
«Ранней весной я поехал в Крым…»
Переломным событием в жизни России и в жизни русской деревни, — помещичьей и крестьянской, — явилась Крымская война 1853–1856 годов. Она послужила катализатором перемен, изменивших русское общество.
Крымская (Восточная) война явилась важной вехой в развитии военного искусства Европы и важным цивилизационным рубежом. Она подчеркнула, обозначила окончательный переход европейского общества в фазу индустриального этапа его развития, явилась своеобразной выставкой достижений, накопленных за полвека с начала научно-технической революции в Европе. В Крымской войне применялись передовые достижения науки и техники, медицины, впервые война освещалась журналистами (при помощи телеграфа репортажи передавались с театра военных действий); боевые действия армий союзников также впервые координировались при помощи электрического телеграфа.
Это была первая война, которую фотографировали. Военные действия велись в качественно новых условиях, вызванных применением передовой техники: нарезного оружия, парового броненосного флота у союзников, в Крыму для нужд армии союзники построили железную дорогу. Адмирал Нахимов, в свою очередь, в знаменитом Синопском сражении эффективно применил бомбические пушки, которые ускорили переход к строительству броненосного флота. Длительная оборона Севастополя привела к появлению новой формы военных действий — позиционной войны, которая станет основной формой в последующих военных конфликтах вплоть до начала Второй мировой войны. Более того, Крымская война кардинально изменила облик человека на войне: осаждать и оборонять Севастополь пришли солдаты и офицеры одной эпохи (эпохи Наполеона, Кутузова, Веллингтона), за время же кровопролитной осады они стали другими людьми, скорее похожими на персонажей Ремарка или Виктора Некрасова из хрестоматийных «На западном фронте без перемен» и «В окопах Сталинграда». Военный быт севастопольской обороны дал такие столь привычные сейчас вещи и названия как сигарета, кардиган, реглан.
В то время как для Европы война явилась зримой демонстрацией достижений технического прогресса и успехов капиталистического пути развития, для России она стала несравнимо более важным событием, так как затронула и во многом изменила, перевернула жизнь всего русского общества.
Петр Первый, создав свою империю, по словам историка А. А. Керсновского, сообщил ей свою мощную инерцию, которая к половине девятнадцатого века иссякла, и государственная машина стала давать перебои. Действительно, Петром были окончательно сформированы сословия, задан курс внешней и внутренней политики, создана административная машина и сформирован, говоря этнографическим термином, хозяйственно-культурный тип России. В основе экономики лежало крепостное хозяйство, которое при Екатерине Второй превратилось в явление не только экономическое, но и социально-культурное. С этого времени дворянство и крепостное крестьянство определяют лицо России конца XVIII — середины XIX века.
Крымская война вскрыла необходимость коренных изменений в жизни русского общества, вызвала его серьезную ломку, она явилась гранью между двумя эпохами — дореформенной и пореформенной. На смену Николаю Первому приходит реформатор Александр Второй, уходит старая николаевская Россия, наступает эпоха перемен и реформ.
И. А. Бунин ясно представлял всё значение Крымской войны для русской жизни, ощущал её как переломный рубеж. Эпоха до и накануне Крымской войны была связана для Бунина с образом его отца и «особого» отцовского поколения. В прозе Бунина Крымской войне придается важное символическое и хронологическое значение, она является точкой отсчета для жизни многих бунинских героев, участников Крымской войны, жителей тех дворянских усадеб, из которых и состояла бунинская Россия. Отец Бунина в составе Елецкого ополчения принимал участие в обороне Севастополя, там познакомился с Львом Толстым, за Крымскую кампанию был отмечен «монаршим благоволением», и в творчестве Ивана Алексеевича звучат постоянным рефреном отцовские воспоминания о Крымской войне: «…ещё в младенчестве слышал я как-то зимой слова отца:
— А мы, бывало, в Крыму, в это время цветочки рвали в одних мундирчиках!» [Жизнь Арсеньева]. По-видимому, эта фраза не придумана писателем, а взята из реальной отцовской речи, так как фраза эта повторяется в другом произведении (рассказ «В поле») в устах другого героя, также участника Крымской войны: «- Да, — продолжает Ковалев монотонно.- А ведь, помните, мы под Новый год когда-то цветочки рвали в одних мундирчиках! Под Балаклавой-то…». Разговор этот происходит в разорённой помещичьей усадьбе через сорок лет после Крымской компании между отставным офицером Яковом Петровичем Баскаковым и его бывшим денщиком Ковалёвым.
В исторической памяти русского народа Крымская война, несмотря на поражение в ней, вызывает романтическо-воодушевленные ассоциации, конечно же, с трагической нотой. Военный историк А. А. Керсновский в работе «История русской армии» в главе, посвященной Крымской войне, вводит точное и ёмкое определение этого чувства — «скорбная слава Севастополя».
