Перебираю прошлое в уме.

Читаю, но не вижу в этом смысла.

Один и тот же день меняет числа,

и лето приближается к зиме,

минуя осень...

Мимо, мимо, мимо!..

Как снег, мерцает битое стекло.

И прошлое уже необозримо,

И, кажется, от сердца отлегло...

И чудище стозевного метро

пар выдыхает – вздохи всех влюбленных

поверх отцов семейств и разведенных

к Всевышнему летят, как бес в ребро!..

...Выходишь из себя в открытый космос

во времени, свободном и пустом,

теряешь голос, обретаешь голос

и говоришь – не то и не о том.

Имеет смысл и не имеет смысла.

Как битое стекло, мерцает снег.

Один и тот же день меняет числа,

и в человеке плачет человек.

Один за всех.

Во времени свободном.

Не видя лиц, не слыша голосов,

в пространстве мертвом

телом инородным

душа летит на непонятный зов.

Живешь и умираешь.

Гром оваций.

Душа летит,

куда она летит –

одна среди Объединенных Наций,

конвенций,

интервенций,

деклараций –

куда?..

Кто понимает – тот простит.

Монолог Офелии в образе Луны

(из пьесы «Гамлет.ru»)

Cиньоры, я – Луна, планета Снов!

Я освещаю отраженным светом

сон разума, брожение умов,

священный ужас, свойственный поэтам,

безумный трепет непорочных дев

и непорочный трепет дев безумных,

кровосмешенье датских королев

и робкие шаги злодеев юных.

Мои лучи слепят глаза слепцов

и заполняют пустоту природы,

и праотцы взирают на отцов,

на вымершие города и роды,

как Бог живой на вымерших богов,

как дети на отцов своих ушедших,

но отраженным светом всех веков

я обливаю только сумасшедших!

Я развращаю просвещенный ум

и отвращаю от дневного света.

Бесплодные плоды великих дум

я заполняю пустотой поэта.

И в пустоте я воздвигаю свой

златой чертог! И все в моем чертоге –

ползучий гад, и человек, и боги –

все что ни есть – и сам чертог златой!

Мой свет, синьоры, – это высший свет,

а высший свет, синьоры, – свет бессрочный –

свет истины, которой в мире нет,

и слезы девы, может быть, порочной!..

*

Памяти Алексея Парщикова

Статýя сойдет с пьедестала без помощи ног.

Но тьма велика, и никто ничего не заметит.

И облик Диавола примет разгневанный Бог,

и двадцать веков светом истины разом осветит.

Но что нам до истины? – этот холодный огонь

исходит с небес, до которых любви не добраться.

Свеча догорает, и воск обжигает ладонь.

Того и люблю, с кем придется навеки расстаться.

Закаты Европы красивы в пространстве пустом.

Статýя без ног переходит века и границы.

Статýя без ног огибает пустующий дом.

Свеча догорает, и ты опускаешь ресницы.

Природа боится, но не пустоты, а себя.

Себя, то есть тех, кто собой заполняет природу.

Статýя без ног заполняет природу, и я

уже не могу различить пустоту и свободу.

Идиллия

Вид раздевающихся женщин на фоне моря и заката.

Солдаты смотрят исподлобья туда, куда смотреть не надо.

Реальность: шум прибоя, пена... За мокрой ржавчиной решетки

пляж дома отдыха военных, их жены, спины, дети, лодки...

Красавец с волосатой грудью на красном надувном матрасе

для женщины не оторвется от книги о рабочем классе.

Она протягивает персик, а он не хочет и не может,

а я хочу, да только вряд ли она мне персик свой предложит...

О эти вечные сюжеты! О эти дивные романы,

в которых слиты воедино любовь и солнечные ванны!..

Понять бы раньше, знать бы прежде, какие протянулись нити

от символической одежды до человеческих открытий!..

Открыта всем на обозренье изнанка мировых иллюзий.

