Судьба свела меня с ним полвека назад. 1974-й год. В стране вовсю идёт подготовка к предстоящему тридцатилетию Победы. Я только что получил назначение – собственным корреспондентом «Комсомольской правды» и не где-нибудь, а прямо в Волгограде, бывшем Сталинграде, в самом средостении прошедшей войны. Спрос на военную тематику резко возрос – о прошедших войнах вообще пишут, да и публикуют, куда охотнее, чем о войнах текущих или вялотекущих. И я тоже не отстаю от «мэйнстрима»: в «Комсомолке» регулярно появляются мои заметки, связанные с военной биографией славного города и области. А в какой-то момент, по-моему, с подсказки здешнего журналиста Серёжи Лукаша, мне становится известно, что в Волгограде проживает участник Великой Отечественной, пострадавший во время трагедии одного из крупнейших кораблей Черноморского флота.

            Евгений Лесников. Корабельный сигнальщик. При взрыве корабля был вышвырнут взрывной волной в море, уже холодное, предзимнее. И провёл там, на плаву, при неимоверных усилиях, несколько часов. Взрывная волна вторично догнала его и в мирной жизни: у молодого инженера Лесникова стало сковывать все суставы, и к моменту нашего знакомства он был уже практически недвижим. Лежал пластом, в запущенной комнатёнке, и единственным спасательным кругом бывшего морского волчонка оказались старушки, проживавшие рядом с ним в коммуналке. Они помаленьку подкармливали молодого инвалида и в меру сил обихаживали его. Так появилась ещё одна моя «военная» заметка в «Комсомолке» – «Сигнальщик из 42-го».

            Причём появилась на знаменитой страничке для подростков «Алый парус», невероятно популярной тогда в «Комсомолке». Да и сама «Комсомольская правда» имела в те годы фантастический тираж в полтора десятка миллионов экземпляров. Да и к газетам тогда, не то что сейчас, прислушивались и в верхах, и, что ещё важнее, в низах тоже.

            В общем, нашими счетверёнными усилиями сигнал «Сигнальщика из 42-го» был услышан и даже срезонирован. Евгений Дмитриевич получил не комнату, а уже всю квартиру. У него появилась целая ватага добровольных юных помощников во главе с очаровательной старшей пионервожатой, тоже юной, Катей Орловой. И появилась даже замечательная, сострадательная жена, Людмила Михайловна, на чьих заботливых руках Евгений Дмитриевич ухоженный, хотя и по-прежнему в струнку вытянувшийся на теперь уже специальной медицинской кровати, продержится уже, на плаву, до самой своей тихой кончины.

            Если раньше я приходил к своему подопечному мичману с продовольственными кульками в руках, то теперь меня самого в его уютной квартирке с окнами на улицу Мира (!) встречали и потчевали как дорогого гостя. И новый талант прорезался в этом красивом, воистину несгибаемом – в прямом и переносном смыслах – человеке. Он начал диктовать книжку. Причём юношескую и даже приключенческую – о собственном отрочестве в предвоенном и военном Сталинграде. Озорную, забавную и весьма победительную. И диктовал её сперва всё тем же сердобольным старушкам, а потом, по переменке, наперегонки и «в захватки» сменявшимся у его изголовья мальчишкам и девчонкам ближайшей городской школы. Поэтому и рукопись, попавшая со временем, когда я уже подрос до редактора отдела и работал в «Комсомолке» уже в Москве, на «этаже», исписана очень разнообразными почерками. Каллиграфическими – как бабушкиными, так и девчачьими, отличниц и уже почти комсомолок, и просто каракулями – понятно, чьими.

             На этот SOS, на сигнал «Сигнальщика из 42-го» откликнулась без преувеличения вся страна. Из Днепропетровска комсомольцы доставили ему даже громадный монстр-магнитофон: теперь он мог диктовать на него, хотя расшифровки всё равно были за девчонками и мальчишками ближайшей школы. Ему слали одежду, как будто хоть завтра он мог прошвырнуться по родному городу, каковой Евгений уже немало лет наблюдал исключительно через окно, вдобавок к которому у него появился теперь уже и настоящий (хотя ещё вопрос, какой из них настоящий?) экран. Телевизор. Слали продукты, предметы быта. Я уверен: эта народная и почему-то преимущественно именно молодая, юношеская и даже отроческая, любовь прибавила Евгению Дмитриевичу, опалённому сперва войной, а потом ещё, как бы для закалки, и стылой волной, все последующие годы его легендарной жизни.

            Сигнал мужества и сострадания.

            Я навешал его и из Москвы, бывая в своих волгоградских командировках. А заполучив первую рукопись, им надиктованную и написанную руками, и уже в маникюре, и в ещё цыпках, этой народной любви, я сам себя подрядил её редактором, а потом и «продюсером». Договорился с издательством «Детская литература», которым командовала тогда хорошо знакомая мне бывшая сотрудница ЦК комсомола Тамара Шатунова, и книжечка вышла в свет. Всплыла.

            Не могу сказать за всю читательскую аудиторию, но мои собственные дети буквально захватали её, читали взахлёб. Так что и в моей семье Женя Лесников тоже получил, можно сказать, всенародную любовь и славу. Судя по переизданиям, книжки его действительно стали популярными, так что и этот сигнал «сигнальщика из 42-го» тоже был услышан и в родном Волгограде – Сталинграде, и во всей стране.

            Звучит он и по сей день. Я низко кланяюсь группе волгоградских энтузиастов, среди которых наверняка есть и те давно повзрослевшие «стенографисты», которые не только создали экспозицию Евгения Лесникова в школьном музее, бьются за то, чтобы одна из улиц носила имя Евгения Дмитриевича, но ещё и собрали этот незамысловатый, но очень тёплый сборник. Сборник, в который вошли и вещи самого Евгения Дмитриевича, и «поступления» из школьного музея, и даже из краеведческого музея города Курска, вновь, к сожалению, оказавшегося почти на передовой, и очерки, воспоминания журналистов, писателей, педагогов, выросших из пионервожатых не только до директоров школ и колледжей, но уже, увы, и до заслуженных пенсионных регалий.

             Да, эта книжка – тоже сигнал всем нам. Всё тот же сигнал мужества и сострадания. Как надо держаться, до последнего, в этой жизни и как надо сострадать и помогать друг другу.

            Два года назад я оказался в Волгограде на кладбище. Могилу Евгения Дмитриевича нашёл без труда. Аккуратная, ухоженная, с цветами и скромной, но выразительной стелой. А ведь давно уже нет на свете и самой Людмилы Михайловны. Да и Евгению Дмитриевичу уже исполнилось бы целых сто лет. Значит, жива людская тропинка. Тропинка памяти и добра. Не зарастай, родная! Теперь это уже нужнее нам, чем ему.