Бунинское восприятие того времени сложно по гамме чувств: оно совпадает с народным, но для него оно глубоко лично, так как является ещё и символом ушедшей эпохи, которая, в свою очередь, ассоциируется с ушедшим усадебным дворянским бытом, с молодостью отца и его сверстников, временем, к которому Бунин относился с трепетным, ностальгическим чувством.
В автобиографическом романе «Жизнь Арсеньева» главный герой отправляется в Крым именно в поисках отцовской молодости, ушедшей эпохи, «совсем особого века и особого племени»: «Ранней весной я поехал в Крым… где-то там, вдали, ждала меня отцовская молодость. Видение этой молодости жило во мне с младенчества. Это был какой-то бесконечно-давний светлый осенний день. В этом дне было что-то очень грустное, но и бесконечно счастливое. Было что-то, что связывалось с моим смутным представлением дней Крымской войны: какие-то редуты, какие-то штурмы, какие-то солдаты того особого времени, что называлось „крепостным“ временем, и смерть на Малаховом кургане дяди Николая Сергеевича, великана и красавца полковника, человека богатого и блестящего, память которого всегда в нашей семье была окружена легендой».
«Но где же было то, зачем как будто и ехал я? Не оказалось в Севастополе ни разбитых пушками домов, ни тишины, ни запустения — ничего от дней отца и Николая Сергеевича, с их денщиками, погребцами и казёнными квартирами… Только там, за этой зелёной водой, было нечто отцовское — то, что называлось Северной стороной, Братской могилой; и только оттуда веяло на меня грустью и прелестью прошлого, давнего, теперь уже мирного, вечного и даже как будто чего-то моего собственного, тоже всеми давно забытого…» [Жизнь Арсеньева].
Следствием поражения России в Крымской войне явились реформы, затронувшие все стороны жизни русского общества. Важнейшей реформой была реформа крестьянская — отмена крепостного права. Произошла коренная ломка не только жизни крепостного крестьянства, но и помещиков.
Эти изменения коснулись и близкого Бунину круга: семьи, родственников, знакомых, ближних и дальних дворянских усадеб. Мотив Крымской войны, как точки отсчёта этих изменений, прослеживается в произведениях Бунина неоднократно и отчётливо. Многие дворяне успели разориться ещё во время Крымской компании, отмена крепостного права ускорила процесс разорения, так называемые «выкупные платежи» помещики прокутили в городах, далее процесс дворянского оскудения принимает ещё более острый характер. Всё это нашло отражение в бунинской прозе.
«Буднично стало в Суходоле. Пришли определенные слухи о воле — и вызвали даже тревогу и на дворне и в деревне: что-то будет впереди, не хуже ли? Легко сказать — начинать жить по-новому! По-новому жить предстояло и господам, а они и по-старому-то не умели. Смерть дедушки, потом война; … все это быстро изменило лица и души господ, лишило их молодости, беззаботности, прежней вспыльчивости и отходчивости, а дало злобу, скуку, тяжелую придирчивость друг к другу: начались „нелады“… Нужда стала напоминать о настоятельной необходимости поправить как-нибудь дела, вконец испорченные Крымом…» [Суходол].
«После Крымской компании, проиграв в карты почти всё состояние, Павел Антоныч навсегда поселился в деревне и стал самым усердным хозяином. Но и в деревне ему не посчастливилось. Умерла жена… Потом пришлось отпустить крепостных…» [В поле].
Крымская война была настолько важной вехой в жизни русского общества вообще и русского общества, отражённого в творчестве Бунина, что в некоторых его произведениях она выступает как основная хронологическая ось. Таков бунинский «Суходол» — летопись дворянской семьи Хрущёвых. Летопись предполагает хронологическую последовательность изложения событий. Бунин излагает события последовательно, с вниманием к хронологии, но в качестве временных ориентиров выступают не указания на тот или иной год, а времена года, календарные праздники и указания типа «через год, через два года…». Единственным событием, которое можно четко датировать, выступает Крымская война. Именно в это время происходят важные события и в жизни «суходольцев»: ссылка Натальи в Сошки, убийство дедушки Петра Кириллыча, бегство Герваськи, возвращение Натальи в Суходол. Восстановить датировку этих и других событий мы можем, опираясь на хронологию Крымской войны. Ссылка Натальи продлилась два года: «Вернулась она только через два года…». «Пока жила она в Сошках, произошли в Суходоле ещё два крупных события: женился Петр Петрович и отправились братья „охотниками“ в Крымскую компанию». Окончание ссылки Натальи наиболее вероятно можно отнести к лету 1855 года: «…выскочив на порог накануне Петрова дня, поняла она, что Бодуля — за нею…». Праздник Петров день приходится на 12 июля, таким образом, мы можем датировать окончание ссылки Натальи вплоть до конкретного числа. Из дальнейшего контекста видно, что война в самом разгаре, молодые господа воюют в Крыму, о войне разговаривает и Бодуля по дороге в Суходол: «Бодуля по пути домой плёл, что в голову влезет, о Крымской войне, то как будто радовался ей, то сокрушался, и Наташка рассудительно говорила:
— Что ж, видно, надобно окоротить их, французов-то…». Это могло быть только лето 1855 года, так как в июле 1854 боевые действия в Крыму ещё не велись, а летом 1856 года война уже была закончена.
