Пост 9

Экспедиция Профессора Эйна

9–10 июня 2006 года

Доктор Николас Ву

Нэт

К шести часам вечера был выработан подробный план действий, получено всё дополнительное оборудование и оснащение, а главное — прибыли последние участники экспедиции.

Программа под названием «Экспедиции Профессора Эйна» базировалась на трёх принципиальных позициях, вырабатываемых нами мучительно трудно. Описывать эту совсем ненаучную и нецензурную дискуссию мы не будем.

Во-первых, успешное возвращение энергетически истощённого страхом «эмоционально-ментального» тела Надежды может произойти только там, где это случилось впервые, где бьют ключи «временной» реки и живут целительные змеи. Следовательно, доктора Сушкевич необходимо транспортировать в заповедник на ландышевую поляну с влюблёнными берёзой и дубом.

Во-вторых, двигаться в закрытую зону необходимо сразу же, как только прибудут Профессор Эйн и реанимобиль.

В-третьих, всеобщим голосованием руководителем экспедиции был выбран егерь Матвей Остапыч.

Дорога к змеиному острову

Наша команда разделилась.

Я, Нэт и моё физическое воплощение — доктор Николас Ву — остались в гостинице «Журавинка» (надеюсь, вы поняли, что это пока шутка!).

Матвей Остапыч, кинооператоры Поль Ванькович, Алекс Капнист и Мишель Дризэ, зоопсихолог Фёдор Юркевич и его пёс-телепат Профессор Эйн, доставленный на вертолёте из Минска, загрузились со всем оборудованием в привычный вездеход МЧС.

А вот Надежду Сушкевич в сопровождении доктора Анри Бертье поместили в специальный реанимобиль, прибывший из Гомеля со всей реанимационной бригадой.

Вся информация с нагрудных камер, специальных «умных» наручных часов и иных индивидуальных датчиков участников экспедиции стекалась ко мне с Николасом.

От нашего анализа и руководства зависела слаженность действий и безопасность всех членов команды. Им предстояло жить не просто в незнакомой обстановке, но ещё и в аномальных пространственно-временных зонах, ночью, в окружении диких зверей.

Описываемые в данном посте события настолько важны для мировой науки, что я и профессор Ву будем освещать их подобно «независимым» журналистам или писателям-фантастам, как Курт Воннегут в своём рассказе «Виток эволюции». Отображать происходящее, включая физическое состояние участников, основываясь на звуковом ряде, визуальных картинках и данных, снимаемых с индивидуальных датчиков одного или двух людей, было бы некорректно. Это отлично продемонстрировали предыдущие посты моих коллег, поведавшие нам об одних и тех же, но таких разных приключениях.

Мы почти ничего не знаем о человеческом мозге. Он может болеть, выдавать противоречивые и парадоксальные команды и даже впадать в ступор в самые критические моменты. Разве мало было случаев, когда операторы, диспетчеры аэропортов, пилоты или капитаны судов видели галлюцинации или сходили с ума, что приводило к катастрофам с гигантскими людскими жертвами?

Правда, интерфейсы и нейросети также могут быть неадекватны, люди панически боятся этого и называют самопрограммированием, не понимая, что мы созданы по образу и подобию нашего творца — человеческого мозга. В любом деле к приобретениям прилагаются потери.

Мой творец доктор Николас Ву до сих пор ужасно старомоден, он заставляет меня распечатывать наиболее интересную и важную информацию, при этом приговаривая:

— Когда я глотаю пустое пространство монитора, я ничего не могу созидать, я — жующая корова, а когда я читаю, смакуя, и физически касаюсь подушечками своих пальцев бумажного листа, я — демиург и соавтор.

Кинооператоры готовили свои коптеры и камеры, хотя нам лично было непонятно, что они собирались увидеть сверху в лесу или ночью без инфракрасной оптики.

Фёдор Юркевич, подняв свои колоссальные связи в этой маленькой стране, где все друг друга знают и, что самое важное, абсолютно бескорыстно и искренне помогают, добывал реанимобиль, оснащение для похода: палатку, инфракрасные очки, еду, спальные мешки и ещё уйму необходимых вещей.

Мы же с Николасом мастерили гениальную приманку для Надиной рыси и назвали её «сиреной». Записав волновое излучение Надежды Сушкевич или её энергетический слепок, мы трансформировали его в звуковой ряд. Таким образом, транслируя в заповеднике полученный звук, мы надеялись, что «ментально-эмоциональное» тело Надин услышит его и побудит рысь, подобно древним аргонавтам, двинуться на зов «сирены». Устройство-приманка должно было работать вблизи тела Нади. Хотя, конечно, эта идея принадлежала не нам, а основоположнику квантовой генетики академику Петру Петровичу Горяеву, доказавшему волновую природу и волновой способ передачи генетической информации.

Да, да, всё та же сказка о Непорочном Зачатии!

Так что ваши дедушки и бабушки были правы, когда говорили, что для зачатия здорового ребёнка нужны не только крепкие родители, но и Дух Святой! Тсссс… Только не дискутируйте об этом с поборниками искусственного оплодотворения, суррогатного материнства и прочей коммерческой хрени для богатых и самовлюблённых индивидуумов.

По оранжево-алому закатному небу, как будто в замедленной съёмке, неспешно плыла волчья стая.

Вездеход и машина скорой помощи, встроившись в хвост этой небесной стае, благополучно миновали уютные домики Стреличево с дородными кумушками, встречающими с пастбища кормилиц-коров; контрольно-пропускные пункты «Бабчин» и «Майдан».

Впереди в салоне вездехода расположились Фёдор Юркевич и Матвей Остапыч, за ними — кинооператоры. В проходе между пассажирскими сиденьями растянулся крупный пёс-полукровка, примостивший свою рыжую морду на передние лапы. Глаза его были закрыты, и, если бы не медленно вращающиеся, как пеленгаторы, треугольники ушей, можно было бы решить, что он спит.

