Семейное счастье

            После ужина – уютное мягкое кресло, свежая газета, телевизор. Жена после мытья посуды занимает второе кресло. Проваливаясь от забот дня в блаженство, блестит стальными спицами, довязывая свой очередной шедевр.

            «Как хорошо иметь свой дом, семью, быть женатым человеком…» – думает муж. Они расположились недалеко друг от друга, их взгляды встречаются, и каждый знает, что означает этот взгляд. В детской – маленький Эдик, их сын. Эдик играет на полу разбросанными игрушками, он увлечен и не мешает родителям.

            На плазменном экране телевизора вдруг появляются песчаный пляж, синее море, яркое солнце и синеглазая блондинка на длинных стройных ногах. Мужчина, очевидно, ведущий рекламы, приглашает любителей отдыха посетить курорты Крыма, прокатиться по новому мосту, соединяющему полуостров с материком.

            Синеглазая блондинка в купальнике подходит к воде, она черпает ладонями воду Черного моря в лучах золотистого солнца, льет воду на свою роскошную грудь.

             «Вот это да! Вот эта жизнь!» – думает про себя впечатлительный муж. Газета падает на его колени. Девушка в купальнике с точеным бюстом уже по колено в воде, ее ноги лижет пенистая волна.

             «Живут же люди, ни в чем себе не отказывая: море, солнце, вино, шашлык, вечером – танцы и новая любовь», – перечисляет все прелести в своей голове супруг. Взгляд жены жжет правую половину его лица, он чувствует это.

            – Куда ты лезешь, фантазёр? Тебе с твоим кошельком и впалой грудью лежать у нас в Чухломино возле вино-водочного магазина….

            – Да в чем дело, дорогая? – отводит от себя молнию муж.

            – Я вижу, как загорелись твои глазки бесстыжие, засветились алым светом, как у борова.

            – Да я даже ничего о таком не думаю, – оправдывается муж, – читаю статью, – он подымает газету с пола.

            – Ты кого обмануть хочешь? Неблагодарное животное, аж затрясся весь, бесстыдный. Заберу Эдика и уеду к маме, надоело…

            Муж чувствует себя виноватым, он смог подумать о шалостях: она читает его мысли на расстоянии. Он погружается в газету, читает, но краем глаза косит на экран: блондинка уже по пояс в воде.

            – А грудь у нее и ягодицы силиконом заполнены. Ты и голову потерял, и слюной пузыришь, – злобно говорит жена.

            – И зубы у нее вставные, – контрольным выстрелом добивает она красотку.

            – Чего? – делая вид, что не понимает, кривит свою мину муж.

            – Еще и под дурака косит, – протезы у нее во рту!

            – У кого? – сходит с трассы муж. В него летит клубок мохеровой пряжи и спицы от незаконченного шедевра.

            – Сегодня в детской спишь на полу, вот там и давай волю своим воображениям!

            – звучит из уст жены, как приговор.

            – Да я, я ничего такого не сделал, – оправдывается муж.

            – А сделал бы, вообще за порог выставила. Это ты при мне, а что без меня, негодный, творишь?

            Из детской приходит Эдик, он несет горшок, штанишки у него спущены:

            – Мама, я а-а не могу!

            – Иди в ванную, ставь Эдику клизму.

            Газета на полу, кресло пустеет, из ванны доносится голос мужа и Эдика:

            – У тебя папа ы-ысть, у тебя мама ы-ысть?

            – Ы-ысть, ы-ысть, – отвечает Эдик.

            – Вот и хорошо у нас все получилось, сынок!

            Муж снова идет к своему креслу. Поднимает газету, на экране уже показывают что-то музейное. Вот выплывает на экране в полный рост обнаженная фигура греческого Аполлона.

            – Смотри, Аполлон! – говорит муж жене.

            – Не на что там смотреть, я не люблю классику, пошли спать.

            Муж радуется: он прощен за вольные помыслы, и надо оправдать доверие жены. Он думает: «Как хорошо, что есть у него семья, где пожурят и простят. Вот оно – семейное счастье – как стихи рождается из всякого мусора». 