Зная дату окончания ссылки Натальи, мы можем датировать и другие важные события суходольской жизни: приезд в Суходол Петра Петровича и начало в усадьбе «времени молодых господ», а так же убийство дедушки Петра Кириллыча — это 1853 год — тот же год, в котором Наталья была отправлена в Сошки. «Дедушка… был убит в том же году». Убийство произошло на следующее утро после Покрова дня — престольного праздника в Суходоле (14 октября), то есть дедушка был убит рано утром 15 октября 1853 года. Зная, что на момент смерти дедушке было около 45 лет: «Дедушка Петр Кириллыч умер лет сорока пяти», можно вычислить год его рождения. Это предположительно 1808 год.
Далее, отталкиваясь от даты возвращения Натальи в Суходол, мы можем узнать датировку и других событий. Отъезд молодых господ на войну, их возвращение, пожар в суходольском доме. В течение года после возвращения Натальи «родила Клавдия Марковна» (жена Петра Петровича), «зимой умерла Ольга Кирилловна», «весной привозили к барышне колдуна», а «летом ждали из Крыма хозяев». Все эти события происходят с лета 1855 года по лето 1856 года. Причём, раньше всех остальных говорится о рождении ребёнка. Предположим, что сын Петра Петровича родился в конце лета — начале осени 1855 года. Отталкиваясь от этого, можно приблизительно, с погрешностью в несколько месяцев, назвать дату отъезда братьев Хрущёвых в Крым. Это начало 1855 года. Следует уточнить, что боевые действия в Крыму велись с осени 1854 года (8 сентября 1854 — битва на реке Альма) по осень 1855 года (30 августа 1855 года был оставлен Севастополь, а 17 сентября произошло последнее серьёзное боевое столкновение у Евпатории между французскими конноегерями генерала Де Аллонвиля и нашими уланами). Всё это время поток добровольцев в Крым не иссякал. Возвратились же братья в сентябре 1856 года. Из контекста видно, что хозяев ждали в Суходоле летом этого года, «Но прислал Аркадий Петрович „страховое“ письмо с новым требованием денег и вестью, что раньше начала осени нельзя им вернуться — по причине небольшой, но требующей долгого покоя раны Петра Петровича». «А в сентябре, на другой день по возвращении молодых господ с войны, загорелся и долго, страшно пылал суходольский дом…». Наконец, зная дату возвращения братьев, можно датировать смерть Петра Петровича, так как погибает он «Зимой, на четвертый год после возвращения своего из Крыма…» — это зима 1859–1860 годов.
Таким образом, Крымская война в прозе Бунина является точкой отсчета, важной хронологической вехой, помогающей в датировке событий, предшествующих ей, современных ей и последующих. (Даты даны по новому стилю).
Как уже говорилось выше, восприятие Буниным Крымской войны глубоко лично, окрашено в романтически-ностальгические тона. Крымская война является символом ушедшей эпохи, ушедшего быта и ушедшего «особого племени», к которому принадлежали Алексей Николаевич Бунин и отец бунинского Арсеньева, Яков Петрович Баскаков и его денщик Ковалёв (рассказ «В поле»), барин Павел Антоныч (рассказ «Танька») — герои бунинской прозы. Для этих героев характерно внешнее сходство, во многом одинаковые мироощущение и жизненная позиция, схожа их судьба, типичная для помещиков бунинской России. Реальный образ Алексея Николаевича Бунина воплотился в художественных образах старшего Арсеньева и Якова Петровича. В судьбе этих литературных героев, в их внешности, привычках, речи зримо проступают черты отца писателя. Характерен один повторяющийся эпизод: игра на гитаре и пение старинного романса, которые следуют за воспоминаниями об ушедшем времени, о молодости, стоящими в одном ассоциативном ряду с Крымской войной.
