Гоголь. «Вечера на хуторе…»

Вспомнилась эпоха Русского Ренессанса!

Поэты разговаривали с Богом Святым,

Пребывая в восторженном вдохновении…

А вечером, за чаркой вина, слушали «Вий»

Гоголь читал, и не смеялся, но смеялись

Друзья‑недруги, окружавшие поэта.

А он одиноко взирал в этот грешный мир.

Было больно. Душа рвалась в Иерусалим,

Чтоб оживить мертвую душу Человека,

Кликнуть со Христом: Или! Лама савахвани!

В ответ оглушительная Тишина неба,

В страхе внимая которой, хочется писать

«Выбранные места из переписки с друзьями».

И замолчать в священном ужасе пред Богом,

Идя с  Ним Вечно в Божественной литургии!

Вспомнил Гоголя!

Вспомнил Гоголя, его «Мертвые души». О!

Бессмертная поэма! О Человеке и

Руси, ее удивительно святой судьбе,

В которой наш поэт обрел предназначенье.

Несется Тройка‑Русь по воле Провиденья,

Сторонятся народы, племена, языки,

Но почему так грустно русскому поэту?

И нет отдохновенья, долгого покоя.

И тишина, что в катакомбах Рима, гнетет

Духовный мир того, кто жаждет святости и

Правды! Рвется в горние высоты Голгофы,

Чтобы свершить преображение героев,

Ходящих и творящих на земле несчастно

Свой скудный путь по бездорожному ненастью…

Ушли герои в пустоту. Остался Гоголь,

Зовущий вослед Тому. Кого он так любил!

Летописи Древние…

Летописи Древние оживают в руках

Человека, ищущего Русь чудесную,

Китеж‑град, спасающий и скрывающий след

На снегу Русского воинства великого

Князя Владимирского Георгия, сына

Всеволода Большое Гнездо, строителя

Земли Суждаля, источника и начала

России новой и возрожденной духовно.

Сохранили Византию, упавшую под

Ударами крестоносцев, разорванную

На части, обокраденную Ветхим Римом.

Не погиб Царьград, но стал сущностью и смыслом,

Явленными в иконах преподобного и

Чудного Андрея Рублева, ученика

Святого Отца нашего Сергия, творца

Свободы и Любви во Христе, Боге Нашем

Вспоминаю монастырь

Вспоминаю монастырь в далекой Элладе,

На Пелопоннесе, где птица и облако

Сидят на плече монаха, молящегося

Святому Иоанну Предтече и Богу

Сохранить наш путь невредимым, спастись, взойдя

На Голгофу и неся свой невидимый крест.

Молился, глаза улыбались, зовя нас вверх

По Лествице Иоанна, поближе к Солнцу,

Которое наполняло смыслом существо,

Опаляя наше греховное прошлое,

Чтобы преобразить настоящее, идя

Навстречу будущему Свет‑Воскресению…

Потом тишина, колеблемая синева

Неба, уносящая вдаль думы поэта,

Ищущего свободу в храме Христа, плача

О своем  несовершенстве и глупости…

Святая Ефросинья!

Святая Ефросинья! Молюсь тебе, грешный,

Восхищаюсь я подвигом девичьим, Княжна!

Хранительница града Суздаля Русского,

Спасительница души отца Михаила

Князя Черниговского, свята мученика,

Слова твои у сердца держащего в утро

Казни своей ханом Батыем, сына Джучи,

Внука Чингисхана, Владыки всей вселенной,

Но не твоей души, парящей над Россией,

Призывавшей Землю нашу одуматься пред

Великим и страшным будущим судом Божьим,

Явленым в «Слове о погибели Рускыя

Земли», перед нашествием сил тьмы с Востока.

Не послушались, сказанного тобой Слова

Отвергли… И забыли, как плач Ярославны,

Что молилась о муже и дружине его.

Вечерел закат

Вечерел закат. Выплакала слезы княжна

Галицкая Ефросиния Ярославна,

Княгиня Новгород‑Северская, стоя на

Стене высокой, крутой, мужа из похода

Ожидающая. А солнце пожаром жгло,

Уходя за Дикое поле, согревая

Мужа Игоря, в плену находящегося.