            Брошка

            Вот он, человек, держащий в руках птицу счастья. Владелец фирмы «Тёплый дом» Геннадий Павлович Тингайкин. Лысый, в очках, в джинсовом костюме, он улыбался всем встречным и поперечным. Дело в том, что Гена недавно вставил зубы из желтого металла под золото, и это должны видеть люди, каков он «карась», в каком достатке парится. Веселые бесцветные его глаза смотрели на девушек оценочно, за что в некоторых странах нравственные жители не простили бы ему такой вальяжности. Гену это не напрягало, после третьего официального брака он был опять в женихах и, как сказал бы мой командир роты, «солдат пристреливается».

            С широкой улыбкой гражданин Гена покинул купе скорого поезда, вступив на родную землю своими твердыми ногами в кроссовках «Аdidas». В поезде Гена влюбился в попутчицу. Все двадцать два часа, что он ехал в поезде, ухаживал за девушкой Наташей, прямо горел. Наташа кокетничала, но не дала ему даже адреса, сказав прямо, что нее есть любимый, он – в Российской Армии.

            Что делает неандерталец, когда хочет есть? Правильно, он берет дубинку и ищет, кого бы по темечку, после жарит и ест. Гомо сапиенс Гена достает денежку из кошелька, протягивает продавщице, и на тебе чебурек, жаренный в масле. Далеко шагнул прогресс, хотя чувство голода не изменилось.

            Гена нёс в руках огромную клетчатую сумку, что в народе называют «китайским баулом». Если бы знали люди, сколько в этой сумке денег, уложенных в прозрачный пакет и упрятанных на её дно? Только Гена знал, что эти сто тысяч баксов (долларов) он по тайному каналу должен перевести в офшор.

            Он прошел в здание вокзала и почувствовал, как из буфета, что расположен возле комнаты привокзальной милиции, ароматные запахи чебуреков закружили голову, и засосало под ложечкой.

            Это можно было сравнить с любовью: кружилась голова, и что-то где-то плыло, рот наполнялся слюной, мысли путались в голове.

            «Надо достать кошелёк из сумки-баула, – подумал Гена, – купить чебуреков и, чтобы не потерять сознанье, присесть и заправиться тремя чебуреками, не меньше».

            Он остановился возле привокзального буфета напротив комнаты милиции, открыл сумку-баул и чуть не потерял сознание. Не веря своим глазам, он стал извлекать на свет из сумки женские вещи. Это были купальники, колготки, связка бюстгальтеров, кошель косметики.

            «Мама! – закричал как ужаленный, еще три секунды назад счастливый человек, – Меня обокрали… Караул … Люди!»

            «Карась» хоть рыба и молчаливая, но за сто тысяч долларов у этой рыбины прорвался отличный голос.

            Тингайкин упал на колени, лысой головой стал биться о бетонный пол вокзала, приговаривая: «Обокрала, загипнотизировала, мама, я нищий. Эта не моя сумка, мой баул у неё».

             Он понял, что произошла подмена. Он сам подавал попутчице сумку, когда она, прощаясь с ним, сходила с поезда. Он сам обокрал себя. От этого «карасю» Тингайкину было еще больней.

            На шум и крик, вышел из комнаты милиции взъерошенный и заспанный милиционер:

            – Что случилось, что стряслось, вам, гражданин, плохо?

            Тингайкин сидел на бетонном полу и плакал.

            – Гражданин, успокойтесь и объясните, кто вас обидел?

            – Обокрали! Я нищий. Украли паспорт, кошелек, пакет дорогой очень мне – подарок мамы усопшей.

            – А много денег украли? – спросил милиционер.

            – На чебуреки хватит, – вновь ударился лбом о бетонный пол мой «карась».

            – Я вижу, вам совсем плохо. Успокойтесь, пойдёмте, напишите заявление.

            – Да что вы понимаете, товарищ милиционер. Я, может быть, всю жизнь мою не доедал, не допивал ради этих «чебуреков», а вы «не стыдно»…Сам своими руками себя ограбил! Золотой парашют подарил, и кому?

            – Вы, гражданин, сильно взволнованы, я вам валерьянки наведу, подождите минутку.

            «Так и сказал я тебе, сколько денег у меня в сумке было, за такую сумму ты, товарищ милиционер, меня арестуешь, лучше буду молчать», – думал про себя Гена.

