Часть 2. Дерюга, чурки, пирамида
А что потом? А потом была... Ну да. Камера с бывшими силовиками. "Красная хата" называлась. Я решил и их опросить для пущей объективности. И - попал в переплёт...
И вновь - сизое марево, сквозь которое едва проступают лица. И мгновенный приступ удушья, и верёвки с сохнущим бельём, и полуголые люди, стоящие вплотную друг к дружке. И бесчисленные сумки с пакетами, через которые нужно перешагивать. И длинный дощатый стол, за который усаживают и предлагают кружку с крепко заваренным чаем.
- ...ты зачем сюда пришел, журналист?! Узнать, за кого мы стоять будем? Ты лучше посмотри в глаза каждого. Тут ведь грамотные юристы сидят, вина которых ещё далеко не доказана. Они о чём в первую очередь думают: о своём деле, от которого зависит жизнь, или о каких-то там выборах?! Это у вас на воле категории: кто кого обскачет. Здесь категории другие - статья, срок, семья, дети...
- ...парюсь тут уже третий год. Ухудшается всё. Ходят такие, как ты, смотрят - а люди по-прежнему гниют без всякой надежды. Ну, полюбуйтесь ещё раз, в каких условиях содержатся бывшие милиционеры и следователи. Так даже убийцы, приговоренные к 15 годам, в зонах не живут... Кислороду нет, кормят отбросами. Сечка, кислые щи, на ужин - макароны с протухшей рыбой. Мы и сами уже как тухлая рыба: в жару лежим и воняем, пот ручьями. А зимой наоборот - дубеем от холода, как пингвины в Антарктиде. Потому что окошко это единственное закрыть нельзя - вентиляции нет, вся камера начинает угорать. Спим в три смены. Те, кто ждут своей очереди, либо сидят на полу, либо стоят, переминаясь с ноги на ногу. От многомесячного стояния на ногах образуются трофические язвы, которые не заживают. Конфликты, нервы. У каждого, как говорится, своя дерюга. Смотришь - здоровые мужики рыдают, как дети... Быта нет никакого. Продукты, которые нам на последние деньги покупают и передают близкие, лежат под ногами без холодильника. Всё это гниет и портится. На сто человек - один кран с унитазом. Ни постираться толком, ни в туалет сходить. У всех - вши, блохи, у большинства - пневмония и туберкулёз. Заявления пишутся - врачи не принимают. Я лично писал заявления терапевту в феврале. Три раза. Приняли в июле... Пишешь заявление прокурору по надзору - тишина. Когда упал и потерял сознание - откачали, сделали укол и пообещали флюорографию... Все, кто здесь сидит, будут голосовать за того, кто даст хоть какую-то надежду. Хоть за дядю Гришу с Нижнего Тагила, лишь бы он дал нормальную амнистию и новые УК и УПК принял! Загибаюсь я тут! Мне домой нужно! Я два года сына не видел!..
- ...ты, прости, журналист - ты когда-нибудь ночь в милиции проводил? Нет? Жаль, очень жаль. Ты б тогда пустых вопросов не задавал. Вы, кто на воле, даже не представляете, под каким дамокловым мечом каждый день ходите. Вы поймите: наша правоохранительная система рухнула! У нас закон давно перекрывается различными директивами. Органы сейчас работают практически в директивном поле. Кого ни возьми: милицию, следствие, прокуратуру - отовсюду профессионалы давно поуходили, чтобы не чувствовать себя идиотами. Профессионалы теперь работают в коммерческих структурах или обучают бандитов. На их место приходит молодежь, чаще всего - голодная, злая и безграмотная. А работать надо. И раскрываемость давать тоже надо, чтобы расти и быть на хорошем счету у начальства. Добраться до настоящих бандитов - руки коротки, поэтому в глубину не лезут, ловят мелкую рыбёшку или просто ни в чём не повинных граждан. Поверь: любой факт и любой материал можно обстряпать так, что будет повод для обвинения...
- ...или долбят и сажают своих, а это ещё проще. Потому что ни один милиционер сегодня не живёт на зарплату. Он обязательно где-то официально или неофициально подрабатывает: магазины охраняет, ларьки, обменники, проституток... Лично я до ареста банк охранял. Начальник нашего отделения специально на это пошёл, чтоб мы взяток не брали. Дома я бывал всего 2-3 дня в месяц, зато имел ещё пять зарплат помимо основной... Каждая силовая структура имеет свою территорию, с которой кормится и которую защищает. И старается вытеснить с неё конкурентов. Многие наши сотрудники становятся жертвами нашей же внутренней милицейской войны. Когда идёт дележка «крыш» между РУОПом, УЭПом, муниципалами и обычной милицией - нормальному служаке лучше держаться подальше. Потому что они подставляют и топят друг друга беспощадно. Ну, к примеру: уэповцы берут преступника, работающего под «крышей» РУОПа, и заводят на него уголовное дело. Руоповцы тут же подбрасывают виновному в аресте оперативнику деньги или наркотики - и человек заезжает сюда и годами доказывает, что он не верблюд. А оперативник, который придёт на его место, уже десять раз подумает, прежде чем без спросу кого-то арестовывать...
Строчки перед глазами плывут, плывут. В затылок снова ввинчивается боль. Она усиливается, расползаясь от затылка к вискам и всё громче постукивая в свои звенящие молоточки. Тук-тук, тук-тук-тук. Человеческая стена надвигается, перекрывая свет. Надо мной нависают чьи-то беспрерывно галдящие головы и сжатые кулаки. Как же душно-то, господи...
- ...я никогда не относился к людям, как к деревянным чуркам. Даже к бомжам. Всегда разбираешься индивидуально и смотришь, стоит ли бросать человека в нашу систему, которая любую жизнь перемелет и выплюнет. Поскольку знаешь: суд - быдло, следствие проводится спустя рукава, оперативно-розыскная работа ниже всякой критики. Стараешься решать вопросы по-человечески... Но тем, кто сейчас у власти, это не нужно. Личностью человека теперь вообще не интересуются. Держат под стражей до суда и больных, и многодетных, и единственных кормильцев. Считается, что лучше пересолить, чем недосолить...
