И ничего. Лишь слышится слегка
Кузнечиков незримых стрекотанье.
И тёплого степного ветерка
Полынное свободное дыханье.
И ничего. Лишь на седой меже
Шуршит бурьян и тёмная солома.
А надобно ли большего душе
Давным-давно оторванной от дома.
Исходя из этих простых в своей гениальности строк, становится более понятным название девятой книги Любови Новиковой «Чужая трава».
Чем особенным отличается эта книга от предыдущих книг автора? Может быть, обострённым донельзя, обнажённым до невозможности, а потому и звучащим на каком-то немыслимом пределе то ли крика, то ли шёпота высказывании о жизни и о себе в ней? Высказывании умудрённого этой самой жизнью человека, который давно уже на «ты» не только с поэтически организуемым словом, но и с самим звучащим строем речи, когда говорить поэтически уже намного естественней и привычней, чем изъясняться в быту?
На общем, весьма высоком и зачастую трагедийно-взволнованном фоне всей книги, как россыпь каких-то особенно высверкивающих бриллиантов, возникают стихи и строки, на мой взгляд, принадлежащие к лучшим образцам русской лирики. Например, вот эти:
Ветер листья жёлтые уносит
Далеко за тёмный окоём.
Хорошо в тени прохладных сосен
Песни петь и думать о своём.
Чтоб, закрыв глаза, услышать кожей
Лёгкое дыхание тепла
И поверить в то, что быть не может
Горя, слёз, отчаянья и зла.
Что с начала дней и до скончанья
Было, есть и будет у меня
Только сосен гулкое качанье,
Только песня тихая моя.
Вы звучите, светом овевайте.
Вы качайтесь мощно, не в обхват.
Не стихайте только, не стихайте.
Никому меня не отдавайте.
Вон как листья по ветру летят.
Или вот это:
Здесь уже липы давно облетели.
Там ещё пижма цветёт.
А в понедельник на этой неделе
Падал на лужицы лёд.
Галки кричат, тишину надрывая,
Листья летят на покой.
Боже, красивая осень какая!
Я не видала такой.
По тротуару, по лужам, по лужам,
Словно и вправду спешат,
Люди, как листья осенние, кружат.
Люди – всегда листопад.
Хочется крикнуть, Душой замирая:
«Люди, побудьте со мной».
Боже, печальная осень какая!
Я не видала такой.
Ох, как это верно о людском листопаде. Вглядываешься в лица, а они другие, малознакомые или незнакомые вовсе… И трава чужая… или уже ты сам чужой и этой траве, и этим новым незнакомым лицам?
Хозяева листья за хатою жгут.
Играют с собакою дети.
Теперь в моей хате чужие живут.
Теперь я бездомна, как ветер.
Не я ли рвалась от родного плетня.
За счастьем гналась, за удачей.
Собака и та не узнала меня.
И лает. А может быть, плачет.
Теперь мне открыты любые пути.
Теперь я ничем не рискую.
Хоть влево идти мне, хоть вправо идти.
Хоть в небо. Хоть в землю сырую.
Кто-то скажет, что это хорошо известная с 90-х поэзия бесприюта. Но девяностые остались за крутым поворотом истории, а отличительные особенности истинного поэта вне времени, зачастую и вне социума, иногда в полном одиночестве и в полной неприкаянности, когда удерживает только поэтическое звучание, в данном случае слышное только Любови Новиковой. Ничего другого для поэта не придумано, вот почему пищущему постоянно не хватает тепла, доброго единомышленника, похожего на самого себя:
(…) Снег качается за окном.
Заметает кресты, мосты.
Хоть бы в чём-нибудь, хоть бы в ком
Отыскать мне свои черты.
Хоть бы с чем-нибудь мне совпасть.
Каждой жилочкой бы врасти.
Чтобы, если даже упасть –
Всё равно не сбиться с пути. (…)
Один поэт высказался на глухой эмоции: «Люблю траву и не люблю людей».
Любовь Новикова любит даже чужую траву, но готова любить и своё в чём-то или в ком-то другом… Это один из самых непростых вопросов мироздания, который озвучен поэтически, когда поэт, соприкоснувшись с миром, вынужден проводить границу между собственным «я» и всем остальным «не я». Любовь Новикова искренна и откровенна и в этом неизбежном несовпадении.
И слава Богу, что Любови Новиковой, как истинному поэту, даны лишь крохи логического, их вполне достаточно и они не мешают всему остальному – парадоксальному и неожиданному даже в самых простых проявлениях, будь это о «задумчивом ёжике» или о «воздушном шарике»:
У меня живёт воздушный шарик.
Лёгкий, звонкий, жёлтый, как фонарик.
Я воздушным шариком играю.
Я совсем, как он, совсем такая.
Что ему – он сам себе, как праздник.
Он такой шалун, такой проказник.
Он летает, прыгает, смеётся.
Что ему – он сам себе, как солнце.
Может, он кому-то стал не нужен.
Я его расспрашивать не стала.
И со мною всякое бывало.
За окном темно и кружит вьюга.
Хорошо, что мы нашли друг друга.
Мы живём с ним весело и дружно.
Два воздушных шарика ненужных.
Видите, поэту логика нужна лишь постольку, чтобы не мешала находить свою схожесть с чем угодно, даже с воздушным шариком, причём делая это весьма убедительно! И можно брать в собеседники осень, а не кого попало.
И ещё одним явным совпадением является, на мой взгляд, вот этот образ, озвученный, хоть и в трагических оттенках, на уровне целого стихотворения:
Мне не радостен сон. Мне не радостен свет.
Я усну, когда землю разбудит рассвет.
А когда заклубятся туманы с полей,
Я пойду провожать журавлей.
Я люблю их гортанный пронзительный крик.
Мне понятен давно журавлиный язык.
Я давно журавлиные речи учу.
Вместе с ними лечу, вместе с ними кричу.
Я вплетаю в раздолья полей и лесов
Журавлиный свой плач, журавлиный свой зов.
Я взяла эту боль, эту силу из сил
У царей и церквей, у дворцов и могил.
Если нечего дать, то и нечего красть.
Перестаньте, родимые, клясться и клясть.
А когда заклубится туманная рать,
Приходите меня провожать.
Главное – что поэт может дать читателю, а если дать больше нечего, то нужно, видимо, уходить-улетать. Жестокая, в общем-то, правда, но она лучше любой сладкой лжи. Любовь Новикова многое дала своими книгами стихов, но всё-таки хочется думать, что явленный ею образ – из будущего, и она ещё не раз будет волновать и восхищать нас своим поэтическим даром.