Почувствовал князь солнечный луч любимой,

Что слезой ее в сердце проник его ночью,

И велел седлать коней, чтоб бежать из плена.

Загостился князь у свата своего, хана

Половецкого Кончака, который войско

Русское потчевал затмением кровавым.

Княже Игорь бежал на рассвете по росе

Холодной навстречу лучезарному лику

Святой Девы, к дороге, женой выплаканной!

Страстная Пятница

Страстная Пятница. Третий час. Наступила

Смерть. Разодрана Завеса в Храме Яхве. И

Опустилась ночь. Мир покинул Бога. Сотник

Лонгин в ужасе осознал, что произошло.

Богородица застыла в плаче достойном.

Иоанн, любимый ученик, рядом идет,

Поддерживая Ее, Мать, на скорбном пути,

Который устлало человечество Творцу,

Воплотившемуся ради спасения всех,

Идущих отныне вослед кресту Голгофы.

Тьма окутала мир. Падаем ниц у гроба.

Плащаница Йосифа из Аримафеи

Последнее, что напоминает о Христе.

Кустодии запечатали камень мертво…

Но дивен Бог, творящий чудо во аде, и

Сокрушая смерть… «Расточатся врази Его!»

Слышится пение…

Слышится пение афонского монаха!

Это Херувимская песнь, восходящая

В горние выси вместе с Человеком Мира,

Отдавшего себя ради спасения и

Победившего смерть и грех на кресте, простив

Благоразумного разбойника, который

Ныне с Господом Христом в раю. Разрушил ад,

Дав надежду и избавление от рабства.

«Тебе поем, Тебе благословим» — несется

В небесах Святая Песнь радостного плача

Свободы, любви! Святые ангелы поют,

И мир становится иным, преображенным,

«Смертью смерть поправ и сущим во гробех живот

Даровав». А после тишина и грустная,

Щемящая нежность в сердце поэта. Она

Пришла! И, дай Боже, останься в нем навеки!

Весна

Весна! Святая Русь! Отцветает сакура

У излучины Днестра! Тишина вокруг! Грусть!

Нежное разноцветие блистает в очах

Потомственного казака, творящего стих,

Похожий на японское танка. Лирика

Древней страны Восходящего Солнца. Где мир

И война слились воедино в человеке

И природе. Сущее и явление есть

Сплетение глубоких смыслов горнего и

Дольнего! Цветок сакуры сносится ветром,

Становится прахом и лучом света во тьме!

Поет казак самурайскую песнь героя,

В которой крест и меч, презрение к смерти есть

Основание веры в Того, Кто отдал жизнь

Ради стихотворцев, что в мгновенном полете

Вишневого цветка зрел вечное бытие!

Небо!

Небо! Ковром синим раскинулось над Лесом

Русским, степью широкой и бескрайней! Взором

Не охватишь ее просторы  и долины

Разноцветные, горы древние, святые!

Русь великая! От Белого до Черного,

От Балтийского до Каспийского морей, Ты,

Взрастила народ удивительный и мудрый!

На Земле твоей храмы золотом покрыты,

Чтобы Господь для нас, сирых, сердца открывал!

Открыта душа! Льется песнь над русской рекой,

Что издревле Волгой зовется! Воля наша

По протокам ее разливается, неся

Бесконечные смыслы загадочной судьбы,

Которые спрятаны в недрах Китеж‑Града

Глубоко, в таинственных заводях бытия,

Где горнее‑дольнее слились воедино!

Молния…

Молния зигзагообразно прорезала

На фоне кровавого заката небеса!

Ушла прошедшая война, но память сердца

Навсегда восходит и дрожит в словах деда,

Сказанные внуку много лет назад о той

Эре, названной поэтом «героической»!

Я знал героев той войны, видел партизан,

Молчавших об ужасах, творимых врагами

Родины моей. На лице слеза застыла.