- ...главный порок нашей правоохранительной машины в том, что раз оступившегося человека она старается вогнать в землю по самую шляпку, делает из него закоренелого преступника. В СИЗО и на зонах сейчас сидит очень много молодых ребят. У них ещё нет стержня, нет жизненного корня. Они попадают в эти жесткие условия выживания и чаще всего ломаются. А раз сломался и опустил руки - дальше ты уже катишься вниз... Начнем со следствия. Оно в принципе не стремиться к тому, чтобы докопаться до истины. Оно не желает знать, в чём реальная мера твоей вины. Оно целиком заряжено на обвинение, на то, чтобы поскорее упрятать тебя за решётку. Потому что так проще тебя сломать, сделать более сговорчивым. А кто у нас сейчас работает следователем? Те, в основном, кто на юрфаке учился на троечки и кого в коммерческие структуры не взяли. Кто образование имеет не высшее, а "заушное", то есть за уши притянутое. Он сидит перед тобой, пытается тебя в чём-то уличить, а сам двух слов связать не может. Он знает, дай бог, если УК и чуть-чуть УПК - и всё. И ещё заглядывает в комментарии, где прописаны квалифицирующие признаки по той или иной статье. Он в беседе с обвиняемым не ищет истину, а подверстывает обвинение под эти признаки... Даже будь он человеком добросовестным - он задавлен рутиной, количеством дел и необходимостью соблюдать сроки. Поэтому он действует по накатанной схеме, забывая о конкретном человеке. Спихнул дело - и ладно... Мой следователь, к примеру, помимо моего ведет еще тридцать дел. Как ты думаешь, он всех своих обвиняемых помнит в лицо?
- ...что такое власть в России? Это прежде всего способ получать блага, которых не хватает на всех. Так у нас сложилось. И от этого все беды... Ты был когда-нибудь членом избирательной комиссии? Нет? А я был. Вот этими руками опускал бюллетени в урну. Пачками. И сейчас будет то же самое. Потому что наверху всё уже давно решили - кто будет руководить и сколько. В 93-м открыли камеру и сказали: кто хочет - идите и голосуйте... Кто-то пошёл. Мне было наплевать. Из тех, кто ходил, большинство проголосовали за Жирика. Он тогда болтанул, что всех выпустит. Что будет потом - никого не интересовало. Главным было - выйти...
- ...эти выборы не мои и не ваши. Идет драка наверху, драка за власть и за деньги. И результатами её мы в любом случае не воспользуемся. В России ещё долго не будет настоящих выборов. Потому что их смысл не в том, чтоб какие-нибудь Ваня и Маня пришли и бросили в ящик разноцветные фантики, а в том, для чего они это делают. На Западе люди относятся к власти спокойно, как к вещи, как к инструменту: выбрал, попользовался, не понравилось - поменял... А у нас народ привык лепить из власти божка, чтоб потом спихнуть на него всю ответственность и не думать ни о чём. Потому и большевиков поддержали в семнадцатом году, когда те пообещали вместо плохого царя для богатых посадить хорошего для бедных... Но если ты сам за себя отвечать не хочешь, значит, кто-то это право присвоит. А так как бег от ответственности - это наш национальный вид спорта, то и возникает пирамида по типу "МММ". Только Мавроди деньги присваивал, а здесь - в чистом виде власть. Прежняя пирамида, которую Сталин выстроил, не рассыпана до сих пор. Потому что её никто по-настоящему рассыпать не собирался. Хотели только на верхних этажах евроремонт сделать да на нижних плинтуса поменять... И вариантов у России, по-настоящему, только два. Либо народ берётся за ум и возвращает себе ответственность за страну, либо ему по-прежнему всё до фонаря. Он опять сажает в Кремле мордоворота, который закручивает гайки и разгребает всеобщий бардак. А потом строит новую пирамиду, ещё выше и круче, под которой нам всем и лежать...
- ...а я и сейчас за Жирика проголосую. Меня государство с восемнадцати лет учило только одному - как обращаться с оружием. И если Жирик меня освободит и скажет - стреляй, я пойду и буду стрелять... Эй, журналист, ты чего?!!...
Я хочу ответить, что со мной всё в порядке, просто очень болит голова, но язык почему-то не слушается и край стола всё сильнее кренится и съезжает в сторону. Я хватаюсь за него обеими руками, пытаясь удержаться, но кто-то вдруг гасит люминесцентную лампу, и я валюсь в кромешную тьму, сквозь которую иногда доносятся голоса: то злорадно-весёлые, то тревожно-сочувственные.
- Всё, спёкся журналист. Доигрался в демократию...
- Да-ааа, б…. Гласность в нос шибает...
- А потом скажут, что это мы его прессанули...
- Точно. Выкатят предъяву...
- Клади его сюда. И водой...
- Да на хрен это надо, мужики! А если - помрёт?!!
- А мы при чём?!
- Валидол есть у кого?
Свет снова возвращается - только медленно, медленно. Я чувствую, как в лицо брызгают водой и заталкивают в рот таблетку с резким ментоловым вкусом. Потом несут куда-то, поддерживая голову. Потом слышу, как кто-то монотонно стучит в дверь камеры кулаком. И как с грохотом открывается кормушка.
- Чего надо?
- Врача зови. Журналисту плохо...
Часть 3. Дихлофос, верблюды, Копенгаген
Потом меня подвели к коридорному окну, и я дышал через форточку. До тех пор, пока зелёные круги в глазах не исчезли. А потом... Ну да, да. Потом перепуганный лейтенант потащил меня в санчасть, нашатырь нюхать. И там я снова достал блокнот с диктофоном. Что-то спрашивал, записывал с бодрым видом...
В центре перевязочной - высокий винтовой табурет, на котором скрючился голый человек. Рядом - двое в белых халатах: молодой бородатый мужчина в круглых очочках и элегантная женщина лет пятидесяти с копной пепельно-серых волос.
- Встаньте.
Человек неловко сползает с табурета и выпрямляется. Он настолько худ, что у него почти отсутствуют живот и ягодицы. Мужчина пристраивает ему над соском кругляш стетоскопа и протягивает салфетку.
- Дышите.