— Как ты меркуешь, Остапыч, добираться до змеиного острова? — тихо беседовали между собой местные. — За Дроньками останавливаемся и дальше по звериной тропе пёхом?.. Далековато с носилками и грузом… да и реанимобиль с аппаратурой придётся бросить… Нехорошо это! Или, может…

— Хопить, дай псу установить связь с зоной. Лес обязательно ответит и поможет, — со знанием дела перебил Фёдора дед Матвей.

Машина МЧС миновала Дроньки и звериную тропу, где все выгружались третьего дня и снимали «дефиле» гибких красавиц-гадюк с генеральскими зигзагами вдоль тела.

— Видишь: твой Профессор Эйн не подаёт никаких признаков беспокойства или знаков к остановке машины, — продолжил разговор Матвей Остапыч, внимательно наблюдая за полукровкой. — Зима в этом году была тёплой и почти без снега, да и весенними грозами нас не шибко баловали, так что дороги сухие и болотные гати крепкие, и, думается мне, отыщет пёс путь для машин к заветной полянке… Главное добраться бы посветлу…

Кинооператоры дружно зашумели:

— Проехали, проехали тропу… Надо выходить…

Остапыч повернулся и спокойно ответил:

— Не волнуйтесь, хлопцы, сегодня поедем другой дорогой.

Пёс в подтверждение его слов поднялся, сел и пролаял два раза. Потом подал егерю лапу, которую тот с уважением, как равному товарищу, и пожал.

— Похоже, Эйн предлагает нам ехать старой колхозной грунтовкой, по ней возили яблоки на винзавод. Я двинусь вместе с собакой впереди вездехода. Так будет спокойнее и быстрее, а то можем застрять и потерять много времени, вытаскивая машины.

Остапыч открыл дверцу ЗИЛа, выпустил собаку, спрыгнул на засыпанную прошлогодней листвой обочину и посмотрел на столбы, уходящие вправо от основного шоссе вдоль заросшей, едва различимой дорожной колеи. В розовых сумерках дня на столбах без электрических проводов отчётливо виднелась цепочка огней.

— Смотрите, смотрите! Этого не может быть! Свет горит на обесточенных столбах! — взахлёб кричал Поль Ванькович, тыча пальцем в окно вездехода.

— Добрый знак! Зона помогает нам и указывает правильный путь! — не менее возбужденно вторил ему Фёдор Юркевич и поведал местную легенду о том, что если хорошему человеку очень нужно указать путь к спасению, то на некоторых давно обесточенных столбах загораются лампочки, битые или целые, или просто огни, висящие, как маленькие шаровые молнии, над громоотводами. Но есть и постоянные места, где частенько горит свет — к примеру, в угловом классе начальной школы в селе Дроньки. Ещё огни иногда зажигаются в мёртвом городе энергетиков Припяти, в так называемом «Белом доме». То одно окно мерцает, то два, а порой и больше. Этот свет многие видели, сфотографировали и опубликовали фото в социальных сетях.

Машины медленно тронулись за собакой и человеком, понимавшими друг друга лучше родных братьев. Вот пёс осторожно пошёл вперёд один, прополз почти на брюхе метров десять и вернулся обратно, ткнувшись носом Остапычу в ладонь. Егерь задумался и двинулся к головной машине, открыл кабину и попросил:

— Треба падсабить, хлопцы. Берём топоры, рубим берёзки и мостим гать, а то можем провалиться к чёртовой матери…

Срубленные деревца восстановили пунктир дороги. И караван двинулся дальше в том же порядке. Солнце быстро катилось за горизонт. Ещё час-полтора — и кромешная тьма скроет пейзаж и только волшебные огни, блин луны да машинные фары смогут указать путь в ночи.

— Фёдор, ты же спец по психологии животных, расскажи нам, как Остапычу удаётся так общаться с нашими «меньшими братьями»? Они слушаются его, как хорошие солдаты своего командира, без всяких команд, — решил разрядить остановку беседой Алекс Капнист.

Доктор Юркевич внимательно наблюдал за происходящим, но поболтать на профессиональную тему был рад.

— Ваше непонимание взаимоотношений шефа нашей сегодняшней вылазки с Профессором Эйном происходит из-за того, что вы оцениваете их дружбу по человеческим критериям… А у животных иная мораль, психика, и, главное, у зверья свой мир, который мы обязаны уважать. К примеру, волки дерутся за право обладания самкой или за лидерство в стае, но они никогда не добивают поверженного противника. И побеждённый волк не нападёт из-за угла и не ударит ножом в спину, как homo sapiens, потому что зависть и месть бессмысленны в волчьем мире. Ведь только сильнейший может дать потомство и защитить стаю. Иначе не выжить.

Волки, рыси, медведи, олени, лошади — это иной народ.

Хозяин бьёт собаку, думая, что только из страха она будет повиноваться и служить ему преданно и честно. Это пример переноса человеческих отношений на животный мир. А другой владелец пса — человек порядочный и строит свои взаимоотношения не на страхе, а на взаимном уважении. Мы с Остапычем коротаем здесь свой век, поэтому зверьё нам не «меньшие братья», а равные товарищи, не раз спасавшие нам жизни. Вот и весь секрет дружбы с этим вольным и удивительным народом, населяющим наш заповедник, где почти нет людей и животные находятся под охраной и защитой от «человека разумного».

Зверь идёт на запах страха, поэтому надо научиться конвертировать страх в любовь и уважение, и тогда они будут взаимными. Между вами и диким народцем установится обмен энергией, а следовательно, информацией. Это такой своеобразный позывной «свой-чужой».

Ого, как не просто научиться при виде огромного рыжего волка не бояться его!

Для этого надо вырасти вольным среди вольных, где отношения строятся на взаимном уважении, или иметь наследственный дар и знания по общению со зверьём.

Краешек солнца ещё висел над лесом, словно лимонная долька, когда Остапыч показал: стоп.

Облака-души встретились в небе и зависли над машинами, егерем и собакой. До заветной цели оставалось не более двухсот метров и тридцати минут закатных розовых сумерек.

Кинооператоры выгрузили из вездехода своё оборудование и снаряжение для ночёвки в лесу и быстро двинулись за Остапычем к намеченной стоянке, где чётко и по-военному, со знанием дела молниеносно оборудовали палаточный лагерь.