Горькое сознание неотвратимого

И неизбежного волнения писало

Портреты, запечатлев навечно славное

Время их, которому не дано исчезнуть

В стрелках циферблата, но остаться в народной

Песне, грустной, веселой, но живой и родной,

Укрывающей Русь Святую от страшных бед!

Война…

Красное солнце, вздыблены кони, застыла

Душа. Холодный рассвет, заснежено поле.

Зима! Лязг гусениц в многозвучии утра.

Танки безумно взрыхляют нашу землю. Я

Слышу стоны моих дедов, отцов, из щелей,

Заваленных бетонным щебнем и бревнами.

Ревут моторы, как жуткие шмели. Осы

Слетелись на кровавый пир. Трупы в траншеях

Лежат в неестественных позах, глаза смотрят

И не видят. Ибо блаженны, потому что

Мертвы. Им все равно, что стреляют, взрывают

На Западе и Востоке, чтобы сдвинуть ось

Севера и Юга, сжигая мир наших грез.

Сознание сегодня мутно и тщедушно…

Но память спасает совесть детей ушедшей

Войны Осталась надежда на веру, любовь!

Читал новеллы…

Читал новеллы Сервантеса, вспоминал Дон-

Кихота, идущего вверх по лестнице. О!

Забавное чтение. Испания моя!

Я хочу окунуться в танец страстной любви,

И забыть себя на земле Андалузии

Под созвездием Большой Медведицы в лучах

Ослепительного света, рассекающих

Мрак. А вдали звучит мандолина игриво,

Но… наступил рассвет. Роса веселит душу.

За холмом слышен колокольный протяжный звон.

Поют: «Кирие элейсон! Аллилуйя!»

А я все читаю Сервантеса новеллы,

И вспоминаю эпоху Ренессанса,

В которой сияла Красота и нагота,

Едва  прикрытая художником гуманным…

Но почему так грустно мне сегодня, Боже!?

Степь…

Ой, да степь широкая, ой, да степь русская!

Куда не взглянешь, глазу больно, жилы стынут!

Велика Россия! Мрак‑Свет в одном пространстве

Сжимают день и ночь. Ветр небо очищает,

Мысль поэта обнажает, выявляя лик!

Слово‑солнце обжигает, купола блестят.

В пепел‑лист алмаз завернут, светится звезда,

Птица древних Гамаюн в клетке не поет. Эх,

Наступили времена, дождь даже не идет,

То ли радость, то ли горе,  кто его поймет!?

Вышел в степь широкую русский человек. Мир

Его веселый к удали зовет! Вот она

Отрада! Наконец себя поймешь, станем мы,

Как скалы, нас не обойдешь. Сбережем Свят‑Русь!

Выпьем чарку водки, и, обняв Восход, снова,

Бросив в гриву коня повод, спрячем Китеж‑Град!

Метаморфозы…

Метаморфозы Апулея, как много я

Видал ослов, что перепутали основы,

Боясь нарушить чей‑то сон. И как же горько

Сознавать, что мир порядочно нарушен, и

Остается только ждать, что кто‑то даст под зад, но

Почему‑то будешь рад, хотя все невпопад!

В этом бурном безобразье поэт рождает

Новый взгляд на бесконечность словоблудия,

На горечь сладостных утрат, паденье нравов

И разврат, что посещает нас как раз в тот миг,

Когда так хочется сказать, и вновь замолкнуть…

Но не навсегда. А после — в добрый  путь, вперед!

Конечно, ждет дорога, песня, небеса! Ах,

Метаморфозы с прятались вдали, как розы,

Что воскресят и превратят, идущего на

Смерть  с лицом веселым бессмертного героя!

Солнце…

Солнцем палимый шел по дороге усталый

Путник взглядом приятным, но острым и жгучим.

В руках держал посох, но не опирался. Лишь

Что‑то шептал про себя, наверно, молитву,

А может быть новую песнь сочинял. Небо

Сияло, слепило его синева, и в мрак

Погружалась душа, чтобы сверкнули слова!

Присел у смоковницы. Оглянулся вокруг.