Человек вдыхает и тут же заходится судорожным кашлем, уткнувшись в салфетку. Его костлявое тело дёргается, как в припадке, и кажется, что оно вот-вот развалится и разлетится по полу. На салфетке проступают ярко-алые пятна.
- Достаточно.
Мужчина откладывает стетоскоп и берёт со стола широкую алюминиевую лампу. Лампа вспыхивает белым кругом. Мужчина медленно водит ею по телу человека, всматриваясь и одновременно отдавая команды.
- Подмышки... Промежность... Достаточно.
Он стягивает с рук резиновые перчатки - щёлк!-щёлк! - и оборачивается к женщине.
- Полную санобработку.
- Параплюс закончился, Евгений Анатольевич.
- А что есть?
- Дихлофос.
- Я же просил заказать параплюс, Елена Викторовна!
- Заказывали.
- И что?
- Тишина.
- Безобразие.
- Конечно.
Мужчина вздыхает.
- Звоните им каждый день. Дёргайте. Напоминайте.
- Конечно.
Голого человека трясёт мелкой дрожью. Медсестра набрасывает на него кусок коричневой клеёнки и уводит куда-то. Мужчина оборачивается к Крылову, сидящему на кушетке в углу.
- Вы как?
- Нормально. Только нашатырь у вас злой.
- Обычный.
- Интервью дадите?
Мужчина пожимает плечами.
- А что вас интересует?
- Ваш взгляд на происходящее. Как врача-фтизиатра.
Слабая усмешка, взгляд поверх очков.
- Как врача-фтизиатра - пожалуйста... Вы Чехова читали?
- Было дело.
- У него есть история про земского врача, заброшенного в тифозную деревню с одним градусником и аспирином... Так вот: у нас - хуже. В камерах сами видите, что творится. Переполнение трёх-пятикратное. Гигиены никакой. На окне - единственная решетка, сквозь которую воздух не проходит. Все курят, моются, стираются. Влажность такая, что на стенах оседает конденсат. Питание - ниже всякой критики: капустная баланда, каша на воде. Витаминов - ноль. Очень много истощённых. Инфекции в таких условиях распространяются мгновенно. Чесотка, вши, дизентерия. Естественно - туберкулез... А дальше все зависит от особенностей организма. Если иммунитет сильный и родственники передачи носят, человек подкашливает, но какое-то время держится. Если организм ослаблен и питания нет - дело плохо. Начинается воспаление, инфильтрация и распад лёгочных тканей... Я уже наблюдаю формы туберкулеза, известные по чеховским временам, а именно - скоротечную чахотку. Динамика заболеваемости растёт стремительно. Летальность крайне высока. Если вы заглянете в туботделение "Матросской тишины", то увидите, сколько людей там умирают. Половину из них поставляет Бутырка. Своевременно выявлять заболевших нет возможности, так как для этого нужно делать поголовную флюорографию хотя бы раз в полгода. На что не хватает ни рук, ни средств... Вы парня видели, которого я осматривал?
- Парня?
- Это он на вид старичок, а по паспорту ему всего двадцать пять. Русский, из Душанбе. Приехал в Москву, чтобы заработать денег и перевезти семью в Россию. Попался на краже килограмма колбасы. В Бутырке сидит с ноября девяносто третьего. А лёгких у парня уже практически нет! Он тут досиделся до цирротической стадии, когда уже сделать ничего нельзя. Если б мы его хотя бы год назад отследили - ещё б можно было побороться. На спецрежим перевести, подвитаминить, курс прокапать... А сейчас... Я, как врач, даю ему ещё месяц жизни. Максимум. И всё, что могу для него сделать - это избавить от вшей и отправить умирать в больницу "Матросской Тишины", на отдельную койку. Всё.
- А вы пытались стучаться наверх, в МВД? Есть же инстанции, которые должны реагировать?
- Всем, кому должно быть известно - известно. Постоянно пишутся отчеты и рапорты. Но все изменения - только к худшему. Здесь, внутри СИЗО, администрация пытается что-то делать. Но это усилия в диапазоне от «чудовищно» до «просто ужасно». Поймите, на одно спальное место должен приходиться один заключённый! Один! А не три или пять. Режим содержания в СИЗО должен соответствовать минимальным санитарным нормам. Нужно строить туберкулезные тюрьмы с соответствующим оборудованием и персоналом. Но на это требуются деньги, а их у нашего государства, как всегда - нет...
Возвращается медсестра, распространяя резкий химический запах. Моет руки, садится, откинувшись затылком к стене.
- Жаль парня.
- Что случилось?
- Я его ставлю, а он падает. Сажаю, а он вбок валится. Пришлось лежачего дихлофосить...
- Когда у нас ближайший этап в Матросскую?
- В понедельник.
- Нужно до этапа его у нас подержать. В камере он загнётся.
- Нужно. Только негде.
- Я вас очень прошу, Елена Викторовна.
- Я постараюсь, Евгений Анатольевич...
Я переворачиваю кассету в диктофоне.
- Интервью дадите?
- Я?! На предмет?
- На предмет ситуации в стране и грядущих выборов.
- Только после Евгения Анатольевича.
- А он уже...
- Вот как? Хорошо.
В её глазах вдруг вспыхивают два острых злых огонька.
- Вы когда-нибудь видели верблюдов? Взгляните на нас. Мы и есть - верблюды. Но не простые, а двугорбые, то есть - двужильные. Мы когда-то пришли сюда, потому что на воле медикам копейки платили, а тут полагалась надбавка. За звание, за вредность. Сейчас мы с волей в зарплате сравнялись. Получаем долларов по семьдесят, а нагрузка выросла впятеро. И риск, что убьют, потому что часто работаем без сопровождения. Дышим тем же смрадом, что и заключённые и часто не имеем даже куска мыла, чтобы вымыть руки. Не говоря уже о необходимейших медикаментах, перевязочном материале, инструментах. У нас тут даже цветы не растут, представляете? Принесёшь из дома цветок в горшке, смотришь - через неделю завял. В таком воздухе они не приживаются...
Долгий взгляд: за окно, за решётку. На кирпичную кладку под струпьями крыш, на белёсое небо. На хлипкие стайки сизарей, деловито обсевших карнизы.