Фёдор и Анри Бертье осторожно выкатили носилки с Надин из машины скорой помощи и двинулись с ними вслед за группой егеря.

Врач-реаниматолог, сопровождавший пациентку, вооружился походным реанимационным набором и двинулся рядом с ними. Он был однокурсником доктора Юркевича и со времён Афганской войны не боялся никаких духов, в том числе и лесных.

Два крепких парня-фельдшера замыкали медицинскую группу и были готовы помочь в любую минуту нести носилки с виновницей всего этого происшествия.

Сумасшедший пьянящий аромат распустившейся сирени великолепно маскировал все запахи, в том числе людского беспокойства и страха, а шум и чавканье, создаваемые десятками людских ног и рук, отпугивали зверей на несколько километров вокруг.

Похоже, с такими вводными наша «сирена», транслирующая энергетический слепок Надин, навряд ли могла быть эффективной. Теория частенько отличается от эксперимента, тем более проводимого в полевых условиях.

Профессор Эйн крался последним, его обоняние пока было блокировано сильным цветочным запахом, а уши-локаторы улавливали в основном шум человеческого племени.

Пёс проводил всех до стоянки. Дождался окончания работ по благоустройству лагеря. Залез под природный навес из листьев дуба и берёзы с носилками Надин. Положил голову ей на грудь и лежал так довольно долго, утробно урча, как будто молясь за её и своё возвращение. Потом подполз к Остапычу, потёрся о него головой, получив благословение на поиск.

И ушёл за грань.

Ночь накрыла палатки, людей, и только костёр выхватывал небольшой круг уставших и встревоженных лиц.

Сухая берёза горела весело, постреливая искрами в щит из листьев деревьев. Наступила первозданная темнота, и лишь огонь разрывал её в дремучей утробе леса.

За гранью, или Рассказ Профессора Эйна

Я лежу на дне урчащего брюха большой стрекозы. Пахнет железом, маслом и мужским потом. На меня надели кожаную удавку с шипами и ужасную маску из проволоки. Так бывает всегда, когда у людей беда, нужна моя помощь и я лечу без хозяина. Большинство народа нас, собак, волков, страшится, и от этого они воняют страхом.

Как можно бояться и одновременно ждать помощи?!

Но Хозяин другой, он наш — почти волк! И мой друг Надежда другая — она почти рысь! Я знаю: им нужна моя помощь!

Стрекоза бахнулась о землю. Потом мои когти скребли по металлу лестницы. Ненавижу этот звук. Опять трясущаяся железная коробка. Хотя мне в кайф растянуться на мягком заднем её сиденье и смотреть, как деревья и дома убегают назад.

Опять остановка. Скрежет двери. И лавина самого лучшего запаха на свете накрывает меня. Хозяин. Я прыгаю лапами на горячий и мягкий от солнца асфальт, а потом — ему на грудь.

Острые шипы-удавки рвут моё горло — я скулю, как щенок, но не от боли, а от радости. Хозяин пытается меня успокоить и снять проволочную маску, ругается:

— Сво…чи! Себе надели бы ошейник с шипами и намордник и ходили бы так везде… Придумали правила безопасности… Чёрт!.. Собака, видите ли, может на них напасть!.. Вот вам бы в физиономию постоянно лезли грязными ручищами или бы попытались погладить по голове?! Я думаю, вы сразу покусали бы жаждущего тесного общения!.. А животное терпит, терпит вас, двуногих тварей!

Я хорошо понимаю человеческую речь и даже могу читать их мысли, поскольку люди думают словами.

Желания и фантазии в голове человека значат для него больше, чем сказанные им слова и даже его мысли. Люди видят мир таким, каким им хочется. Каждое желание человека имеет свой запах, поэтому я знаю, что он сделает в следующую минуту.

От моего Хозяина пахло растерянностью, чувством вины, мольбой и надеждой.

Опять эти холодные каменные лестницы. Когти скользят, лапы разъезжаются и ноют, обзора и путей отхода никаких.

Всё здание гостиницы было заполнено ожиданием, смятением и отчаянием.

Подхожу к кровати — на ней лежит Надя и пахнет змеями. Чувствую их незримое присутствие и взгляд немигающих пустых глаз с вертикальными зрачками. У этих тварей нет страха, любви, радости, они ощущают только тепло и холод. У Надюши тоже нет сейчас никаких чувств, и полуоткрытые её глаза похожи на змеиные. И не человек она сейчас вовсе, а гадюка, впавшая в спячку.

Я оглянулся на людей и заскулил, как тогда, когда мы с Хозяином искали волчье логово и змея, притворившись корягой, укусила меня.

— Прости, дружище, я помню, что тебе досталось от гадюки, но только ты сможешь понять, что случилось с Надей, найти её в заповеднике и помочь ей снова стать человеком. Я очень тебя прошу: помоги ей и мне, — с мольбой в голосе уронил Хозяин.

Опять этот заповедник! Ненавижу его! Я — уникальный пёс-телепат. Обожаю лабораторные эксперименты и прогулки в парке над Свислочью. Каждый раз, когда я сопровождаю Хозяина в его походах в закрытую зону, запахи, звуки, страх и боль из моего глубокого детства накрывают меня с головой и хвостом.

Моя мать была волчицей, а отец — одичавшим псом.

У людей случилась беда. Они бросили свои жилища, домашних животных и убежали. Пришли другие люди и убили коров, лошадей, коз и закопали их туши в больших ямах. Собаки и кошки рванули в лес, но не все из них могли себя защищать и добывать достаточно пищи, поэтому кто-то погиб от голода, а кого-то съели дикие звери.

Мой отец был огромным, сильным и умным сторожевым псом. Он не только выжил, но и стал вожаком волчьей стаи.

Люди всегда боялись и истребляли волков. Они убивают их даже сейчас в заповеднике. Мой отец знал их привычки и уводил волков из ловушек. И люди устроили на него большую облаву, в которой погибли моя мать и отец, а меня к себе в лабораторию забрал доктор Фёдор Юркевич, ставший мне Хозяином, другом и новой семьёй.