Безбрежное море представилось вдруг. Ветер

Колышет листву над главою, тихо шепча.

В восторг бесконечный объята душа. Покой

Наступил. Тишина. Но хмурится путник. Вновь

В даль пустыня его позвала. Через пески

Проложит он путь, за барханом река! Снова

Усталость, но рассеется мгла. Иордан на

Пути! Стерто с памяти все, что мешало — жить!

Недавно читал…

Недавно читал Михаила Пселла. Поэт!

Философ, называющий руссов темными

Варварами, забыв, что мы христиане, но

Не язычники. Беда высокородного

Эллина в его глупом высокомерии,

Которое приведет империю к краху.

В гордыне начался Ренессанс, ученики

Ее освоили Запад, Италию, Рим!

И «пришли в греки», чтобы осквернить святыни

Константинополя, церкви Апостолов. И

Замолчали православные колокола,

Но гул их доносится с Руси великой. Песнь

Любви Христовой смиренно полилась в души

Русские средь пепелищ и пожарищ.

Княже Всеволод увидел храм Успения в небе

Парящий, нас спасающий в покаянии!

Взор…

Иоанн Итал и Анна Комнина свой взор

Вперяли в  предтеч эпохи Ренессанса. Рим

Был мечтой поэта и философа града

На Босфоре. Терялся Бог в дискуссиях о

Боге. Стихи слагали о Сократе, Меме,

Что образ в действо приводил, жизнь‑любовь в театр

Превратив, соблазны мира и не победив.

Катарсис, сказанный великим Стагиритом,

Нам объяснил лишь правила игры, спасенья

Нет, одно мученье и сомненье, что рушит

Царства. Империя погибла, попраны и

Осквернены святыни. Господь покинул брег

Босфора, чтобы воздвигнуть храм Успения,

Парящий в небесах Руси, и явленный пред

Взором Всеволода и Михаила, князей-

Царевичей Владимирских и Византийских

Летний вечер!

Июньский вечер. Солнце прячется за тучи.

Прошел дождь. Быстрый, крупный, барабаня грузно

Каплями по макушкам берез, что высятся

У реки. Где‑то вдали слышится музыка,

Композиция Поля Мориа. Детская

Грусть пронзительно, как ветер Юга, лениво

Обволакивала душу поэта Руси,

Который уносится мыслью в летописи,

Где хранится память духа народа страны,

Победившей недругов своих извечных, но

Пощадивших их по милости Божьей, живя

В мире, согласии в единой империи.

Такова Русь, удел Святой Богородицы,

Покровом Своим хранящая нас, немощных,

А потому непобедимых, ибо нами

Господь управляет. Разумейте языцы…

Огонь‑трепет

Монах‑грузин поет покаянный псалом на

Арамейском языке в русском монастыре

Афонским распевом. Молитва‑плач едино

Слились в православном сердце каждого из нас!

Отчего же разделяемся, отделяем

Себя от Церкви святой, глава которой Бог?

«Созижду церковь, и врата ада» никогда

«Не одолеют Ее» — сказал Христос, Сыне

Божий, владыка всей вселенной Ойкумены.

Но почему окаменело сердце наше?

И мир Божий превращаем в Содом‑Гоморру,

Падая в пустующую бездну страстей и

Порока, убивая пророков и святых.

«Доколе, Господи?!» — кричит душа поэта!

Но слышим Песнь святую грустного монаха.

Что возжигает огонь‑трепет в человеке

Картина

Картина древнего бытия славян живет

В моем сознании с юности. Время Света!

Перед глазами праздник Ивана Купалы,

Который изумрудно показал Тарковский

В своем виртуозном фильме «Андрей Рублев». О!

Это чудо преображения природы

Вершило перемены мира духовного.

Мы становились значимой частью России,

Возрождаясь из пепла и мрака в дух Святой

Троицы, воздвигнув храм в честь Живоначальной!