- ...в прошлом году тут была делегация из Дании. Приехали оказать нам гуманитарную помощь. Они думали, что, если подарить Бутырке немного медикаментов и продуктов, всё будет о-кей. Походили, заглянули в камеры, в больничку, а на следующий день смотрим - почти у всех глаза красные. Они, оказывается, всю ночь проплакали. Поняли, что латать наш тришкин кафтан бессмысленно. Что тут нужно сами стены менять... Потом нас пригласили в Копенгаген, в городскую тюрьму. МВД этот визит одобрило и двое наших слетали. За счёт датчан, разумеется... Это был шок. Каждый заключённый там живёт в отдельной десятиметровой камере, которую и камерой-то назвать нельзя. Там, помимо кровати, стола и стула - видеодвойка, музыкальный центр, книжные полки, семейные фотографии на стене, гитара в углу. Все, что человеку дорого, он может взять из дома. Питаются так: каждому заключённому выдаётся на руки определенная сумма денег и он отоваривается в тюремном универсаме по собственному выбору. Чтобы получить эти деньги, он должен не просто сидеть, а либо учиться, либо работать. Для тех, кто хочет учиться, есть библиотека, есть учебные курсы на любой вкус, есть преподаватели. Для тех, кто предпочитает работать, есть мастерские - столярные, швейные, любые. Бытовые условия - прекрасные. Чистота идеальная, цветы на каждом шагу... Но это, заметьте - закрытая тюрьма, строгий режим. А ведь есть ещё и тюрьмы открытого типа, где осуждённые живут со своими семьями в отдельных квартирах. Ездят каждый день на учёбу, ходят на работу. Медицина в таких заведениях - на высочайшем уровне. Но, если заключённый хочет лечиться у своего врача - его отпускают и он лечится... Мы начальнику датской тюрьмы потом сказали: ведь это, наверно, страшно дорого - содержать преступников в таких условиях. А он удивился: да что вы! Наоборот. Мы, датчане, не настолько богаты, чтобы быть жестокими даже с преступниками... Оказывается, они давным-давно всё просчитали и поняли, что гораздо выгодней приобщить человека к нормальной жизни, чем просто покарать и озлобленным выбросить на улицу. И что больные и озлобленные люди в конечном итоге обходятся обществу намного дороже... Мы вернулись в Москву совершенно обалдевшие. Мы по-другому взглянули на свою Бутырку. И подумали: господи, неужели Россия настолько богата, что так по-скотски относится к своим собственным гражданам?!!...
Только сейчас я замечаю, что стена тюремного корпуса, возвышающегося напротив, опутана густой паутиной из ниток. Они свисают из каждой решётки и соединяются с решётками, расположенными по соседству. Иногда по этим паутинкам, дёргаясь и цепляясь за кирпичные выступы, движутся записки, свёрнутые в трубочки. Вот одна поползла, с третьего этажа на четвёртый. А вон и другая - со второго на третий...
- ...мне всю жизнь талдычили: не в деньгах счастье! Красивые слова говорили, грамоты вручали, присваивали звание ударника коммунистического труда... Нет, товарищи дорогие! Счастье и в деньгах тоже! Человек должен достойно вознаграждаться за свой труд. Вот я недавно поехала к дочери в США, она у меня замужем за американцем. А в кармане было только двести долларов - все мои сбережения. Слушайте: пятьдесят лет прожито честно, всегда работала на полторы ставки, мне говорили - надо, я отвечала - есть! А в итоге за душой - вот эти двести долларов. Если не считать, конечно, семи тысяч дореформенных рубликов, которые благополучно накрылись в нашем уважаемом Сбербанке... Так вот: меня родня зятя встречала со страхом, ожидая увидеть бабку в лаптях и с котомкой за плечами. Потом, когда увидели, не могли поверить. Удивлялись: неужели такая эффектная женщина работает в тюрьме? Я им сказала: мы, русские, народ очень добрый и красивый. Мы всю жизнь за гроши вкалываем, о себе не думая и себя не уважая. Но самый главный наш порок - это бесконечное терпение и трусость. Наше старшее поколение до того напичкано страхом, что нас до сих пор как народа, как граждан - нету. Мы не умеем, мы боимся спрашивать с власти по-настоящему. Случись что - не бежим, не горланим, не возмущаемся. Сидим, терпим, помалкиваем. Поскольку знаем: скажешь что-нибудь - и тебе тут же глотку заткнут и с работы выкинут. Вот мы себя и разрушили этим. И теперь выясняется, что всем на всё - наплевать... А я считаю, что у нас сейчас не демократия, нет! У нас сейчас - депрессия. А депрессия и есть полное безразличие ко всему. Я уверена, что все наши прошлые несчастья - голод, холод, войны, репрессии, унижения, нищенская жизнь - накапливались грузом негативных эмоций, а сейчас, когда людей чуть-чуть освободили, эти эмоции вырвались наружу и разнесли нас в клочки. А после взрыва - полное истощение и равнодушие... Вот выборы эти: вроде и не голосовать нельзя, но и голосовать - за кого?! Если б хоть кто-то из наших политиков - хоть демократ, хоть монархист, хоть чёрт с рогами - показал реальный результат! Чтоб мы однажды пришли на работу, а у нас и бинты, и инструменты, и лекарства...
Звук шагов в коридоре, щелчок дверного замка.
- Оклемались?
Голос у лейтенанта встревоженный.
- Ага.
- Руки-ноги работают?
- Ещё как.
- Тогда - вперёд шагом марш. Начальник приехал.
Выходя из перевязочной, я невольно посмотрел направо. Там, в соседней комнате, на полу, горбился и вздрагивал кусок коричневой клеёнки. И доносилось прерывистое:
- Ааа...ааааа...ааааааааа...
Часть 4. Миллиардер, курьеры, джунгли.
Точно. Потом, после медсанчасти, пошёл брать интервью у главного бутырского начальника. Долго с ним сидели, кстати. Чай пили...
- Присаживайтесь.
Это произносит человек, стоящий ко мне спиной. Спина у человека широкая, как у борца. А голос - тихий.
И медленный. Звук. Идущих. Часов.
- Чай будете?