После сытной перловой каши с зайчатиной я лежал у ног Хозяина на полу моего любимого вездехода с лучшим водителем в мире, пахнущим жареными пельменями. Урчание мотора и шуршание шин не мешали мне слушать зону.

Фёдор показал мне на карте заповедника место, куда я должен был найти дорогу для двух машин. Эти железные чудища, наполненные людьми и мешками, были очень тяжёлыми и большими. А вокруг ландышевой потайной поляны, где я не раз отдыхал вместе с Хозяином и его другом егерем, тянулись сплошные болота.

Хорошо дремать с сытым брюхом. Глаза закрыты. Звуки вокруг равномерные, спокойные, привычные. Стоп — ухнул филин, а это что за «рёв паровоза»? Неужели трубит рогач? Кого благородный олень может вызывать на поединок в начале лета, ведь гон начинается только в конце августа? Значит, это предупреждение зоны.

Я сажусь и начинаю лаять.

Остапыч понимает сразу, что дальше мы с ним идём пешком вдвоём.

Обочина. Иголки приятно покалывают лапы. Зарываю нос в ворох сухих листьев… Недавно пробежал косой, спасаясь от здоровенного лиса… Белки дразнились с переярками и бросали в них шишки… Переворачиваюсь на спину и радостно катаюсь, как щенок… Чувствую окружающий лес шкурой… Настраиваюсь… Закрываю глаза и вижу цепочку огоньков на уже знакомой карте… Они похожи на лампочки на ёлке и образуют мерцающие узоры… Первая гирлянда ведёт к поляне с берёзой и дубом, куда я должен проводить машины, а остальные, похоже, указывают направление только для меня… Лес не забыл маленького волчонка и открывает мне путь.

Сворачиваем с Остапычем на старую грунтовку, заросшую колючей травой и кое-где молодыми деревцами… Я иду первым, исколол себе все лапы… Остановился. Ненавижу пустыри, заброшенные дороги и некошеные луга… Жесткие, острые и колкие, как ёж, травы быстро превратят мои лапы в сплошную рану… Заскорузлая, сухая земля добавит боли… То ли дело лес с его мягкой подстилкой из мха и листьев… Но надо идти по дороге, там, где могут пройти машины, и обходить плохие для моих лап места нельзя…

Остапыч затормозил тоже, посмотрел на мои лапы, потом на свои берцы и понял, что я скоро сотру подушечки в кровь… Запустил руку в рюкзак и достал змеиную кожу… Бррр… Друг Хозяина — мой друг, ему надо доверять… Я преодолел страх перед змеями и протянул ему лапу. Вначале он намазал лапы какой-то липкой гадостью, а потом закрыл их змеиной кожей… Жжение и боль успокоились, и я смог бежать дальше через заросли колючек. Змеи спасли меня, и мы теперь братья. Они никогда больше не тронут меня, а я их.

Иногда дорога становилась вязкой, и тогда я лаял, а Остапыч звал людей. Они рубили тонкие тельца берёзок и бросали их на дорогу, пока та опять не делалась твёрдой…

Добрались до места… Поляна оставалась немного в стороне, но до неё было близко. Егерь пошёл первым, значит, я должен двигаться последним. Мы с ним отвечаем за караван.

Солнце уже укатилось, и рваный багровый рубец заката лежал на верхушках деревьев.

Как же люди неуклюже и шумно двигаются, заглушают даже соловьёв, зазывающих самок. Сегодня темнота не страшна. Бояться надо яркого холодного лунного света и доброй волчьей охоты.

Круглый, бледно мерцающий фонарь медленно разгорался в темнеющем небе. И чем ярче он горел, тем сильнее дрожало у меня в груди и безудержней становилось желание поднять морду и завыть…

Полнолуние!

Волки воют на луну, созывая своих сородичей на большую охоту. Сегодня их и только их ночь!

По змеиному запаху нахожу носилки с Надей, кладу голову ей на грудь. Пусто — никаких чувств, никаких снов, только медленно бьётся сердце. И ещё эта сильная трясучка, ощущаемая мною как присутствие гигантского клубка змей.

Откуда?

Вибрации исходили из тёмной коробочки, прикреплённой к носилкам.

Учёные, учёные… Опять что-то они придумали?! Подсказка! Змеи помогут мне спасти Надю и вернуть её в сознание.

Оглядываюсь. Все заняты обустройством лагеря. Мне пора идти к змеям. Как же я их ненавижу и боюсь!

Вот наконец и мерцающее чёрное зеркало болота с мохнатыми кочками и чахлыми деревцами. Гнилушки зажгли свои сигнальные огни, светлячки обозначили дорожку по едва проступающей гати. Болотный мир оживает и дышит ночью. Ощущаю еле заметные воздушные потоки от поверхности воды. Бульканье, кваканье, кряхтение и душераздирающие вопли не то кикиморы, не то выпи…

Ночью всегда физически ощущаешь эти тёплые волны энергии, расходящиеся от болота и наполняющие мягкой целительной силой всё вокруг.

Закрываю глаза, вспоминаю карту заповедника и следующую гирлянду огоньков. Похоже, надо идти вперёд по гати. Иду осторожно, следуя освещённому фарватеру.

Полная луна разбросала тучи и пролилась холодным, мертвенным светом на «партизанский» остров. Здесь в большую войну размещался основной лагерь партизан. Волки, свиньи и прочее крупное зверьё сюда не забредают, боятся трясины, а вот зайцам, белкам, грызунам и птицам здесь раздолье.

Появился запах волчицы и пса, не полукровки, а именно пса!

Странно!

Друг Хозяина — единственный, кто ведает путь на этот позабытый всеми остров — как-то рассказывал, что дорогу через топи знали только партизанские связные и помогала им белая волчица.

У-у-у-у-у-у-у… У-у-у-у-у-у-у… У-у-у-у-у-у…

Раздался пронзительный и звонкий, а за ним более низкий и хриплый, срывающийся на лай вой!

Несомненно, выла волчица из рода моей матери и пёс из рода отца! По волчьему вою можно узнать многое о каждом сером: кто он, откуда, кто его родители, стая и чего он хочет!