            Милиционер со стаканом, в который он накапал валерьяновых капель, снова подошел к Гене: «Вы знаете, гражданин, девушка звонит прямо нам на пост, просит задержать Гену. Сумку она его по ошибки взяла, приедет сюда на такси. Идите к телефону, переговорите с ней».

            Прыгая семиметровыми шагами, «карась» Гена превратился в «кенгуру», он оказался в комнате милиции со скоростью мысли.

            – Наташа, Наташа …. Это Вы? Наташа, как хорошо, что вы нашли меня. Я виноват, Наташа, я вам подал свою сумку. Они так похожи эти китайские сумки. Наташенька, а как там моя макулатура на дне сумочки, я, Наташенька, чуть не умер тут от волнения. Что? Всё на месте? Как, барахло? У вас дороже в сумке брошка?

            Гена, выбежал из комнаты милиции, отложив трубку телефона. Он долго рылся во всяких узелочках, коробочках, баночках, которые доставал из сумки девушки. Наконец он нашел брошь с маленькими синими камешками, брошь лежала в простом маленьком футлярчике. Он снова подбежал к телефону.

            – Алло, Наташа, я нашел вашу бесценную брошь, она цела и невредима. Только я вам скажу, что это не бриллианты и не золото, а всенародный ширпотреб.

            – Как, как? Дороже и милей всех брошек золотых? Подарил любимый, когда уходил в Армию? Наташа, запишите мой адрес, вас жду я и ваша бесценная брошь.

            Мой «карась» Гена посмотрел на милиционера и спросил: «Я, наверно, не так, не так живу, простая брошь ей дороже ста тысяч долларов, и она счастлива без денег?

            – У нас в Сибири люди честные, если что найдут, сразу отдадут, в том месяце мужчина нашел в электричке портфель, а в нем сто пятьдесят тысяч долларов, принес к нам. Кое-как нашли хозяина, спал в зале ожидания. Давайте и ваше дело оформим, как мы нашли по горячим следам, все мы люди и помогать должны друг другу.

            Сашка – подполковник КГБ

            Ей казалось: вот-вот отвалятся каблуки её новых осенних сапог. Путь с работы лежал через гастроном. «Поменьше надо набирать продуктов, – думала она, ругала себя, но тут же оправдывалась, – пустой холодильник – мышь повесилась, все надо купить к ноябрьским праздникам». Два объёмных пакета больно тянули ее руки вниз, она терпела.      

            Поднимаясь на пятый этаж, старалась ставить на лестничную ступеньку только подошву, думала: «Надо приходить и переобувать ноги в легкие войлочные сапоги, а потом уже по магазинам».

            Наконец она поднялась на пятый этаж хрущевки и удивилась: возле железной входной двери ее квартиры сидела девушка. Она сидела на черном пластмассовом чемодане с маленькими колесиками. Девушка поднялась с чемодана, увидев, как хозяйка стала выуживать ключи из маленькой сумочки.

            – Здравствуйте, – сказала девушка, – а я к Александру Ивановичу вот приехала, как обещала.

            Тут только Татьяна Кашликова увидела у девушки живот, который пытался оторвать большую пуговицу на кружевном вязаном жакете. Девушка была молода – миловидная брюнетка с веснушками и чуть вздернутым носом, с большими серыми глазами.

            – А…Александр на работе. Вы, наверное, его родственница? Из деревни?

            Девушка смотрела на нее, часто моргая серыми большими глазами.

            – Но ничего, мы подождем его, чаю попьем. Сегодня пятница: он с дружками и загулять может. Проходите, не стесняйтесь! – пригласила Татьяна.

            Она открыла перед гостьей железную дверь, они вошли в прихожую, но потом обе вернулись, втащили забытый чемодан на колесиках.

            – Тяжелый какой, как вы, беременная, с таким багажом? Всего-то надо было вам заранее позвонить – мы бы встретили….

            И оправдываясь, добавила:

            – Он что-то мне говорил: родственница из деревни рожать собралась, а роддом там – у черта на куличках, он забыл, наверное.

            – Нет, я не из деревни, я из приморского города Н…И с роддомом у нас все нормально, есть даже коммерческие платные роддома. Я обещала Александру Ивановичу, что приеду рожать к нему, моему мужу. Правда, город ваш я еле нашла, далеко он живет. Если бы не было карты, вряд ли разобралась. Да и люди подсказывали.

            – Как, ваш муж? Мой Сашка – ваш муж?