Человек закрывает сейф и оборачивается. Надо же. Какое добродушное лицо.
- Если можно.
Человек жмёт кнопку на столе.
- Два чая, Катюш.
- Хорошо, Александр Константинович.
Он садится, по-хозяйски вытянув руки перед собой. Глаза у него серые, с зеленоватым ободком. Спокойные, ясные.
- Только прибыл, а мне докладывают: журналист в обморок хлопнулся. Ну, думаю, приехали. Прогремим теперь на всю Россию. Напишут, что душим прессу. Вызываю Кондратьева, спрашиваю, почему оставил парня одного. А он, видите ли, батюшку из патриархии встречал...
- Он не виноват. Просто в камерах воздуха нет. И накурено.
- А вы не курите?
- Нет.
- Тогда тем более. Мог бы подстраховать.
- Там всех нужно страховать, Александр Константинович...
Звонит телефон. Начальник берёт трубку и всё плотнее вжимается в неё щекой.
- Волков... Да... Да... Конечно... Понимаю... Да... Точно не могу сказать... В главке обещали... Полтора миллиарда? По моим сведениям - миллиард двести... Да... Да... Возможно... Ваше право... Но прошу учесть, что мы государственное учреждение... Да... Да... Согласен... Понимаю... Тем не менее... Да... Да... Разумеется... Сделаю всё возможное... Конкретно? Надеюсь, числа пятнадцатого... Конечно... Да... Всего наилучшего.
Трубка возвращается на место.
- Слыхали, как мной интересуются? Звонят каждый день, денег просят. Ну, а как же: я ведь крутой миллиардер. Должен всем: энергетикам, газовикам, хлебокомбинату, овощебазе... Четыре с половиной миллиарда на конец апреля. Вчера вот телеграмму прислали из "Мосводоканала", что с понедельника воду отключат. Я им звоню и объясняю, что у меня тут семь тысяч народу в камерах и им тогда ни рук не помыть, ни в туалет сходить. Они ж не виноваты, что у государства денег нет... В ответ слышу: это ваши проблемы, мы теперь - структура коммерческая, так что не взыщите... Спасибо, говорю, ребята. Уважили. Но вы тогда тоже не взыщите. Я к вам завтра пяток автозаков с рецидивистами подгоню, они включат... Ладно, отвечают, пока не будем. Только скажите, когда заплатите. Вместе с пенями и процентами... Это - с одной стороны. С другой - звонят из разных комиссий по правам человека. Из наших, из европейских, из австралийских, из папуасских, из ещё каких-то. Спрашивают: ну-с, господин Волков, признавайтесь, какие особо изощрённые пытки допускаете по отношению к заключенным?... А я их спрашиваю: а вам, господа правозащитники, разве не интересно, почему государственному учреждению государство денег не даёт? Ну, не даёт - и всё, хоть ты тресни! Ни на хлеб, ни на воду, ни на что. Разве это не вопиющее нарушение прав человека?... А мне в ответ: пардон, но мы российским бюджетом не занимаемся. Вы нам лучше про пытки, про пытки расскажите. И поподробней...
Секретарша приносит чай: два стакана в массивных подстаканниках. На них изображён рабочий, стоящий на глобусе и держащий спутник в высоко поднятой руке. И надпись под глобусом: «МИРУ - МИР!»
- ...и если б только это! Но ведь наше государство уже так обедняло, что у него нет средств оплатить этапирование осуждённых в зоны! Десятки этапов закрыты из-за того, что бензин купить не на что. Представляете? Люди отсидели по году и больше в переполненных камерах, дождались приговора - а потом ещё месяцами пересиживают. Ждут, пока мы бензин из правительства вышибем... Даже с теми, кто отбывает срок в хозотряде - тоже беда. Ну, казалось бы: отработали люди, искупили вину перед обществом и мы, по закону, обязаны оплатить им дорогу домой. А реально... Выставляем человека за ворота без рубля в кармане и говорим - жди. Позванивай в бухгалтерию, авось придут твои денежки... И вот он шастает по Москве, голодный и зачуханный, ночует на вокзалах и звереет потихоньку. А потом либо плюёт на всё и добирается до дому, как придётся, либо связывается с криминалом. И, глядишь, через пару месяцев - он опять наш клиент. Верите, нет, но наши офицеры часто скидываются и отправляют людей за свой счёт. От греха подальше...
И вновь - пауза. И медленный звук напольных часов, стоящих в углу.
- А с кадрами у нас, если честно - вообще завал. За последние два года личный состав поменялся процентов на семьдесят... Я, когда понял, чем это учреждению грозит, принял самые драконовские меры. Только вы об этом не пишите.
- Почему?
- А потому, что крепостное право в России отменили ещё в девятнадцатом веке. А я, подполковник Волков, его здесь, в Бутырке, снова ввёл. В разгар, так сказать, плюрализма и демократии.
- То есть?
- Ну, как. Вот приходит ко мне сотрудник и просит отпустить его на гражданку. А я ему говорю: не отпущу. И личного дела тебе не выдам. А будешь настаивать - загремишь под трибунал по компрометирующим признакам... Вы поймите: вот объяви я сейчас в Бутырке "юрьев день" - назавтра тут вообще никого не останется! Я серьёзно говорю... Год назад, когда ещё либеральничал, отпустил одного сотрудника работать в банк. Встретил его недавно и слышу: «Александр Константинович, я двадцать шесть лет отпахал в нашей системе. Приходил затемно и уходил затемно. И за всё это время не смог приобрести себе нормальных дивана и шкафа. Сейчас поменял всю мебель и езжу на иномарке...» А он там - простой охранник, никто! Сто долларов официально получает, а остальное - в конверте... Вот если разобраться - кто сейчас в этих охранных службах работает? Да наши же бывшие кадры, причём наиболее опытные и квалифицированные! Которые ушли лишь потому, что за эти опыт и квалификацию государство им не обеспечивает даже прожиточного минимума... Я одного не пойму: как же у нас построена политика, что люди, несущие государеву службу, вынуждены прозябать в нищете? Как же так? Все видят этот разгром, но никто ничего не делает...
Стук дождя в подоконник - всё сильнее и звонче. И извилистые струйки по стеклу, обгоняющие друг друга.