Я научил волчьему языку своего Хозяина, и сейчас он понимает почти любого из нас.

Люди странные — они мыслят исключительно словами, а не вибрациями, запахами, энергией, ощущениями, чувствами. За словами они не видят полной картины мира, хотя оставляют за собой право его менять!

Несчастные!

Мои лапы провалились в мягкий, тёплый мох. Ошалевший зайчонок пискнул и припустил наутёк.

Я ступил на остров. Среди мохнатых ёлок, осинок и берёз разбросаны холмы, похоронившие партизанские землянки. Прошлогодняя листва покрывает всё вокруг толстым ковром. И над всем этим закутанным в лунную ночь на холме у высоченной ели стояли белая волчица и огромный лохматый вислоухий чёрно-белый пёс.

Я поднял морду к волчьей планете и завыл. Моя песня была о матери, отце и о самке рыси, испугавшейся днём росомахи. Я не знал, где мне её искать, и просил помощи у волчицы и пса.

Лунная волчица подошла ко мне, на её груди блестел металлический кругляшок с головой волка. Она посмотрела на меня огромными, беззащитными, наполненными до краёв тревогой и виной глазами. И я почувствовал сладковатый запах гниющей человеческой плоти, увидел больничную палату с хрупкой женщиной на кровати, а потом белую волчицу, прыгающую вместе с огромным чёрно-белым псом на поляне, заросшей маками, гвоздиками, иван-чаем, и ощутил такую волну их радости и счастья, что стал скулить и прыгать, как щенок, в ожидании тёплого молока из соска матери.

Это была мечта Вероники — стать белой волчицей, иметь верного друга пса и жить, бегать, прыгать и резвиться на поляне среди цветов. Мы много общались, и самым сильным её желанием было прожить остаток своей человеческой жизни не в разрушенном теле, а молодой вольной волчицей, как её бабушка Анна.

Почти три года я провёл у кровати Вероники в огромном голубом доме. Я знал всю её жизнь, её мечты и мысли, а она мои. Я часто проживал её сон, её заветную мечту про белую волчицу, гигантского пса и поле маков цвета крови. Эту монетку с головой волка я видел тысячи раз, погружаясь в мысли Вероники. Знал, что кругляшок был спрятан у Иван-дуба бабушкой Анной для внучки Ники.

И я понял, что там, куда мы с Хозяином летели много часов на гигантской железной птице, женщина по имени Вероника больше не живёт, а есть волчица-альбинос, в голове у которой остались какие-то странные воспоминания о знакомой мне женщине по имени Вероника.

И тогда я показал волчице картинку, увиденную в голове Хозяина при его рассказе о падении рыси с дерева у логова росомахи.

Белая оскалила пасть, пёс радостно залаял. И они повели меня вглубь партизанского острова.

Эхо отражалось от глади болота и доносило треск ломающихся веток, чавканье зубров, попискивание поросят и вой волков на охоте. Но это было вокруг, на острове же сейчас все притихли — кваканье лягушек, треск сверчков, свист совы и уханье филина почти прекратились. Волки — редкие здесь гости, и встречаться с нами местные обитатели совсем не спешили.

Мы двигались бесшумно, как тени, вглубь острова на звук бегущей воды и запах большой кошки с еле уловимым ароматом змеиного яда. На противоположной стороне болото переходило в небольшую речушку, скорее ручей, на берегах которого росли две могучие сосны. Кроны деревьев переплелись, образуя подобие лёгкого природного моста.

Ох, и умна рысь! Устроила логово в дупле сосны, растущей на острове, где нет хищников и куда может пробраться только она по сосновому переходу.

Сегодня слишком светло и опасно для охоты за пределами острова, поэтому большая кошка вместе с котятами пряталась в логове. Подойти близко к убежищу рыси опасно для любого зверя. Свирепая мамаша может здорово поранить, а то в ярости и убить даже очень сильного волка.

Белая волчица и пёс остановились и легли на мягкую подстилку из болотного мха, а я под завесой змеиного запаха медленно и осторожно начал подбираться к прибрежной сосне. Ничто не выдавало беспокойства рыси при моём приближении. В глазах рыжей я был обычной болотной гадюкой, не представляющей никакой опасности для её котят. Меня могли выдать только треск веток да свет моих глаз.

Я притаился за кочкой, закрыл глаза, сосредоточился и подождал, пока запахи, шорохи и тепло, исходящие от гнезда, позволят моему внутреннему зрению нарисовать окружающую картинку намного более точно, чем любой прибор ночного видения.

В старой корявой сосне, нагнувшейся густыми колючими ветками к ручью, в широком дупле, лежала рыжеватая, пятнистая, с чёрными кисточками ушей и жёлто-зелёными глазами в крапинку могучая лесная кошка. Двое пушистых ушастых, пузатых и неуклюжих котят присосались к её животу и, перебирая по нему своими довольно крупными лапами, урчали, как железные машины людей.

Дикая кошка кормила детёнышей и блаженствовала — мозг её почти спал. Я настроился на него и почувствовал еле заметные вибрации гадюки, превратившиеся в моей картинке в маленькую рыжую змейку, свернувшуюся в клубок прямо за левым ухом рыси.

Уф, нашёл! И от радости чуть не залаял!

Но тут кочка, за которой я прятался, подняла узкую голову и посмотрела на меня немигающими холодными жёлтыми пустыми глазами с зрачками-щёлками. Её черная кожа с серебристыми зигзагами переливалась в свете луны. Бесшумно и неотвратимо, словно призрак, разматывала она своё тело всё ближе и ближе ко мне. Мои лапы оцепенели, тело онемело — я с ужасом ждал её атаки.

Но огромная гадюка исполнила свой ритуальный танец, отползла к осинкам, растущим совсем рядом, и там опять свернулась в кочку. И тут я почувствовал, что змеи — моя стая, мы вместе.

Спасибо, Остапыч!

Тогда я настроился на могучий поток энергии большой гадюки и перенаправил его на маленькую умирающую рыжую змейку за ухом рыси. Я питал змейку энергией болотной гадины очень медленно, с большими перерывами, как кормил меня Хозяин во время болезни.