С преподобным Сергием в молитве пребывал

Человек Руси, что летопись времен оставил,

Запечатлев начало и исток Русского

Ренессанса, где мы беседовали с Богом,

Как сын с Отцом, как ученик с Учителем! Так

Не вернуть ли эпоху благую, верную?

О, Русь!

О, Русь! Не спрятать тебя за холмами, ковыль

Лишь обнимет степной ветер в лунную ночь, и 

Зазвенит колокол древнего монастыря,

Призывая народ православный стать купно

За Крест Господень, за веру христианскую!

Слышится Песнь святых, пламенных херувимов,

Несущих благодатный огонь в духовный мир

Воинов, сражающихся с силами ада,

Мечтающих превратить нас в Содом‑Гоморру.

О, Русь! Вихрь небесный взметает с Земли Нашей

Сор, прогоняет душевность тлетворную, что

Отравляла русского человека с «времен

Очакова и покоренья Крыма», когда

Мы не внимали арфе Серафима, но плач

Масонов принимали за молитву. О, Русь!

Надеюсь, что ты проснешься «исполненной сил»!?

Шел Поэт!

Шел поэт по дороге пыльной, извилистой.

Навстречу ему ветер голосистый, звонкий,

Развевает длинные волосы путника,

Пытаясь сбить человека с пути, который

Он и сам не знает, думает, что ведает,

И потому упрямо идет вперед, на Юг.

Кажется, что у берега Черного моря

Пропоют эллинские песнопения, миф

Оживет, как в акварельном детстве, реально,

Наполняя смыслом бытие мифотворца!

Так думал о себе человек, ищущий Дом,

Где собираются поэты‑художники,

И Афродита выходит из пены морской,

А Карадаг высекает профиль Поэта.

Коктебельский залив! Тобой бредит усталый

Путник, превращая волненье, в шепот Любви!

О, Днестр!

Я стою у берега русской реки Днестр! Ветр

С моря колышет бегущую водяную

Рябь! Из‑за леса встает утреннее солнце,

Слепит глаза того, кто смотрит в даль и видит

Потерянное в памяти веков слово Русь!

С времен византийских русские ладьи к морю

Русскому ходили, в Новый Рим, торговали,

Воевали, договоры заключали, и

С верой Христовой домой возвращались, чтобы

Храм, как за морем, у лимана поставить. Крест

Господень утвердить над землей тиверцев и

Уличей, просветив народ славянский, русский!

Солнце жалит, иду вдоль берега, навстречу

Рыбаки устало бредут, речь нерусская,

Здороваются потомки древних римлян. О,

Русь! Вернешься ли на берега своей реки?

Взгляни…

Взгляни в себя, и увидишь бездну! Так учит

Протагор, философ древней Эллады. Мифы

Этой далекой страны, близкие России,

Что не перестаешь удивляться данному

Факту. Театр эллинов в золотой поэзии

Анненского и серебряном духе Блока

И Цветаевой, впечатанный в лики горы

Профиль Максимилиана Волошина. Он

Стал мозаикой Киммерии, темной страны,

Где воссиял Свет Христовой Истины в древнем

Херсонесе. Наверно, поэтому любим

Элладу и византийские Климаты. Дверь

Восточного мира, открытая Вестником,

Святым Лукой и русским князем Владимиром.

Он заглянул в себя, увидел мрак. И ужас

Бездны дышал слепо в лицо. Но… исчезла тьма!

Июль

Июль. Вчера вечером, едва спала жара,

Принялся я читать Тагора и Неруду.

Похожие, но разные поэты. Чувства

Плоти, берега Чили, земля Бенгалии

Акварельно раскрашены в картине Быта,

Где мир погружен в таинство прикосновений

Человека и природы, и Эрос парит

В движениях любви и обладанья телом!

Восторг и счастье мутного сознанья зовет

В заоблачные дали русского поэта!

Я принял вызов, волна морская понесла

Меня навстречу обнаженных гор, укрытых

Тоненькой лесной одеждой средь озер. Небо,

Отражаясь в синеве, явило лик святой,

Который дух мой поднял, и родилась строка,

Что стала буквою Алфавита бытия!