- ...зато у воров и бандитов денег в избытке. Верите, нет, но я, когда только пришёл сюда работать, обнаружил вещи просто невероятные: уголовные авторитеты свободно разгуливали по Бутырке и устраивали тут целые совещания! Приглашали к себе смотрящих из разных камер, обсуждали текущие вопросы. Праздники свои отмечали на широкую ногу. А некоторые наши сотрудники у них курьерами работали по доставке спиртного, еды и наркотиков... Фан-тас-ти-ка! Я тогда собрал подчинённых и сказал: так, товарищи дорогие, пока есть закон - хороший он или плохой - мы будем жить по закону. Воры и бандиты будут сидеть в камерах, а не разгуливать пьяными по территории. И передавать им будут лишь то, что предписано инструкцией, а не то, чего пожелает их левая пятка... А потом отдал под суд самых злостных взяточников. Ох, что тут началось! На меня со всех сторон жалобы посыпались. А авторитеты вообще ультиматум выставили: либо я лично иду к ним на поклон, приношу извинения и возвращаю прежние порядки, либо они объявляют мне войну...
- То есть?
- То есть открыто игнорируют требования режима и организуют общетюремную голодовку с привлечением средств массовой информации и международных правозащитных организаций... Во как! И я понял, что момент - критический. Что, если уступлю, то здесь, в Бутырке, российское государство закончится. Ну, и принял меры. Ввёл ОМОН и три дня популярно объяснял, кто в тюрьме хозяин...
- Поняли?
- А как же. Наглости поубавилось. Только у меня, если честно, от этой победы горький осадок. Потому что... Ну да, да. В тактическом плане я своего добился. Режим соблюдается, тюрьма опять стала тюрьмой, а не проходным двором. Но, если взглянуть на ситуацию с более общих позиций... Знаете, я в системе исправительных учреждений давно. И поэтому могу сравнивать то, что было раньше, с тем, к чему мы пришли сейчас. Вот смотрите: кто был постоянным клиентом следственных изоляторов ещё лет пять назад? Тридцать процентов было бродяг и бомжей, остальные - хулиганы и лица, совершившие преступления на бытовой почве плюс мелкие уголовники. Закоренелых бандитов и рецидивистов набирался считанный процент. Помню, раньше нож, пущенный в ход, становился сенсацией, не говоря уж о пистолете. Автомат, фигурирующий в уголовном деле, вообще казался экзотикой запредельной... Сегодня всё по-другому. Ни бродяг, ни бомжей в изоляторы больше не везут - стало не до них. Зато везут крепких парней, арестованных за совершение особо дерзких и опасных преступлений - убийц, рэкетиров, боевиков наркомафии. Преступный мир помолодел чудовищно. В камерах публика сплошь от двадцати до тридцати лет. Я уж не говорю о громадных средствах, которыми он располагает. Оторопь берет, когда в дни свиданий к тюрьме подкатывают десятки престижных иномарок, а из передач при проверке изымаются пачки валюты... Кстати, по-настоящему крупные уголовники здесь не задерживаются. Их наши новые демократические суды освобождают, как правило, через месяц-другой. Причем с такими формулировками, что волосы дыбом встают. Например: «шесть месяцев исправительных работ с отчислением двадцати процентов в доход государства». Представляете, какими исправительными работами он будет заниматься?! А другому матёрому бандиту, подозреваемому в двойном убийстве, суд поменял содержание под стражей на... подписку о невыезде! Причём по оперативным каналам прошла информация, что судье было заплачено сто тысяч долларов... И приходиться освобождать! Ведь судебная власть у нас теперь независима. Причём настолько, что позволяет себе торговать индульгенциями, как в средние века. И рынок возник соответствующий. Где каждое преступление, даже самое тяжкое, имеет свою цену. Заплатил - и разбойничай дальше. Грабь, насилуй, режь...
- Значит, нужно вводить суд присяжных...
В глазах начальника - смесь иронии с жалостью.
- Вы где последний раз суд присяжных видели?
- Ну...
- Я вам скажу, где. В красивых американских фильмах. Там всё действительно здорово. И я даже процентов на девяносто уверен, что в Америке именно так и происходит. Потому что там культура жизни другая и сознание у людей другое. Как сейчас говорят - менталитет... Там есть уважение к закону. Там все поголовно налоги платят и знают, что любой криминал – это, прежде всего, минус их собственному кошельку и безопасности... Но у нас-то иначе сложилось! Наши люди от налогов бегают, как от чумы, а к законам относятся просто наплевательски. И они, если уж станут присяжными, то не ради торжества законности, поверьте. А лишь затем, чтобы власти лишний раз фигу показать, поскольку считают её во всём виноватой. И если для этого нужно будет оправдать заведомого бандита - они его оправдают... Вот работает при Ельцине комиссия по помилованию. Тоже в своем роде суд присяжных. Она недавно помиловала двух бутырских смертников: Кима, на совести которого четыре жизни, и еще одного подонка, который в Подмосковье целую семью вырезал. А ещё трое наших клиентов - Ряховский, Кузнецов и Головкин, которые детишек потрошили - её решения ждут... Допускаю: к преступникам нужно относиться гуманно. Хорошо. А к их жертвам? Эти слёзы кто-нибудь взвешивал? Это за решёткой все такие бедные и жалкие. Сидят, плачут, брови домиком. Бьют себя кулаком в грудь, говорят, что бес попутал. Вы бы на них поглядели, когда они отбирают у людей последнее, когда грабят и убивают...
- Те подследственные, с кем я разговаривал, особо не плакались. Кто-то прямо говорит: да, грешен. Рисковал и буду рисковать... Их другое волнует, Александр Константинович. То, что вина у каждого своя, а наказывают всех одинаково. Вернее, не наказывают, а просто уничтожают до суда.
- Так уж прям...