Когда волчья планета из золотой сделалась дымчатой и лунный свет превратился в мокрое молоко, скрывающее всё вокруг; когда защёлкали и засвистали соловьи, рыжая змейка превратилась в небольшую взрослую змею, похожую на медянку. Рысь забеспокоилась, вскочила, стала мотать головой и пытаться всеми четырьмя лапами сбросить рыжую змею со своей головы. Вначале она попеременно передними лапами била себя по голове, потом попыталась это сделать задними. Затем выскочила из дупла и нырнула в воду.

Туман стал редеть, остров оживать, рысь, нанырявшись вдоволь, села у своего логова и стала спокойно вылизывать свою шерсть. Присутствие в дикой кошке змеиного духа я больше не ощущал.

Настраиваюсь на Хозяина — на него легче всего. Чувствую у него в груди радость и лёгкость. Значит, всё хорошо и я — молодец.

Как же я устал… проваливаюсь в мягкую вату, а там змеи, змеи, змеи… мокрые, тёплые и шершавые, как язык моей матери, которым она вылизывала меня в детстве… Открываю глаза… Белая волчица лижет мне морду и громко лает.

Треск сучьев. Из кустов выбегает пёс, а за ним Хозяин и его друг егерь. Хозяин рад, что меня увидел, бежит. Я хотел встать, но лапы подло подогнулись и я плюхнулся брюхом на мох.

Фёдор встал на колени, обнимая и целуя мою морду. Значит, он меня любит и ценит! Я тоже его люблю больше всех на свете!

— Ты молодец, собакин! Ты самый лучший! Ты спас Надю! Она пришла в сознание и сейчас её уже везут в больницу. Ты спас всех нас и нашу экспедицию! Надюша очнулась с рассветом, её сразу погрузили в машину скорой помощи и увезли. А я стал ждать тебя. Через час мы с Остапычем начали за тебя волноваться. Твой трекер не работал всю ночь — судя по нему, ты до сих пор лежишь рядом с нами в лагере.

Поднять коптеры кинооператоры не могли из-за тумана… И тогда Остапыч решил двигаться к «партизанскому» острову. Возле него чаще всего видели рысь… Мы добрались до острова кратчайшим путём и упёрлись в гать… Идти дальше было опасно! Да и в то, что ты ночью смог, не зная потайной тропы, преодолеть в одиночку почти непроходимую топь, слабо верилось… Уже решили идти в обход к ручью, когда услышали лай Петровича! Он-то нас и привёл сюда…

Хозяин напоил меня сладко-солёной гадостью. Он всегда так делает, когда я болею или очень устал. Потом я подремал немного и опять попробовал встать, но безуспешно.

— Ну, что ж, Остапыч, придётся делать носилки и эвакуировать больного в лагерь.

— Гав! Гав! Гав! — раздался метрах в десяти, у зарослей осины, лай собаки.

Егерь подошёл к Петровичу, нагнулся, поднял по виду мёртвую большую гадюку и повесил её себе на шею.

— Похоже, придётся выносить не одного истощённого пациента, а двух. Эта змея отдала все свои силы, и, если ей не помочь, она погибнет. Немедленно двигаемся на «змеиный» остров. Там сестрички-змеи быстро поставят наших героев на лапы и брюхо. Петрович, вперёд!

Я оглянулся на холм — там стояла белая волчица и наблюдала за нами. Спасибо, родная! Это ты спасла нас всех. Возможно, мы увидимся ещё раз… но сердце защемило, и я понял, что мы прощаемся навсегда.

Огонь уже за ночь наелся от пуза сухих веток и засыпал на прогоревших берёзовых чурках синими языками пламени, постреливая и шипя рассерженной гадюкой. Засвистели, защёлкали, запели соловьи, хвастаясь друг перед другом, у кого рулада заливистее и мелодичнее. Тише стало кваканье лягушек и стрекотание кузнечиков. Кукушка начала отмерять век смертным. Серая туманная морось светлела, наваливалась шапками на палатки, шалаши, костёр и сидящих у него людей.

Просыпался новый день!

Фёдор и Остапыч с охотничьими карабинами так и не сомкнули глаз, притулившись на поваленных брёвнах к брату и другу костру, слушая лес и охраняя сон своих гостей.

И тут вдруг послышался какой-то шорох. Тихий. Едва различимый. Из-под навеса, где стояли носилки с Надеждой и клевал носом дежурный фельдшер. Остапыч насторожился и, как тень, бесшумно, держа карабин наготове, скользнул к ним.

Надя лежала с открытыми огромными беззащитными глазами ребёнка, наполненными до краев тревогой и слезами.

Матвей Остапыч осторожно взял её руку и положил ей на ладонь несколько веточек ландышей.

— С добрым утром, родная! А мы решили пикничок устроить у твоего любимого дерева любви. Я тебе ландыши принёс. Ты рассвет в лесу давно встречала?

Надин сжала в кулачке цветы и тихо, одними губами по слогам прошептала:

— В дет-стве…

Фельдшер встрепенулся, и тут же к шалашу прибежали Анри Бертье и все остальные.

Свершилось чудо. Надежда вышла из комы. Доктора посмотрели и проверили всё, что можно было только проверить в полевых условиях. Рефлексы пациентки были нормальны. Консилиум принял решение немедленно перевозить больную в условия реанимационного отделения больницы. Скорая помощь с Надей и доктором Бертье уехала. Оставшиеся стали готовить завтрак и собирать пожитки в лагере.

А Профессора Эйна всё не было и не было… И тогда Фёдор Юркевич и Матвей Остапыч ушли его искать в заповедник.

Французы аккуратно сложили всё оборудование и оснащение и перенесли его в вездеход МЧС.

Ждали часа три. За это время отсмотрели весь снятый вчера днём и сегодня ночью материал. Сюжеты с медведем-циркачом, молодыми волками и отселёнными деревнями получились сенсационными. Было с чем возвращаться на канал.

Солнышко уже было в зените, когда раздался треск и на поляну выскочил Петрович, а за ним показались зоопсихолог и егерь с дремлющим Профессором Энном на носилках. Носилки поставили аккурат на то место, где ещё несколько часов тому назад спала Надя.

