Волк в раю

В одном лесу жил очень злой волк.

Положим, добрых волков не бывает, но этот был уж совсем злющий. Его, наверное, и мама-то в детстве боялась лишний раз погладить. (Кто знает, что у него на уме).

Целыми днями волк рыскал по округе. И даже когда сытый был, всё равно высматривал, кого бы цапнуть.

Встреча с ним ничего хорошего не сулила. Либо слопает, либо обругает. Медведь, и тот был ему не рад. Бывало, ни как дела не спросит, ни о погоде не поговорит. Проворчит: «Здорово», повернётся и — пошёл себе дальше, малину есть.

Бежит однажды волк по лесу и вдруг видит на полянке бабочку. Она то на травке посидит, то на цветке крылышками помашет. В общем, порхает в своё удовольствие. Волку бы мимо бежать (какая еда из бабочки), а его зло взяло: тут бегаешь, в поте лица, понимаешь, а кто-то живёт без забот. Где справедливость? Где справедливость, я вас спрашиваю?

Примерился он и — прыг на бабочку. Да не попал. Та преспокойно отлетела в сторону, села и глядит с удивлением. Мол, чего тебе? Волк объясняться не стал, вскочил и погнался за ней. Носится, прыгает, рычит от злости, а бабочка уворачивается, с цветка на цветок перелетает и вроде бы даже не очень пугается (что ему особенно обидно).

Бегал волк, бегал, аж взмок и из сил выбился. Сел, язык высунул, еле дышит. И тут видит, что они на полянке-то уже не одни — звери вокруг собрались: заяц, ёжик, лиса, белочка, ещё кто-то из-под куста выглядывает. Ворона на дереве сидит, сова из дупла глазеет. И все они над волком посмеиваются. Заяц потихоньку, а белка так просто заливается, того гляди с дерева упадёт.

Волк от ярости совсем голову потерял. «Стой! — кричит. — Стой, я тебе говорю!». Разогнался, словно взлетать собирается. «Погоди, — орёт, — всё равно поймаю!» А бабочка раз — и на нос ему села. Волк от неожиданности глаза скосил, куда бежит, не видит, и в ту же минуту въехал на всём ходу в дерево. В дуб. Старый. Могучий. Прямо лбом.

И свет для него погас, и солнце куда-то подевалось.

Сколько времени прошло, не знаю, но вот волк пришёл в себя. Лежит он в зелёной травке, вокруг птички поют, ручей невдалеке журчит. А на пеньке — бабочка.

«Где я?» — жалобно прохрипел волк.

«В раю» — отвечает бабочка.

«Хорошо-то как», — прошептал волк и впервые в жизни улыбнулся.

Мораль: для обретения душевной гармонии полезно бывает тяпнуться головой обо что-нибудь крепкое.

Дятел — мечтатель

Одному дятлу с детства внушали, что он санитар леса, и нет дела важнее, чем стучать по дереву и выковыривать вредных жучков.

— Так-то оно так, — вздыхал он порой, — но уж больно невкусно.

— Да ну?! — изумился, услыхав его, отец. — А все кушают и довольны. Что ж ты молчал, я распоряжусь, тебе подадут консомэ.

— Что? Кон-со-мэ?! — так и прыснули сёстры.

Следом за ними рассмеялись братья. С той поры нашего дятла стали называть Консомэ. Никто не знал, что это такое, в том числе и сам отец. Но звучит торжественно и смешно. Представьте дятла с таким именем, и вы тоже не удержитесь от смеха.

Во всём прочем наш дятел мало отличался от своих собратьев. Разве что был задумчив не по летам. Бывало, стучит, стучит по дереву и вдруг замрёт на минуту. Кто знает, то ли мысль какая пришла, а, может, просто передохнуть решил: поди-ка, помотай головой с утра до вечера. Но это мелочи, конечно. Так-то он своё дело знал не хуже других. Слух у него был отменный, а это, доложу я вам, для дятла на первом месте. Иной жучок упрячется где-нибудь под корой и лежит там, как подводная лодка, без движения. Поди-ка сыщи его. Однако же лишь он чуть шевельнётся, а дятел уже и услышал, и тут как тут, и долбит клювом аккурат в том месте, где жучок затаился.

Со временем имя Консомэ перестало производить комическое впечатление. Все забыли, откуда оно взялось, и почтительно называли дятла господин Консомэ. Паучок, трудившийся почтальоном, кричал издалека: «Пляшите, господин Консомэ, вам письмо!» Глупая летучая мышь, случайно налетев на него, лепетала: «Простите, господин Консомэ».

Сначала дятлу не нравилось, что все, кому не лень, кличут его на французский манер, потом он привык и, бывало, сам представлялся таким образом. Куда деваться, не станешь же с каждым объясняться, что, мол, какой я тебе Консомэ?! Он вообще был добрый малый и спорить не любил. Жучком мог поделиться. Сочувствовать умел: жалуется ему кто-нибудь, а он слушает и кивает.

Жизнь шла неспешно и, пожалуй, хорошо. Ну, а что, в самом деле: недостатка ни в чем нет, лес — дом родной, ястреб — глуп и особо не докучает (от него только шума много). Хотя, конечно, порой хотелось чего-то необычного. И ночью, когда он засыпал, крепко ухватившись лапками за стенку дупла (дятлы спят на весу), ему снилось что-то пёстрое, шумное. Праздничная толпа зверей, свободный полёт у всех над головами, приветственные клики. Но это ночью. Днем наступала обычная жизнь, и дятлу некогда было вздыхать о доблести, подвигах, славе и прочих удовольствиях…

Однажды к ним в лес пожаловал фазан. Ничего не скажешь, изящный парень. На нём была желтая куртка и тугие красные штанишки. А на груди висел диковинный фотоаппарат с длинным дулом. Он щёлкал, будто дробь рассыпал, а потом на маленьком экранчике можно было разглядывать снимки. Удивительная всё-таки штука: вот только что тетерев тянул свою песню (ужасным, надо сказать, голосом), а вот он же запечатлён фотографом: стоит, не шелохнувшись, этакий вдохновенный созерцатель (хотя вообще-то дурак дураком, хоть на Евровидение отправляй).