- Ну, фактически. Потому что жить в тех условиях, в которых они живут - это похуже расстрела. Правда. Я бы не поверил, если б сам туда не вошёл. Да и хватило меня ненадолго, как видите... А в больничке, где я нашатырь нюхал, ваши врачи как раз парня обследовали. Двадцать пять лет, в Бутырке уже года полтора. Попался на мелкой краже из магазина. Приняли его относительно здоровым, а сейчас у парня - последняя стадия туберкулёза. И Евгений Анатольевич хлопочет, чтобы отправить его в больницу Матросской тишины умирать на отдельной койке... И получается, что за своё преступление, которое тянет долларов на пять, человек расплатился жизнью. Фактически, фактически! Получается, что наша российская законность оказалась в тысячу раз страшней его пятидолларового беззакония... Не так разве?
Взгляд напротив - твердеет. И ирония куда-то девается. И складки у глаз, подкупавшие добродушием, вдруг становятся резче и глубже.
- Когда Союз разваливали - они о чём думали?! Вот как понять: «содружество независимых государств»? Я, к примеру, понял так: те, кто были секретарями республиканских ЦК, свалили Горбачёва и сами стали президентами. Себя по гроб жизни обеспечили, родню с друзьями не забыли и теперь дружат семьями... Молодцы. Но границ-то реальных как не было, так и нет! И у людей до сих пор в карманах советские паспорта, а в головах - Союз нерушимый. И они, когда их наш всеобщий развал и нищета накрыли, куда спасаться кинулись? В Россию главным образом, где хоть какие-то деньги водятся. А их здесь, естественно, не ждут. Кто-то устраивается, если повезёт, а кто-то пускается во все тяжкие... И что мы имеем в Москве? А имеем мы четыре СИЗО, рассчитанных по нормам шестидесятых годов. И имеем тысячи задержанных и арестованных ежесуточно, из которых больше половины - граждане наших бывших союзных республик. Которых нужно где-то размещать, кормить, охранять и обеспечивать проведение следственных действий. И мне, как начальнику учреждения, нужно каждый день решать вопрос о приёме всё новых и новых подследственных. При этом я прекрасно знаю, что у меня уже сейчас перелимит - четырёхкратный. Я знаю, что многим мы даже матраса с одеялом выдать не можем, не говоря уж о простынях. И что кормим мы людей из рук вон плохо, поскольку нам, как должникам, продукты везут самые бросовые. И что с отоплением вечная проблема, поскольку котельная наша - с царских времён. А нашим водопроводу с канализацией вообще двести лет! Вот как их при Екатерине Великой склепали, так они и служат... А электропроводка? Она здесь настолько ветхая, что нам приходится людям даже в вентиляторах отказывать, не говоря уж про холодильники... И ещё я знаю, что у меня треть камер сейчас на карантине из-за гепатита, туберкулёза и чёрт знает ещё чего. И что нашим медикам приходится осматривать за смену не десять-пятнадцать больных, как положено, а больше ста. И что на семь с половиной тысяч заключённых у нас сейчас всего два зубных врача, да и то - приходящих... И ещё я знаю, что и в остальных СИЗО ситуация не лучше. Я всё это знаю, понимаете?!! Но, когда мне звонят и просят принять очередной этап, я даю «добро». Потому что - а какая альтернатива-то, интересно? Только одна. Прикрыть всю нашу систему к чёртовой матери и выбросить белый флаг. И объявить людям, что государства больше нет, а есть - джунгли. И чтобы каждый запасался палкой, камнем или пистолетом и защищался в меру собственной фантазии. А я такого допустить не могу. Во всяком случае, пока у меня погоны на плечах...
Часть 5. Зигзаг, "Плейбой", снегурка
Потом было ещё интервью. Самое последнее. Со смертником из шестого коридора. Я попросил, начальник согласился. Позвонил, отдал распоряжение. Затем проводил до дверей, пожелал успехов в работе. Ну и, само собой, железного здоровья...
Тук-тук, звяк-звяк. Поворот налево, поворот направо. Двери, двери. Лестницы зарешёченные: вверх, вниз, снова вверх. И только суховатый затылок в пилотке, беспрерывно мелькающий впереди. И звёздочки на погонах, вспыхивающие под светом коридорных ламп. И куда ж ты так разогнался, лейтенант...
- Братцев Игорь Романович. Доставлен к нам в восемьдесят седьмом. В восемьдесят девятом приговорён к расстрелу за убийство девушки и причинение увечья сотруднику милиции. Тогда же подал прошение на имя Горбачёва о замене расстрела тюремным заключением. В девяносто втором получил ответ, что прошение нужно переписать на имя Ельцина. Переписал.
- И что?
- Ждёт.
Комнатка без окон, выкрашенная в синее. В углу - узкая железная клетка с табуретом внутри. Рядом с клеткой - сильно обшарпанные стол и стул.
- Присаживайтесь.
Я сажусь на стул и достаю диктофон.
- А почему именно Братцев?
Лейтенантские усы вздёргиваются в усмешке:
- Другие отказались. Сказали, что им и без журналистов тошно...
В комнату вводят человека в наручниках, одетого в серую робу с чёрными поперечными полосками. Человек прихрамывает, подволакивая ногу. Роба ему явно велика. Из-за воротника выпирает ключица и виднеется часть шеи - кадыкастая, жилистая. Конвоир закрывает его в клетке и отходит в сторону. Человек усаживается, положив руки на колени. Кулаки - сжаты.
- Ты журналист?
- Я.
- Как зовут?
- Сергей.
- Мне бы покурить, Серёга.
Я оборачиваюсь к конвоиру.
- Дайте ему сигарету, пожалуйста.
- Две, две!
- Две, если можно...
Конвоир протягивает человеку сигареты и спички. Тот их жадно подхватывает и тут же затягивается, прикрыв глаза. Странный тип. Весь состоит из зигзагов. Лицо, голова - один сплошной зигзаг. Начиная со лба, резко скошенного к затылку, длинного носа и острых ромбовидных ушей.
- Что интересует?
- Мне сказали, что вы здесь уже восемь лет.
- Есть такое дело.
- В каких условиях живёте?
Человек-зигзаг улыбается, зияя щербатым ртом.
- В каких условиях... Камера два на три. Лежак цементный. Очко. Решётка с ресничками.
- Ресничками?
- Ну, это планки такие железные, под углом. Чтобы я наружу не смотрел...
- Это плохо?
- Чего ж хорошего, когда годами солнца не видишь.
- Годами?!