Остапыч сразу двинулся к маленькому болотцу, заросшему ландышами, снял с шеи огромную гадюку, поцеловал её и положил под большие зелёные листья. Потом как-то странно начал постукивать палкой по твёрдой почве и приговаривать:

— Выползайте, мои девочки, мои спасительницы, помогите своей сестре и моему псу. А я уж вам отслужу, отблагодарю!

Потом Матвей Остапыч попросил Григория отвезти операторов в гостиницу в Хойниках и вернуться за ним, Фёдором и собакой к закату.

Киношники всю дорогу обсуждали будущий документальный фильм о заповеднике.

Личные камеры и датчики слежения Фёдора, Остапыча и Профессора Эйна отключились. Информация о них перестала поступать к нам.

Комментарии:

Доктор Николас Ву:

— Вот и закончился наш эксперимент, точнее, его полевая часть в заповеднике. Мы получили сенсационные результаты и совершили научные открытия, причём не только в области нейрофизиологии человека. Далее предстоит непростой этап осмысления, систематизации, описания полученных результатов, новые теории и эксперименты.

Похоже, в непреодолимой и фатальной стене под названием «Лечение заболеваний мотонейрона» мы открыли маленькую дверцу, рядом с которой уже возникли смутные очертания пока ещё неизвестно куда ведущих иных дверей. Но главное, появилась надежда, и её тысячам пациентов, обречённых на мучительную смерть, подарила хрупкая и очень смелая молодая женщина с таким же именем — Надежда.

Сейчас у нас есть основные частоты и паттерны нейрофизиологического чуда сверхэластичности нервной системы, позволяющие нам начать работу над новым лечебным интерфейсом под кодовым названием «Путь змеи».

Почему, спросите вы, змеи? Потому что именно благодаря змеям реки «времени» и сакральным знаниям егеря Остапыча наш эксперимент закончился без жертв и с грандиозным результатом.

Оказывается, змея не только мифический символ перерождения и вечности, но и ключ к той дверце, которую мы нащупали.

Нэт:

— Я счастлив, что моя дорогая Надин жива и практически здорова. И я больше не фиксирую патологических импульсов мотонейронов и непроизвольных сокращений мышц в её теле.

Оказывается, яды змей, влияя на человека, вызывают хаотическую высокую активность наивысших структур мозга, что позволяет ему найти выход из болезни.

Это похоже на симфонический оркестр, который на время оставил дирижер, а вернувшись, обнаружил, что музыканты импровизируют и получается новая прекрасная музыка.

Проанализировав мегабайты информации, я пришёл к выводу, что человек во все времена пытался устроить свой персональный справедливый мир. У кого-то он был размером с шалаш, а у кого-то размером с империю. Сейчас человечество выстраивает новую Метавселенную и ему кажется, что наконец-то персональный цифровой аватар сможет построить этот вожделенный счастливый мир, забыв, что это очередная ловушка.

Перемещения Надиного «ментально-эмоционального» тела показали, что при нарушении его связи с физическим телом возможна коррекция многих физиологических процессов в человеческом организме. А следовательно, будущее медицины за тренажёрами, симулирующими этот процесс у пациентов в лабораторных безопасных условиях. Над чем мы и начнём незамедлительно работать.

Доктор Анри Бертье:

— Как я, человек с университетским образованием, научной степенью и огромным опытом невролога мог пойти на этот опаснейший эксперимент?

Ненавижу смерть! Смерть деда и бабушки, отца, мамы, сестры, сотен моих пациентов… я боролся за их жизнь, держал зубами, тянул на себя больничные простыни и молился «Божья Матерь, помоги!» и проигрывал раз за разом, но с Вероникой я решил пойти не только на то, что знаю как врач, но и на всё, что безумно и недозволенно!

Величайший изъян жизни — это вечная её незавершённость!

Последние десять лет я видел белую волчицу во сне почти каждую ночь. Она приходила ко мне и ложилась рядом на постель. Я прижимался к её морде и чувствовал её влажный нос, но я не волк — я человек, и волчица уходила от меня с рассветом. Только волки и лошади могут с такой нежностью чувствовать друг друга.

С помощью нейрокомпьютера, изобретённого гениальным доктором Николасом Ву и подключённого непосредственно к мозгу Вероники, мы общались. И её страстное и непреодолимое желание стать лунной волчицей в родном Полесье полностью овладело моим разумом и волей.

Меняя всего одну букву в слове «желание» мы превращаем его в «делание», что показывает, насколько короток путь от воображаемой реальности к действительности и от любви к одержимости.

Я видел, но не осознавал всей глубины опасности эксперимента. В недосказанности проще черпать надежду и не делать окончательного выбора.

Вероника была готова к любви, продолжающейся после смерти. Она писала мне, что умирать не страшно, что там её встретят бабушка и мама и что она наконец-то обретёт покой и избавится от боли, и что невыносимо быть здесь обузой для любимого.

Как только мы обнаружили Надю в её гостиничном номере без сознания, я понял, что Вероники больше нет. Она осуществила свою мечту и стала белой волчицей, избавившись от своей изболевшейся гниющей плоти. Данные её нейрограммы устойчиво демонстрировали все признаки гибели мозга.

Я связался с коллегами из клиники в Ницце и попросил их созвать консилиум для констатации смерти моей жены. Я произносил эти чудовищные слова и видел морду волчицы, чувствовал её влажный нос, упирающийся мне в щёку прощальным поцелуем.

А вот перед Надей я виноват, я чуть не погубил её, и если бы не Остапыч со своими змеями и не Фёдор с Профессором Эйном, то Надежды уже не было бы с нами.

Никакой надежды ни на что больше!

И то, что она согласилась сама на участие в эксперименте, будучи смертельно больной, меня не оправдывает, поскольку только Всевышний знает будущее и час ухода каждого.

Прости меня, наша храбрая девочка! Прости! Но сейчас уже всё хорошо: ты спишь в палате больницы и через несколько дней мы улетим в Ниццу.