Фазан сообщил, что прилетел в такую даль не просто так, аппаратом пощёлкать. В редакции журнала «Тёмный лес» узнали, что есть тут необычный дятел, некий господин Консомэ, не похожий на других: задумчивый, невесёлый и не видящий радости в поедании жучков. Вот и решили они дать в номер портрет нового героя.

Дятел думал, что фотографироваться — дело нехитрое. Ну, а что: встал, улыбнулся (или наоборот, нахмурился) — и готово. Ничуть. Целый день его мучил фазан. Просил туда смотреть, сюда смотреть. Крыло подними, хвост опусти… Дятел поначалу стеснялся, конечно, а потом вошёл во вкус и перестал замечать камеру. Долбит по дереву и о чём-то своём размышляет. Фазан был в восхищении. Уезжая, оставил визитную карточку и загадочно пообещал, что скоро они свидятся.

Прошло пару месяцев, и паучок притащил дятлу извещение о посылке. В аккуратной жёлтой коробке лежало пять свежих номеров журнала «Тёмный лес». На обложке красовался наш дятел. Неожиданно и восхитительно. На обложке! Он был очень хорош. Красавец с печальным взором. Правда, текст, сопутствовавший снимку, был довольно невнятный. Что-то о беспросветной жизни в лесу. Но дятел не обиделся. В конце концов, весёлого у него и в самом деле было маловато.

Не успело дятлово семейство (а также все друзья и знакомые) налюбоваться фотографией, как почтальон принёс новое извещение — телеграмму, где говорилось, что дятла приглашают на презентацию номера и ждут его вместе с подругой или другом. Подруги у дятла по скромности не было, а явиться с другом мужеского пола как-то нелепо, — подумал он. И взял с собой младшую сестру. Тем более, ей очень хотелось.

Редакция, куда их позвали, располагалась в огромном дупле. Вход туда был довольно неказист — дыра дырой — зато внутри всё поражало прихотливым разнообразием. Тяжелые подсвечники, бархатные кулисы, гипсовые фигуры гномиков… Гостей пригласили в просторный голубой зал, отделанный стразами. Народу было много, но дятел никого не знал, поэтому смущался и на всякий случай решил не пить шампанского, которое разносили симпатичные мальчики-кукушата.

Тут к нему подскочил фазан. На сей раз он был в просторной красной рубахе, лимонных штанах, а на голове у него была какая-то тюбетейка с непонятными знаками: круг со стрелочкой, круг с точкой, ещё что-то… Фазан сказал, что скоро всё начнётся, и потащил его знакомиться с главным редактором. Это был седой павиан, который на дятла смотрел с вежливым равнодушием, а вот на сестру его — напротив, оч-чень внимательно. Фазан оставил их и убежал куда-то, но уже через минуту вернулся со словами «Всё готово». Павиан тут же вышел на середину зала и обратился к публике с краткой речью. Он сказал несколько слов о Рыцаре печального образа, который, он уверен, скоро будет известен всему лесу, и сообщил, что в честь сегодняшней презентации гостям будет предложено блюдо, давшее имя герою номера. «Консомэ! — громко провозгласил он. — Прошу, господа».

В зал вкатили столики-подносы, на которых стояли дымящиеся чашки с мясным бульоном. (Собственно, это и есть консомэ). Всё пришло в движение. Началась суета, каждому хотелось скорее попробовать это удивительное европейское блюдо.

«Как это прекрасно! — с пафосом воскликнула разряженная сорока. — Вот настоящая очередь за свободой. Не стыдно и постоять», — сказала она, и, ловко протиснувшись к официанту, ухватила сразу две чашки.

После того, как гости попробовали консомэ и другие закуски, настал черед основного блюда: им был представлен герой публикации, до сей поры терпеливо стоявший в сторонке.

«А сейчас мы попросим выйти сюда нашего скромного, но уже знаменитого гостя, — заверещал фазан. — Встречайте. Господин Консомэ и его дятелка!»

«Какая ещё дятелка, — изумился тот. — Сестра моя, дятел».

«Вот это да! — ударил себя по волосатым ляжкам седой павиан. — Сестра моя — дятел. — И он оглушительно захохотал. Его смех подхватили другие. „Сестра моя, дятел, — слышалось со всех сторон. — Дятел — и вдруг сестра. Оригинально“. „Да, вот она, старина нетронутая“, — покачал головой благообразный шакал. „Дикость“, — печально добавил сонный сурок.

Дятел не понимал причины общего веселья, ему было досадно, неловко, но спросить, в чем дело, он не решался. Он неумело раскланялся и, взяв сестру за руку, отошел к столику в углу. Там им досталась пара креветок и поломанное печенье. На них уже никто не обращал внимания. Праздник шел своим чередом.

Наутро дятел с сестрой вернулись домой. Там они рассказали, что всё было исключительно хорошо, и поведали в подробностях, как были разряжены гости, что подавали, какие тосты произносили. Впрочем, расспросы длились недолго. Через пару дней все забыли и о публикации на обложке, и о празднестве в честь этого события. Дятел вернулся к прежнему образу жизни. А грезить о праздничной толпе, о полёте над головами — перестал. Бывало, вздохнет, закусит жучком и повеселеет.

Мораль: предмет мечтаний полезно бывает разглядеть вблизи.