На теплой гальке высыхает прозрачная душа медузы...

Мужчина поправляет плавки, как полагается мужчине,

и съев на всякий случай персик, скрывается в морской пучине.

Прощай, свободная стихия! Паситесь, мирные народы,

на фоне моря и заката, на лоне вымершей природы!

Где мимолетное виденье стоит под дулом автомата

на фоне моря и заката, на фоне моря и заката...

*

Одна из пятниц на неделе,

когда во рту слегка горчит,

и хочется побыть в постели,

и телефон с утра молчит.

Одна из пятниц тех ленивых,

когда больные не больны,

когда на счастье всех счастливых

в своей неволе мы вольны.

Одна из пятниц тех печальных,

когда без видимых причин

мне жалко женщин идеальных

и жалко роковых мужчин.

*

Так далеко

не смотрят, чтобы жить.

Так глубоко

не любят после смерти.

Кто не умеет прошлым дорожить,

тот не имеет прошлого.

Не верьте

тому, кто говорит иное.

Нет

иных времен.

И время всё стирает.

И только если детством жил поэт,

поэзия его не умирает.

Стансы Страстного бульвара

Встречаются двое – один на один –

вкусить одиночества в паре.

Вкушают: в обнимку вдыхают бензин,

вздыхают, сидят на бульваре.

Встречаются двое – и двое других,

и бродят одни за другими.

На всех электронных часах городских

их час нависает над ними.

Встречаются двое – и рядом идут,

и вечер прозрачней намека.

Никто им не нужен, нигде их не ждут,

прекрасно, что так одиноко!..

Попарно, помимо, поодаль, подряд,

глазами в глазах отражаясь,

выходят на этот интимный парад,

публично от всех отрешаясь.

Под шорох шагов, под шуршание шин

шлепки поцелуев сквозь шепот.

Во тьме достигает рекордных вершин

вульгарный, но собственный опыт.

И что характерно, листва шелестит

и кто-то бренчит на гитаре –

и жизнь облетает, и даром летит

в безумном и вечном угаре!..

Я тоже отведал, как сладко вдвоем

друг друга облизывать взглядом,

своей пустотой заполняя объем,

любовно пустующий рядом.

Мне тоже не жаль было время терять

на эти занятные штуки:

ведь так хорошо от любви умирать –

кругом подыхают от скуки!

А здесь, под безвестной звездой городской,

на склоне двадцатого века

невинность не знает вины за собой

и верит в права человека.

Встречаются двое – и тысячи пар –

любая случайная пара

привносит в любой неизвестный бульвар

дыханье Страстного бульвара.

В потемках бунтует бездомная кровь,

однако на кровь мы не ставим –

а мы, как великие, – только любовь

пером поэтическим славим!

Приятель, на психику нежно дави

свободным ночным поцелуем –

ведь лишь по великому блату любви

мы как-то еще существуем!..

Немота

Когда слезоточивый газ

течет из юных женских глаз,

и звёзды, ставшие очами,

пронзают бездну пустоты, –

вселенский голос немоты

звучит безлунными ночами.

И крик души – безмолвный крик

над Гибралтарскими Столбами

летит, отпущенный губами

в Аид сошедших Эвридик.

И отражаясь от небес,

окутывает Пиренеи,

и немота шумит как лес,

и небо кажется темнее,

чем тьма, чем истина, чем крик,

который все летит, немея,

и нет ни одного Орфея

на миллионы Эвридик.

*

Грохочет состав в беспросветной бессонной ночи.

Черно и просторно. И хочешь, не хочешь – молчи.

В дали неоглядной сливается с небом земля.

Ну что, деревеньки, ну что, огоньки и поля!..

За этим холмом не кончается Русь. И разъезды

летят под колеса из темной ликующей бездны!..

Грохочет состав, рассекая безвестные версты.

В летящем окне неподвижны безвестные звезды.