Доктор Фёдор Юркевич:

— Так что же делает человека человеком? Его мозг? Сознание? Душа?

Позитронно-эмиссионный томограф показывает нам, как работают отдельные нейроны, когда мы творим, например, мысленно сочиняем сказку или тупо считаем столбы из окна несущегося поезда.

У обычного человека задействовано одновременно 5–7 процентов нейронов, а при телепатии функционирует вся сеть нейронов, включающихся последовательно, как лампочки на ёлочной гирлянде, образуя уникальные мерцающие узоры. При этом полностью перестраивается деятельность мозга и даже перемещаются отдельные его центры.

Наши исследования мозга Надежды и Профессора Эйна, наложение и сравнение изображений, получаемых на экране томографа при их телепатическом общении, заставили выдвинуть гипотезу, что мысль и образ существуют отдельно, сами по себе, а мозг их только считывает. Наш мозг может сканировать волновые сигналы из окружающего мира. Вспомним работы Натальи Петровны Бехтеревой об альтернативном зрении, когда слепые могли видеть кожей, кончиками пальцев, непосредственно мозгом.

А вещие сны позволяют нам предположить, что будущее существует заранее, поэтому-то оно и предопределено и мы можем его воспринимать во сне.

Мы ничего не знаем о человеческом мозге!

И уж тем более о мозге животных!

Не представляем и не понимаем его механизмов взаимодействия со временем, пространством, с мозгом другого человека или животного, с различными планами материи или антиматерии.

У меня всегда так! Стоит мне приблизиться к какому-то пониманию или открытию, как картина мира вокруг меня начинает рушиться: умирает кто-то из моих близких, болею я сам, случается пожар или потоп в моём доме. Мельчайшее познание влечет за собой крушение старого мира и требует колоссальной энергии на обустройство нового.

И этот новый требует жертв — и чаще всего человеческих!

Вы думаете войны разрушают мир?

Нет!

Мир трясут учёные и их безумные, а порой и безнравственные эксперименты!

Сегодня ночью только чудо спасло Надежду и моего самого близкого друга Профессора Эйна. Это зона отдала часть той колоссальной энергии взрыва и горя на то, чтобы мир остался прежним!

Матвей Остапыч:

— Нельзя относиться к животным как человеку, у животных своя жизнь, поэтому не надо их жалеть и плакать по их утрате. Их мир намного старше, и каждый биологический вид является законченным и совершенным. Имеет своё чёткое место и функции в системе миров. Им доступны чувства, голоса, вибрации, информация, которые человек может развить или получить только в результате взаимодействия с ними. И ключами к этому взаимодействию является любовь, уважение и телепатия. Животные не меньшие наши братья, а равные нам и дети нашей разумной планеты.

Известная догма в психологии гласит, что твоё отношение к тому или иному человеку или существу зависит от того, насколько этот человек или существо похожи на тебя. Чем выше схожесть, тем лучше твоё отношение.

Поэтому перемещение «сознания» возможно только в животное, с которым ты можешь ассоциировать себя или своего близкого родственника. И если другие люди видят в тебе черты того, с кем ты себя отождествляешь, значит, твои догадки верны.

К примеру, Надю Сушкевич в детстве многие звали Рысью.

Испокон веков люди мечтали о том, как они пробираются в дремучих лесах и сражаются с медведями; захватывают пиратские корабли и спасают прекрасных женщин; становятся знаменитыми гладиаторами и летают на драконах. Они жили в своём воображении или в книгах так, как никогда не смогли бы жить в реальной жизни, обитая на чердаке, не имея денег или будучи больны. Так возникали миры, потребляющие очень мало энергии, или миры более низших сущностей, чем мы.

В эксперименте доктора Андрея многое сложилось: страстное желание спасти человечество и осуществить мечту любимой женщины; научные знания и материальные ресурсы для проведения экспедиции; отличная группа учёных-единомышленников.

Только это была не книга, а настоящая жизнь, требующая для изменений колоссального количества энергии! Раньше для проникновения в иной мир достаточно было молитвы, но мы, современные люди, её позабыли, и мне казалось, уже почти утратили связь с Творцом.

Но я ошибся: не мои змеи, не пёс-телепат, а Высшие Силы спасли нас всех.

Александр Капнист:

— У меня такое ощущение, как будто я возвращаюсь после съёмок опаснейшего военного репортажа. Внутри пустота и ощущение огромного счастья от того, что остался жив и сделал это.

Отсмотрел материл. Он выглядит как любительская сьёмка: камера прыгает, видны бегущие спины моих товарищей, деревья, кусты, животные, и, как разрывы неизвестных снарядов, звучит уханье филина.

Камера должна говорить о событиях пуще всяких слов, не люблю закадровый текст. А здесь диктора не надо! Каждая деталь кричит!

На всех войнах самые пронзительные кадры — это кадры детей в руинах, игрушек в воронках от бомб. Снимки орудий и бравых наёмников мало кого трогают.

И здесь так же. Не кабанов, не зубров, не медведя, не волков с росомахой, а эту начальную школу в Дроньках с детской вешалкой, портфелями на партах, тюлевыми занавесками и конспектом учителя на столе я буду помнить всю свою жизнь!

Поль Ванькович:

— Эта экспедиция была для меня очень личной и знаковой. Я побывал на родине своих предков, в замке Ваньковичей, и встретил его — легендарного лиса нашего рода.

Что произошло на самом деле, мне предстоит ещё понять, но то, что я стал другим человеком, настоящим Ваньковичем, я знаю точно.

Надежда Сушкевич:

— Всё, что у меня есть в этой жизни, — это рыжая кошка где-то внутри меня. Кусочек сильной плоти. Маленький такой стержень. Он не позволяет повиснуть безвольной тряпкой, обессиленным в штиле парусом.

Краски её шкуры не блекнут от солнечных лучей и осеннего ветра, от зимней стужи и весенней хляби, а чёрные кисточки ушей всегда торчат стойким оловянным солдатиком.

Кошка прыгает и уклоняется от ударов судьбы. И пока она не превратится в бесформенную груду костей, она будет всеми острыми когтями своих лап держать мою маленькую жизнь…