            – Папа хотел ехать со мной, но я его отговорила. Он тоже так хотел повидать Александра, попеть с ним старые песни, поговорить о жизни…

            Татьяна Кашликова, чтобы ни упасть, села на пуфик, который стоял у полочки с телефоном.

            – Вы – жена??? – переспросила она.

            – Да, мы зарегистрировали наш брак. В нашем городе, когда Александр Иванович находился в служебной командировке, мы и решили. Вот я могу и свидетельство показать. Мой папа – капитан дальнего плавания, он договорился, и нас расписали. Папу все в городе знают, у меня и справка есть, что я беременная.

            – Дальнего плавания? – переспросила Татьяна, – А мой Сашка кто?

            – Подполковник КГБ – отвечала девушка, не моргнув.

            Татьяна, боясь потерять сознание, сняла сапоги….

            – И я жена, – сказала она грустно, – мой муж Кашликов Александр Иванович, в браке мы десять лет, должность его – стропальщик пятого разряда нашего строительства, я тоже вам свидетельство покажу.

            – Нет, наверно это просто недоразумение, – сказала девушка, – бывают же полностью однофамильцы? Мой муж – Кашликов Александр Иванович, подполковник КГБ, проживает по этому адресу, а вот наше свидетельство о браке.

            Девушка из сумочки вынула листок и паспорт.

            «Может это сон? – спросила себя Татьяна. Но девушка, чемодан, ее живот, осенний дождь за окном и мокрый снег, люстра под потолком, что висела утром, все говорило – это явь!

            – Как вас зовут?

            – Лида, фамилию я мужа взяла, Кашликова.

            – И кто он у вас там был в командировке? – ещё раз переспросила Татьяна.

            – Подполковник КГБ, внедренный в строительную бригаду по выявлению шпионов.

            – Мама родная, и вы поверили в эту чепуху?

            – Его папа привел в наш дом. Они познакомились в ресторане «Океан», а это у нас – самый дорогой ресторан.

            – А папа кто? «Седой паромщик»?

            – Да нет, капитан и награды имеет, за границу на своем корабле ходит. Потом Александр Иванович жил у нас, а после мы поженились.

            – Да, – трагически произнесла Татьяна. Она поняла, что это явь. Слезы сами потекли из ее глаз от обиды на судьбу. Она подумала, что этой девочке еще хуже: скоро будет ребенок. Сквозь слезы она вспоминала:

            – Да он в этом вашем приморском городе восемь месяцев в командировке был – строили они у вас рыбзавод. Он восемь месяцев кричал там «вира-майна». Хотели машину купить, я думала, пусть заработает….

            – Нет, он у нас «вира-майна» не кричал, он всегда был в галстуке и в белой рубашке и ходил на задание. Он говорил мне, что он – кадровый разведчик, он маскируется. А его пословицы: «Язык мой – находка для врага», «Молчание – золото»… Он так понравился папе... И мне.

            – Да – сказала Татьяна и посмотрела на живот Лиды: внедрялся он там результативно.

            Две женщины сидели в прихожей, смотрели друг на дружку, плакали и открывали неизвестное в близком им человеке. За окном шел снег, дул холодный пронзительный ветер, сгущались ночные сумерки.

            – Сволочь он…Я поверила, что паспорт потерял и получил другой без штампа о браке. Штраф – копейки заплатил. И вот опять жених свободный.

            Лида, молодая жена, уткнулась в белый вязаный платок, заплакала. Ее плечи слегка сотрясались:

            – Он говорил папе и мне, что за ним как за каменной стеной: должность, квартира, дача много еще чего и проезд в автобусах бесплатный.

            – Вот сволочь! – отвечала Татьяна, – Живем в маминой квартире, дача – четыре сотки, два столба на них, машину так и не купили: ничего не заработал.

            Две женщины плакали, молчали временами. Первая Татьяна спохватилась:

            – Все, Лида, хватит, не стоит он наших слез. Я вас в такую погоду никуда не отпущу. Раздевайтесь, буду вас с дальней дороги кормить.

            Она подошла, обняла Лиду за плечи и, как мать, прижала ее к себе.