«Вдруг на стене слабо дрогнула струна на гитаре и пошел тихий звук. … Улыбка озарила суровое лицо Павла Антоныча… Погоди, — шепнул он, снимая со стены гитару. Сперва он сыграл „Качучу“, потом „Марш на бегство Наполеона“ и перешёл на „Зореньку“:
Заря ль моя зоренька,
Заря ль моя ясная!» [«Танька»]
«И он … отложил папиросу, снял со стены старую гитару и стал играть что-то своё любимое, народное, и взгляд его стал твёрд и весел…» [«Жизнь Арсеньева»]
«Лицо Якова Петровича задумчиво. Он играет на гитаре и поёт старинный печальный романс. … Всё прошло, пролетело… грустные думы клонят голову… Но печальной удалью звучит песня:
Что ж ты замолк и сидишь одиноко?
Стукнем бокал о бокал и запьём
Грустную думу веселым вином!» [«В поле»]
В. Н. Муромцева-Бунина приводит воспоминания Ивана Алексеевича о своём отце: «Иногда отец брал гитару и пел старинные русские песни; пел он музыкально, подняв брови, чаще с печальным видом и производил большое впечатление…».
Несмотря на поражение в Крымской кампании, героическая оборона Севастополя, патриотический подъём, вызванный войной, привели к тому, что восприятие этой войны в русском обществе, в исторической памяти народа отличалось скорее позитивной эмоциональной окраской. Такое восприятие Крымской войны чувствуется и в бунинской прозе, сливаясь с личным восприятием автора и его героев.
«- Селям алекюм! — раздавался старческий голос в какой-нибудь хмурый день в „девичьей“ лучезаровского дома.
Как оживлялся при этом, знакомом с самой Крымской кампании, татарском приветствии Яков Петрович!.. Это прежний денщик Якова Петровича, Ковалёв. Сорок лет прошло со времени Крымской кампании, но каждый год он является перед Яковом Петровичем и приветствует его теми словами, которые напоминают им обоим Крым, охоты на фазанов, ночёвки в татарских саклях…
— Алекюм селям! — весело восклицал и Яков Петрович. — Жив?
— Да ведь севастопольский герой-то, — отвечал Ковалев» [В поле].
В 1861 году было отменено крепостное право. Следствием этого стало изменение всего хозяйственно-культурного облика русской деревни. И помещикам, и крестьянам предстояло жить по-новому. Обстановку этого времени Бунин передаёт в повести «Суходол». Помещики и крестьяне переживают слухи о близящейся отмене крепостного права: «Пришли определенные слухи о воле — и вызвали даже тревогу и на дворне и в деревне: что-то будет впереди, не хуже ли? Легко сказать — начинать жить по-новому! По-новому жить предстояло и господам, а они и по-старому-то не умели» [Суходол].
Большинство помещиков не сумели приспособиться к новой социально-экономической ситуации. Выкупные платежи, полученные помещиками после освобождения крестьян, большинство помещиков прокутило; и со второй половины 60-х годов начинается печально-известное дворянское «оскудение». На это время приходится детство и юность Бунина. Судьба бунинской семьи в этом отношении символична.
«Я уже знал, что мы стали бедные, что отец много промотал в Крымскую компанию, много проиграл, когда жил в Тамбове, что он страшно беспечен и часто, понапрасну стараясь напугать себя, говорит, что у нас вот-вот и последнее „затрещит“ с молотка, знал, что Задонское именье уже „затрещало“, что у нас уже нет его; однако у меня от тех дней все-таки сохранилось чувство довольства, благополучия. И я помню весёлые обеденные часы нашего дома, обилие жирных и сытных блюд, зелень, блеск и тень сада за раскрытыми окнами, много прислуги, много гончих и борзых собак, лезущих в дом, в растворённые двери, много мух и великолепных бабочек…», — так говорит об этом времени Алексей Арсеньев.
В 70-е — 80-е годы XIX века большинство поместий неуклонно беднело, разорялось. О помещичьем оскудении, об исчезновении дворянских гнёзд в родных местах Бунин пишет: «Росли суходольцы среди жизни глухой, сумрачной, но всё же сложной, имевшей подобие прочного быта и благосостояния. Судя по косности этого быта, судя по приверженности к нему суходольцев, можно было думать, что ему и конца не будет. Но податливы, слабы, „жидки на расправу“ были они, потомки степных кочевников! И как под сохой, идущей по полю, один за другим бесследно исчезают холмики над подземными ходами и норами хомяков, так же бесследно и быстро исчезали на наших глазах и гнёзда суходольские. И обитатели их гибли, разбегались, те же, что кое-как уцелели, кое-как и коротали остаток дней своих. И мы застали уже не быт, не жизнь, а лишь воспоминания о них, полудикую простоту существования» [Суходол].
К концу XIX века «Наступает царство мелкопоместных, обедневших до нищенства. Но хороша и эта нищенская мелкопоместная жизнь!» [Антоновские яблоки].