- Мне только с февраля прогулки разрешили. А до этого по камере гулял.
- А сейчас где гуляете?
- На крыше. Там тоже камера, только без потолка. Выходишь и дышишь. А зимой ещё снегом умываешься.
- Снегом?
- Ну да. Он хоть без ржавчины. А в тюремной воде ржавчины много.
- У вас есть радио? Телевизор?
Щербатый рот разъезжается ещё шире.
- Есть. Лампочкой называется. Гляди хоть круглые сутки.
- И ночью горит?
- Горит.
- Зачем?
- Чтоб я в петлю не влез, наверно...
- Пытались?
- Были мысли. Особенно в первое время. Когда слышал шаги и думал, что сейчас расстреливать поведут.
- А потом?
- А потом послал всех на хрен и стал книжки читать.
- Книжки?!
- Ну да. Тут библиотека хорошая. Заказывай, что хошь.
- И что заказываете?
- Сначала классику брал. Толстого, Куприна, Гончарова. Завалишься с "Войной и миром", смотришь - бац! - месяц пролетел. Потом историческое: Плутарх, Геродот, "Цусима" Новикова-Прибоя, "Спартак" Джованьоли, много чего ещё. Потом на детективы потянуло. Чейз, Стивен Кинг, Агата Кристи... Ты Агату читал?
- Нет.
- Зря.
Он чиркает спичкой и вновь затягивается. Тихо. Лишь откуда-то снизу, из-под пола, доносится глуховатое - ууууууу... Будто трубы поют.
- А как сюда попали - можете рассказать?
- А тебе не рассказывали?
- В общих чертах.
- Короче... Дембельнулся в восемьдесят седьмом. Устроился на лесопилку электриком, сутки через трое. Поработал, прибарахлился слегка. Телевизор цветной купил. Переносной такой, в пластиковом корпусе. Удобная вещь. Берёшь на дежурство, новости смотришь, кино с футболом... Ну, и так получилось, что пришлось дежурить в Новый год. Выпил, телик включил. А там как раз эротику показывали, «Плейбой». Море, пальмы, девки загорелые. Смеются, плещутся. Груди - во! Задницы - во! Потом садятся в мерс, приезжают на виллу и перед зеркалом меха меряют. И так, и этак, и норку, и леопарда, и всё - на голое тело... Э-ххххххххххх! Я смотрел -смотрел, а потом чувствую - крышу сносит конкретно. И говорю себе: ну что, б…, Игорёк...
- Базар фильтруй.
Конвоир, до сих пор бесстрастно стоявший в углу, качнул дубинкой, подвешенной к запястью.
- Учту, гражданин начальник... Так вот: ну что, говорю, Игорёк. Двадцать лет тебе, а чего ты в жизни видел? Армию да платформу свою двести третий километр. Да ещё эту лесопилку грёбаную, где половина станков уже раскулачена, а остальные завтра докулачат... Ты, говорю, даже девку настоящую ещё не распробовал. Только с поселковыми щупался, но разве ж то девки... И так мне, журналист, захотелось настоящую девку распробовать! Чтоб уж - от души, на всю катушку. Чтоб холёная, городская и пахла сладко. Так захотелось, прям ком к горлу... Ну, отдежурил, забежал домой, взял денег, сколько было, обрез жаканами зарядил - и в Москву...
- Обрез?!
- Ну да. Охотничий.
- Зачем?
- А для надёжности. Я в Москве до этого не был, а по посёлку слухи ходили, что у вас на вокзалах - мафия. Подходят и сразу деньги требуют. А тех, кто сопротивляется - битой по ногам... Ну, приехал на Павелецкий. Выхожу из электрички - никого. Выхожу на площадь - тоже пусто, только снежок вьётся. Первое января, понятно. Я походил туда-сюда, на скамеечке посидел. А мороз был градусов десять. Чувствую - стал подмерзать. И жрать захотелось, потому что не ел с вечера. Сижу и думаю: и чего я сюда припёрся-то? Лучше бы сейчас дома кемарил, у печки... А потом смотрю - напротив щит стоит, а на нём - схема. И белой стрелочкой обозначено, как дойти до Кремля. И я подумал: не-еееееееееее! Раз уж приехал, пойду-ка я на Красную площадь. У меня с собой две чекушки водки было, я их хлоп - и вперёд. По улице, где трамваи ходят...
- Новокузнецкая.
- Точно. Красивая такая, с церквами... Ну, иду, гляжу на столицу нашей Родины. А из подъезда девка выходит: та-акая краля! Шубка короткая, а волосы длинные, золотые и вьются до пояса. И ножки - эх-ххххх! Идёт, как по-писаному. Я ей говорю: «Здорово, снегурка! Пошли со мной на Красную площадь!» А она не реагирует вообще! Идёт и молчит. Я ей говорю: «Ты это зря, снегурка. У меня ведь деньги есть. Можем в кино пойти, можем в кафетерий...» И показываю ей четвертную. А она даже не смотрит, понимаешь?! Я её тогда ухватил за руку, а она вырвалась - и бежать. Я её догнал, повалил в сугроб, коленом припёр и спрашиваю: пойдёшь со мной? А она молчит! Я опять спрашиваю: пойдёшь?! А она - молчит! И выражение такое, будто в дерьмо вляпалась... Ладно, говорю. Понял. Не москвич я. Харей не вышел. Вытащил обрез и в брюхо ей: н-нааааааааа! Она поскреблась, подёргалась... Во-от. И тут вдруг слышу: «Бросай оружие!» Смотрю - на перекрёстке милицейский уазик тормозит, а из него трое с автоматами. Ну, я в переднего шмальнул и побежал во двор. Думал, проходной. А там дома со всех сторон и забор бетонный. Я на забор прыгаю, а руки срываются. Пока прыгал, они меня из автомата достали. Жаль только, что по ногам. Лучше б прямо там кончили, у забора, пока пьяный был... Ну, скрутили, привезли в отделение. Бросили на пол, отпинали сапогами. Нос перебили, ключицу. Потом говорят: «Кранты тебе, падла. Ты нашему товарищу почку прострелил...»
Я выключил диктофон и обернулся к конвойному.
- Всё. Закончили.