            – Дуры мы, бабы, дуры! Навешают нам всякого хорошего, да ласкового на уши, а мы и растаяли, в чудо поверили, в доброго молодца. Этому молодцу одно надо… Я вам валерьянки накапаю, нельзя вам, беременной, расстраиваться.

            Две женщины, никогда не знавшие друг друга, связанные одним обстоятельством, в вечерний час поздней осенью рассказывали о жизни, о женской доле. Из-за стола встали, как давно знакомые подружки. Татьяна сказала:

            – Я, Лида, чемодан его соберу, второй час ночи, наверно, скоро придёт подполковник КГБ, жить я с ним не буду.

            Они уже легли спать, как послышалась возня ключа в замочной щели, но «подполковник» промахивался. Татьяна подошла и открыла дверь.

            На пороге стоял в спецовке и кирзовых сапогах Сашка.

            – Сухой как лист! – сказал он Татьяне.

            – Старо, надо что-то новенькое, – ответила Татьяна.

            – Ну, придумай что-нибудь новенькое, ты же умная!

            – Лида! – позвала Татьяна. Лида вышла в халатике с выпуклым животом.

            –И…ты здесь? – выпучил глаза из орбит Сашка.

            Он оперся о дверной косяк, произнес:

            – Понял, ухожу на запасной аэродром.

            Татьяна выкинула ему на площадку чемодан с вещами. Вслед прокричала:

            – Не забудь, ты теперь полковник ВВС, в звании тебя повысили! – захлопнула двери и закрыла замки хозяйка.

            Татьяна обняла Лиду: – Оставайся, девочка, и рожай.

            Людоед

            «Вася, собирайся, ты едешь один. Я совсем забыла, у меня на двадцатое талон к зубному. А ты, Вася, знаешь, как трудно в нашем городе по талончику попасть к зубному врачу?»

            Нина и Вася Сутуловы, муж и жена предпенсионного возраста, в браке они уже тридцать лет. Дети их живут давно отдельно своими семьями и, как говорит Нина: «Мы только с Васей жить начали, все на детей тянулись…»

            Свадьба единственной племянницы радовала обоих. Довольно долго племянница была «в девках», а тут на тебе, жених стоящий и дитё уже зачать успели. «Приезжайте,  как обещали». Езды на поезде восемь часов в придорожный городок. Без суеты: тут сел, там вышел. От ж\д вокзала рукой подать.

            – Билеты я тебе, Василек, уже взяла туда и через сутки обратно. Только ты, Вася, наденешь на себя самое лучшее: дубленку новую, шапку норковую, сапоги меховые с замком на всю голяшку модели Валерия Чкалова, в которых он летал через Северный полюс в Америку. Помни, все дорогое! Украдут, я, Вася, не переживу…Мы только кредит выплатили. Пусть Люська, твоя сестра, обзавидуется. Говорит мне каждый раз: «Вася как-то несолидно одет», – а ты покажись, мы тоже богато живем….

            – Нина, я не поеду!

            – Нет, Вася, решено, и не скули.

            В этот же вечер Василий Сутулов (он был уже неделю в отпуске) сел в плацкартный вагон скорого проходящего поезда.

            На дворе стоял октябрь. Снега еще не было. Кто может вам сказать определенно, с гарантией, что будет завтра? Дело к зиме…

            Вид Васи во всем зимнем никого не тревожил.

            Жена вручила Васильку отварную курицу, пару больших огурцов, два пакета китайской заварной лапши, чмокнула в щеку. Погрозив пальчиком, в пятидесятый раз сказала: «Смотри, ой как смотри за вещичками!»

            Вышла на перрон, смахнула слезу. Поезд тронулся, плавно набирая скорость.

            «Поехали …», – донеслось с верхней полки.

            Место попалось по проходу, «боковушка» наверху. «Не повезло» – подумал Вася и присел на край лежака у столика, где расположилась старушка. Кроме Васи в их плацкарте было пять человек: внизу под Васей лежал узбек, внизу возле столика – старушка, напротив нее сидел дед, который всем улыбался. Наверху над ними – молодой человек и мужчина средних лет.

            – Далеко едете? – спросила старушка.

            – На свадьбу. – сказал Вася, а сам подумал: «Так и сказал тебе куда, наверно, старая не одна работает: выпытывает, выспрашивает». Закрыл глаза на секунду, а там Нина грозит пальчиком: «Смотри, Вася!»