И вот она – стрелка, и вот он – единственный путь.

И тьма мировая, и легкая одурь, и жуть,

что вот он – твой миг, вот он – час твой, и вот он – черед.

Иду по вагону назад – пролетаю вперед.

*

Двери сомкнулись, и сердца не слышно.

Зря ты целуешь стекло под землей.

Время проходит, а жизнь неподвижна.

Свет, разлетаясь, становится тьмой.

Нет, не железная, нет, не дорога.

Нет, не печальные, нет, не глаза.

Тайное слово исходит от Бога

и возвращается на небеса.

*

Жизнь сложилась, как сложилась,

ничего иного нет:

так писалось, так дружилось

столько зим и столько лет.

И летит, летит мгновенье,

жизни равное, во тьму –

сквозь последнее томленье,

непосильное уму...

*

И прахом все, и нечего сказать.

Но я и в несказанности пребуду.

О, языка родного благодать,

где в каждом слове по живому чуду!

Но чудо из чудес не смысл, а звук,

в нем ветра свист и щебетанье птичье,

колёс железных дальний перестук

и тайной жизни рабское величье.

*

Есть такие простые слова,

что от них не болит голова,

и растут они, словно трава,

где придется, кому как приснится:

ветер, облако, небо, синица…

*

Не хочу уходить от жены.

Не хочу уезжать из страны.

Не хочу притворяться немым.

Не хочу раствориться, как дым,

в этом воздухе, синем до слез,

где за лесом не видно берез…

*

Не хватает нескольких аскетов

на больших ответственных постах.

Не хватает нескольких поэтов,

у которых вечность на устах.

Не хватает нескольких мгновений,

чтобы задохнуться от любви.

Но весь ужас в том, что русский гений

созидает только на крови.

*

На досуге, без умысла злого,

любят выпить кудесники слова.

Только слово пьянит, убивая.

Только время свистит, убывая.

И для вещего князя Олега

от коня не найти оберега.

*

Невдалеке от Невской перспективы

я вспомнил вдруг «Персидские мотивы»,

и дивный сон о юной Шагане

в который раз встревожил сердце мне.

Невдалеке от перспективы Невской

молился за убивца Достоевский,

и украшала детская слеза

горящие безумием глаза.

Невдалеке от Пушкинского дома

меня объяла смертная истома.

Я понял вдруг, как я убог и мал,

и как я сдался, и как низко пал.

Средь бела дня и суеты житейской

я видел блеск иглы адмиралтейской,

и этот блеск сводил меня с ума,

пока весной не кончилась зима.

И облаков небесные сугробы

в воде весенней отразились, чтобы

я вечную увидел красоту

и вечный путь – во тьму и в пустоту.

И вечный бой! Покой нам только снится…

Но этот сон все длится, длится, длится,

как будто никому иного сна

не посылают небо и весна.

Спаси, Христос! Свет радости Пасхальной

овеян славой и окутан тайной.

Лишь этот свет рождает вновь и вновь

и вечный бой и вечную любовь!

*

Беспилотник летит одинокий

над пустынной морской синевой,

безмятежный, как парус далекий,

перед Первой войной мировой.

А над морем ни ветер не свищет,

ни волна о войне не поет.

И, конечно, он счастья не ищет,

и, конечно, он гибель найдет.

Отчего же так сердце жалеет,

что кровавое солнце горит,

что невидимый парус белеет

и над ним беспилотник парит…

*

Далекая разноголосица

во тьму ушедших голосов.

Ночами зимними доносится

их долгий безутешный зов.

Какая сила беспричинная

их вызывает ниоткуда?

Дорога белая и длинная

вдруг обрывается, и чудо

не в том, что время не кончается,

все – прах и тлен, и все – тщета,

Но тайно по миру скитается

рыдающая пустота.

Во власти тьмы и мракобесия,

как диво-дивное белея,

в миру скитается Поэзия

одна, как русская идея.