Хочу идти скорей, короче

***

Что если мне уехать в Крым?

Стать одиноким чудиком?

Наврать чего-нибудь родным

и умотать с этюдником?

И стать весёлым и простым

художником из Ярика.

Что если мне уехать в Крым?

Там виноград и яблоки!

***

На провода вороны сели,

смахнув на землю снега ряд,

а комья снежные созрели,

на голых яблонях лежат.

На солнце весь в занозах воздух.

Взрываю валенком сугроб.

И жить так радостно и просто,

и в мире столько новых троп!

***

А в храме сумрачно, прохладно,

горит златой иконостас.

И хор поёт светло и ладно.

Господь, услышишь ли ты нас?

Хочу идти скорей, короче

туда, где твой пресветлый дом.

Но почему, скажи мне, Отче,

даётся всё с таким трудом?

Я знаю, боль, что нас догонит,

она священна, эта боль.

Но ехать с ним в одном вагоне

молю, пресветлый мой, дозволь.

***

Собачьи следы на песке,

и жёлтое небо над морем,

и мы всё о чём-то там спорим,

и чайки кричат вдалеке.

А девочка рядом стоит:

зашедшая в воду по пояс,

неясно о чём беспокоясь,

на солнце, прищурясь, глядит.

И я вспоминаю мультфильм:

как девочка ждёт-не дождётся,

но к ней никогда не вернётся

попавшийся в сети дельфин…

К чему наш беспомощный спор,

и всякое счастье и горе,

когда на неё, точно море,

отчаянье смотрит в упор?

***

Золотою листвою берёзы

весь асфальт припорошен сырой.

Поредели красивые косы

этой хмурой осенней порой.

Небо низкое горечью чайной

кто-то щедро опять напоил.

Тихой искоркой дальней случайной

самолётик мой мир посетил.

***

Утром встаю по будильнику.

Всё у меня некстати!

Пусто в моём холодильнике,

холодно на кровати.

Дождь застилает дали,

пью эту муть уныло.

Вот я опять на вокзале…

Где-то всё это было.

Бродит охранник троллем,

спят пассажиры дружно.

Кофе б меня устроил,

больше пока не нужно.

***

Лежит на льду узорном

коралловый закат,

и в розовом морозном

пруду домишки спят.

Над ними и под ними

закат велик, как царь.

Как ярко, как красиво

в пруду цветёт январь!

***

Я стояла весной на протоке,

где сплетаются косы воды,

как мои перекрёстные строки,

наполняя затоны, пруды.

Затопляя заливы и склоны,

прошлогодних бурьянов вихры.

Я всегда отношусь благосклонно

к сиротливости этой поры.

Под ботинками почва просела,

просочилась в них тихо вода.

Я промокнуть совсем не хотела

и могла бы уйти без труда.

Но, захвачена этой стихией

и совсем не владея собой,

всё стояла, твердила стихи я,

непонятные даже самой.

Не своя, а – чужого простора

возвращалась под вечер домой

и смотрела, уже с косогора,

как вода шла вдогонку за мной.

***

Проснулись мы на даче от света на щеках.

Поблёскивало солнце в огромных зеркалах.

По скомканной постели луч солнечный скользил,

и ты его стаканом надколотым ловил.

Ты яблоко разрезал, мне дольку дал тогда…

И капала из крана весёлая вода.

***

На жёлтом пучке золотарника пчёлка

тихо подсела и тут же примолкла.

Почти неподвижная цепкая крошка,

как будто на свитере малая брошка.

Дыханье моё ей на крылья ложится.

Пчела – как ушедшего лета крупица.

***

Дети корову снимали,

за шею её обнимали.

Корова была башкастая,

как будто в рогатой каске.

Мордой тыкалась влажной

и не казалась важной.

Наливали ей чистую воду,

чесали широкую морду,

маникюра при том не жалея.

Корова мычала, млея.

Не знала, что как-нибудь часом

станет коровьим мясом.

***

Ну, а помнишь тот дом под густой и высокой берёзой?

Он тебя так настойчиво ждёт и скучает давно.

Его тёмные окна наполнены сумрачной грёзой.

Неужели дождаться тебя ему не суждено?

Там, у шаткой колонки, поставлю я старенький велик,

буду в окна смотреть сквозь густой и запущенный сад.

И мне вспомнится, как половицы негромко скрипели,

вспомню твой простодушный, наполненный мудростью взгляд.

Там в разлитом свету дремлет старенький письменный столик.

Ляжет света квадрат на давно уж не крашенный пол.

Ты из кухоньки сумрачной выглянешь, сдержанный стоик,

Одинокий аскет. Где же твой золотой ореол?

Я на пыльную клавишу вдруг надавлю ненароком,

и печатной машинки согнётся железный сустав.

Гулко звякнет металл, и пронижет внезапно, как током,

прозвенит колокольчик, кого-то тихонько позвав.

Нынче дом опустел и под осень стал чуть угловатым.

Налетает листва, осыпает всю местность кругом.

Только гуси проточные тихо над домом звенят и

только солнце последним лучом забирается в дом.

***

Купола в морозных соснах

проступают величаво.

А на их латуни солнце

залучилось, заскворчало.

А под ними – краснолицы

рыбаки таскают споро

окунишек из водицы

средь ледового простора

***

Он докурит со сноровкой,

глаз потрёт, махнёт рукой

и по-цирковому ловко

заберётся в трактор свой.

Работящий русский парень

из деревни небольшой.

Он и спорит – до испарин,

и работает – с душой.

***

Кусаю хрустящую корку багета,

блаженно сгущёнку тяну из пакета.

И чай наливаю, горячий такой.

Вот я и дома, где мир и покой.

***

Неумело держу кофемолку.

Всю неделю слегка сбита с толку.

Наливая дымящийся кофе,

вижу в чашке твой тающий профиль.

Обхожу твои тапки в прихожей.

Ты в Москве. Ты московский прохожий.

Слепо ставлю обратно на полку

эту чёртову кофемолку.

***

Лопата уходит глубоко под плети.

И вот из парных, из земельных глубин

белые клубни выходят на свет и –

ровные, крупные все, как один.

Твёрды, как камень, круглы, точно шина.

Кидаю их в груду – долёт-недолёт.

Скачут, по спинам собратьев пружиня,

и замирают, окончив полёт.

***

Повесил голову давно

мой ангел, слепленный из глины…

И снова вечер длинный, длинный,

гранат и красное вино.

Но снова свечка на столе,

и мысль: «Как этого не мало!», –

и тонкое стекло бокала,

и отсвет грусти на стекле.