Очаровательные непристойности: лёгкие, вытекающие из природы человека, вечно подвергаемой осуждению, — а тут легко всё, празднично, грязно, запутано — в сюжетном плане…

Боккаччо служил счастью: радуя читателей, он вписывал сияющие и смешные дуги человеческих взаимоотношений в пространство вечности; будучи сам гуманистом Возрождения, он многосторонен и разнообразен и, кажется, абсолютно внутренне свободен — насколько такое возможно.

…он рассматривает монеты: нумизмат, ведающий, насколько античный мир воплотился в красоте оных; он рассматривает их — великий Боккаччо, едва ли особо задумываясь о своём величии.

Флоренция живёт своей жизнью — напряжённо, ярко, разнообразно; крики доносятся с улицы; мир пёстр, как изображён в новеллах, сложившихся в «Декамерон»…

Экранизированный Пазолини, мир «Декамерона» отличается такой плотностью гротескных красок, что завораживает своей антиэстетикой, и все весёлые непристойности Боккаччо превращены в демонстрацию отвращения к человечеству, одолевавшему, судя по всему, режиссёра…

Как бы отнёсся писатель к подобной экранизации?

Рассуждать о том, что невозможно представить занятно, но бесплодно.

Аскетическая мораль была неприемлема для Боккачо.

Жизнерадостный юмор лучился: писатель насмехался над всеми: сутягами и попами, торговцами и хвастунами; он организовывал словесно тотальный круг человечества, рассматривая пороки пристрастно, точно хватая их за хвосты, выдёргивая из бездны…

Но — хвосты отваливались, и снова летели в человеческую бездну пороков.

Боккаччо — сын флорентийского купца и француженки; семейство происходило из Чертальдо, и сам писатель называл себя Боккаччо де Чертальдо.

Рано сказавшиеся поэтические склонности — но отец на десятом году отдал Джованни в обучение купцу, и тот, провозившись с ним полгода, отправил обратно — ввиду неискоренимого отвращения мальчика к торговле.

Над купцами, торговцами всех мастей писатель насмехается так же, как и над всеми, однако нечто доброе перевивает его тексты: мол, все люди, все достойны сожаления.

Он долго томился над купеческими книгами в Неаполе — пока не умер отец, и тогда Боккаччо наконец смог отдаться своей страсти к литературе.

Дружба с Петраркой была долгой: ему он обязан отказу от своей разгульной жизни, похожей на жизнь многих персонажей «Декамерона»…

Боккаччо становится требовательней к себе, строже оценивает отрезок, называемый жизнью, хотя религиозные мотивы не особенно звучат в его творчестве, слишком жизнелюбивом и искромётно земном.

Писатель окончательно обосновывается во Флоренции, кипевшей культурной, художественной, метафизической жизнью: зажигались огни новой живописи, и литература цвела, как восхитительный сад.

Сограждане, уважавшие его, неоднократно избирают писателя для дипломатических поручений: так, ему довелось побывать посланником в Равенне, затем, с миссией, требовавшей остроты ума и дипломатической тонкости, посетить Падую — именно там Боккаччо возвещает Петрарке об отмене приговора об изгнании, и предлагает — выполняя коллективную волю — занять кафедру во Флорентийском университете.

Довелось ему путешествовать и к папскому двору.

Окончательно Боккаччо обосновывается в небольшом имении, средства его скудны, болезнь гнетёт, но, зарывшись в книгах, он, вероятно, чувствует себя счастливым.

Он убеждает соотечественников, некогда изгнавших Данте, учредить кафедру, занимающуюся истолкованием великой поэмы…

Прелестны иллюстрации к «Декамерону» тех времён: с несколько искажённой перспективой и такими яркими красками, будто заняты они у самой радуги.

На фреске Андреа дель Кастаньо изображает Боккаччо в белых одеждах философа, струящихся и длинных, в красном головном уборе и с красным же, будто сияющим, томом в руках: и живописность изображения словно испускает свечение в грядущее — в каком мы и воспринимаем искусство фрески, донёсшей образ великого писателя…

…шутника и насмешника, несущего факел идей гуманизма и антиклерикализма: ибо толстое пузо тогдашней церкви не могло не раздражать человека, живущего мыслью и чувством.

Боккаччо изучал каноническое право, но это вряд ли особенно сказалось на его жизни, чьи пласты и слои были связаны только с литературой: её светом, игрой, оттенками.

«Декамерон» — собрание 100 повестей, рассказанных тремя мужчинами и семью дамами — по очереди: они компанией такой переселились в деревню, поскольку город поглотила чума; Боккаччо черпал сюжеты из старых французских сборников, из современных событий, мешая их, приправляя перцем и прочими словесными специями…

Непристойность?

Обвинения звучали в этом…

Или — страсть к жизни во всех проявлениях?

Скорее это: ибо гуманизм подразумевал крен в сторону земного, что не могла одобрить церковь, подвергаемая осмеянию у Боккаччо.

Новеллы развиваются так свободно, будто существовали всегда: ленты повествований вливаются в нашу реальность с неменьшим блеском, чем когда-то…

Приключения переплетаются, плазма жизни пёстро бурлит, трагические финалы мелькают иногда, но снова всё рассыпается смехом, и нелепица многих ситуаций уморительна — как лицемерие попов.

Смешно и весело, и перевод А. Веселовского образцовый, другого не требуется — так и живут сверкающие истории в исполнении мастера.

Язык изящен и лёгок, словесное богатство поражает.

…Боккаччо писал и на народном языке — в свой неаполитанский период: он сочинил на нём поэмы «Филострато» и «Тезеида», роман «Филоколо», используя как основу конструкции средневековых романов.

Исторические и мифологические сочинения Боккаччо создавал на латыни, как и полагалось в то время, но строгость её претила весёлому нраву писателя, увенчанного лавровым венком при жизни.

Сто шесть женских биографий от Евы до Иоанны Неаполитанской — сборник «О знаменитых женщинах» — блещут каменьями, переливаются самоцветами слов, и… больше загадывают загадок, чем дают ответов.

Он исследовал творчество Данте и комментировал «Божественную комедию», не доведя эту работу до конца…

Разнообразие перехватывало огненными лентами творчество Боккаччо.

И вот он — коллекционер — снова рассматривает античные монеты, вглядываясь в изображение колесниц, дельфинов, пшеницы, сов, сопоставляя, мечтая и представляя ту жизнь, в которой хотелось участвовать, хотя бы прикоснуться к ней краем судьбы — пока лучатся и переливаются на солнце духа и правды восхитительные вечные истории «Декамерона».