            Ноги в сапогах модели «В. Чкалова» начинали гореть.

            – А вы разденьтесь: жарко же в вагоне, чаек пейте, я вот вам и сахарок дам, если у вас нет. – гостеприимно предложила старушка.

            «Точно, эта тётя – старая клофелинщица. Как уговаривает: и сахарок при ней, как будто» – лихорадочно соображал Вася. Где-то он читал про старушек-разбойниц: «Ну и мы тоже не лыком шиты: клюнула на дубленку».

            – Я, тетя, чай-чифирь пью и без сахара. Туберкулезу моему хорошо помогает.

            Тишина повисла в отсеке, каждый думал о своем. Мужчина с верхней полки прервал коллективные мысли: – Чифирь пить – это какое же крепкое сердце надо иметь или сидеть в тюрьме долго: это зеков напиток.

            – От тюрьмы и от сумы не зарекайся! – сказал деловито Вася и стал снимать меховые сапоги: уж сильно горели ноги. Старушка отодвинулась от Васи, прильнула к окну. Ее сумка, старинный ридикюль, он был у нее под подушкой, на них она сверху села. Узбек с нижней полки смотрел на Васю, как тот снимал меховые сапоги, увидел мех в сапогах, зацокал языком, переводя взгляд на свои летние туфли. Василий все понял, кивнул ему в знак согласия головой и сказал:

            – Сибир-р-р! – а сам подумал – Второй клюнул на сапоги».

            Вечер сменился ночью. За окном мелькали огни и белые бетонные столбы. Вдруг свет за окнами вагона осветил вышки и ряды колючей проволоки. Молодой человек с верхней полки произнес: – Тюрьма!

            Василий приподнялся, прильнул к окну и сказал: – Она, родимая!

            Узбек опять зацокал языком и сказал: – Аллах, спаси от неё!

            Молодой человек спросил у Васи: – А вы сидели?

            Вася ответил многозначительно: – У нас об этом вслух не говорят.

            – А за что вы сидели? – не унимался любопытный молодой человек с верхней полки

            – Ни за что! Так, убийство, грабеж, побег.

            – Вы расскажите! Интересно!

            Дед, сидевший за столом, смотрел на Васю, ни слова не говоря, все улыбался. Вася вдруг вспомнил, на кого он похож – на одного писателя, и вспомнил его «Колымские рассказы». «Но не может быть: тот давно умер, и писал он о репрессиях тридцать седьмого года и сам отсидел много».

            – Расскажите, пожалуйста, – не унимался молодой человек.

            – Ну ладно, о побеге коротко расскажу:

            – На Колыму я попал по этапу. Срок мне дали большой. На третьем году понял: не выживу копать золото, надо бежать. Дружок у меня был, звали Серый – это погоняло его. У него была малява, к авторитетным товарищам на воле: «принять, обогреть, накормить...». Готовились год к побегу, запасали сухари. Дольше всего с «бычком» задержка вышла: не было жирного упитанного хлопца, в лагере все доходяги…. К весне пригнали новую партию осужденных, вот там мы и нашли Славика…Он согласился с нами бежать, он же не знал, что он – «бычок».

            – А зачем вам «бычок»? – задал вопрос молодой.

            – А затем, – отвечал Вася, – когда от преследования оторвемся, сухари кончатся, мы «бычка» – и под нож на харчи. Как в дремучей тайге без еды? Совсем не выживешь. Съедим этого Славика.

            – И вы ели человечину? – молодой изумленно задал вопрос, а сам сел на верхней полке, мотая головой.

            – Как видишь, выжил, а Серый помер от туберкулеза, не дотянул, бедолага.

            Вася лихорадочно вспоминал, что там еще было в этом рассказе, но узбек прервал паузу: – Я пойду к землякам в соседний вагон, они на плов приглашали.

            Узбек вытащил свои два мешка, спрятанных под диваном, забыл свои летние туфли и в тапочках потащил мешки, всех расталкивая.

            – Есть один, – радовался Вася, – обработан морально.

            Молодой парень с верхней полки не унимался, задавая вопросы: – А как вы голову ему без топора отрубали и все прочее?

            – Ха, – растопырив пальцы, отвечал Вася, – да ты мне дай лезвия «Нева», я тебе слона разделаю на шашлык!

            Они не заметили, как собрала свои вещи старушка и с ридикюлем в руке, шатаясь, направилась к проводникам в служебное купе, проклиная каких-то душегубов, татей, людоедов, и вообще она не хочет с таким попутчиком дальше ехать.

            Из-за соседней перегородки подошла к старику девушка: – Папа, пойдемте, вам, больному человеку, тут не место, – а Васе сказала: – как вам не стыдно, на вид солидному человеку, глухому моему папе лапшу на уши вешать, бандит с большой дороги!

            Василий был удивлен, но дальше удивляться пришлось еще больше… Поезд остановился по расписанию на следующей станции небольшого города.

            – Стоим две минуты, никому не выходить, оставаться на своих местах!

            – Что такое, в чем дело? – раздались по вагону голоса.

            По проходу вагона шли проводница и два человека в черной форме, на спине написано «полиция». Не сразу Вася понял, что это к нему.

            – Вот этот всех пассажиров разогнал, бабушку валерьянкой отпаиваю, узбек второй час в тамбуре босиком едет, вы разберитесь с этим пассажиром…

            – Я, я – хотел сказать Вася, но полицейский сказал: – Берите свои вещи и пойдемте, мы вас пробьем по компьютеру: имеем право задержать на три часа до выяснения личности.

            Проводница добавила: – Он даже не раздевался, выпрыгнуть с поезда, наверно, собрался – был у нас такой случай. Ограбит и выпрыгивает на перегоне.

            – Да вы что, я на свадьбу! – натягивая сапоги «модели Чкалова», оправдывался Вася, а руки тряслись: впереди неизвестность, а может быть – Колыма? Когда проходили мимо купе проводников, выглянула старушка, плюнула в Васю: – Людоед, чтобы холера тебя забрала! – ее плевок повис на новенькой Васиной дубленке.

            На маленьком перроне он стал приходить в себя. Поезд тронулся, и кто-то сказал: «Поехали…»

            Василий так близко к сердцу принял значение этого слова, что чуть не заплакал.

            В комнате милиции при вокзале Василия продержали недолго. Проверили паспорт. Все данные по Василию компьютер выдавал: не судим, не привлекался, даже пальчики проверили по картотеке отпечатков – все было чисто у Василия.

            – Зачем вы пассажиров пугали всякими небылицами?

            – Да это не я, это Нина, моя жена, и писатель, фамилию его забыл, про Колыму и лагеря писал. Все предупреждала: «Смотри, Вася, обворуют!»

            – Вот мужики пошли, как что – жена виновата, да еще с писателем! Ну и семейка у вас, как в Европе живем – Бермудский треугольник какой-то! Вам, Василий, ждать следующего поезда шесть часов. Билет мы ваш перекомпостировали, располагайтесь в зале на кресле и подумайте.

            Василий думал, но хотел сильно есть. Половина его головы 64 размера ругала жену Нину, другая половина 65 размера полушария хвалила жену за то, что врученная курица и два огурца не дали ему стать людоедом, как на Колыме. Китайская заварная лапша была про запас.

            На свадьбу Василий попал в то время, когда все были уже так веселы, что его одежды никого не интересовали. И если бы Вася явился в нижнем белье, гости не обратили внимания. Они кричали «горько!», пили водку из туфли невесты, бросали в толпу букет увядших цветов, который прилетел Васе в голову.

            Молодая дамочка сказала ему: – А вы в этот год женитесь.

            Василий ответил: – Боже упаси! – и выпил залпом стакан клюквенного морса.

            Домой он приехал грустный. Жена встретила с вопросами: – Ну как, Люська облезла, завидуя?

            – Да, – сказал Вася, – под белые рученьки увели до дома.

            Вася не врал, сестра действительно на радостях выпила лишку, и ее проводили домой отлежаться.

            – А представь, если бы я тебе мой новый смартфон дала, это вообще бы отпад был…

            – Пожалей сестру, коза неугомонная…И вообще, мое все новое продай: сапоги, шапку, дубленку, не мой размер, все жмет…. На эти деньги купим тебе шубу норковую, будешь всем отпады устраивать…Я сказал, и посему быть! И не возражай мужчине, интриганка!

            А сам теперь ходит во всем своём стареньком, и душа не грешна, и жизнь не в тягость, и никто не плюет в его сторону.