Анатолий Андреевич Ким (р. 1939) — прозаик, драматург, переводчик, сценарист. Родился в городе Ынтымак Южно-Казахстанской области. Учился в Московском художественном училище памяти 1905 года, окончил Литературный институт имени А. М. Горького. Автор десятков романов, повестей и сборников рассказов. Академик Академии российской словесности (1996). Обладатель множества наград и премий, в числе которых премия «Ясная Поляна» (2005), Золотой орден Мугунхва за вклад в мировую культуру (2014, Республика Корея), премия «Независимой газеты» «Нонконформизм» (2016), орден «За заслуги в культуре и искусстве» (2022).

В арсенале Анатолия Кима есть фильм «Выйти на поляну из леса». Если воспользоваться метафорой, то Анатолий Ким вышел из леса русской литературы. И, конечно же, корейской. Он вышел из эпоса, притчи и давно стал классиком. Недавно у него вышло три книги. Это ли не повод поговорить о литературе, жизни и обо всём на свете с мудрым, красивым человеком.

С Анатолием Кимом беседовали Игорь Михайлов и Максим Земнов.

Фото Максима Земнова

— Анатолий Андреевич, в вашем романе «Белка» есть такие строки: «Но я не могу умолкнуть навсегда с подобающим мне смирением, потому что есть в природе такое неумирающее явление, как чувство неисполненного долга…» Роман «Остров Ионы» биографический. Вы исполнили завет «Белки»?

— Но я ещё не умолк навсегда с подобающим смирением! На ваш вопрос отвечаю: ещё продолжаю усердно исполнять долг.

А роман «Остров Ионы» метафизически-биографический, здесь скорее биография духа, нежели жизни.

— Метароман — в чём его смысл? Нет ли здесь лукавства автора, решившего подогреть внимание публики?

— Как вам угодно будет считать, дорогой!

А насчёт смысла подзаголовка — когда впервые написал обозначение «метароман», я ещё и сам не знал его смысла, просто так написалось. Здесь открываю вам свой главный метод создания своего искусства художественной литературы. Всё, что я написал в большой, средней и малой форме прозы, в драматургии, в поэзии, — это импровизация. Всё создано без заранее обдуманного плана, ничто не взвешивалось, не отбиралось из набранного заранее онтологического багажа. Говоря проще, всё моё художественное делание есть единый экспромт, мгновение которого растянуто в квантовом пространстве художнического сознания.

Короче, я что-то делаю, а потом сам осознаю сделанное. Убивать меня за это не надо, а бить можно, потому что я вношу возмущение в умы дисциплинированные, рациональные, ответственные, давно и прочно втянутые в когнитивный процесс привычной им литературной деятельности.

Вот вы, уважаемый собеседник, заподозрили даже, что я употребил подзаголовок «метароман» с лукавым желанием самопиара, чтобы таким образом взбодрить внимание читателя. Но некоторой снисходительности я заслуживаю только потому, наверное, что мои «метароманы», «романы-сказки», «романы-притчи», «повести-дежавю», «повести невидимок», «полифонические рассказы» всё же принимают издатели, и книги выходили, выходят и разошлись по миру на тридцати языках, помимо родного русского.

Теперь, переходя от духовного содержимого к авангардной форме моей прозы. Романы «Белка», «Остров Ионы», «Отец-лес», «Радости рая» и другие организованы по принципу музыкальной ПОЛИФОНИИ, высшего подразделения классической музыки (Бах, Гайдн, Гендель, Моцарт), когда одновременно звучат несколько мелодических линий, контрапунктно сплетаясь в форме фуги. Такой сознательный перенос музыкального принципа в литературу ещё никто не применял в русской словесности.

Когда-то в молодости меня накрыла, как цунами, полифоническая музыка Иоганна Себастьяна Баха, его месса си минор, и я стал упорно искать возможность применения этой музыкальной формы в литературе. И опять, я вначале не знал, как это сделать, но потом спонтанно нашёл решение. Первым полифоническим моим произведением явился роман-сказка «Белка».

— Вас считают одним из самых интересных современных философов среди писателей и писателем среди философов. А как вы считаете?

— Я по Хайдеггеру — философ, потому что философствую. На это имеет право каждый из нас. А «самый интересный» ли я «писатель-ибн-философ», не мне судить. Однако есть-таки моя особенная писательская философия, выраженная не в максимах философского трактата, а в чувствах художественного текста, в контентах музыкальных переживаний и подстрочных эмоций. Для сравнения скажем так: желание постигнуть теорию относительности Эйнштейна не математически, но поэтически, художественным переживанием.

Но у меня есть и личная философия Жизни. Она хорошо разработана в моих произведениях и носит название ФИЛОСОФИЯ БЕЗСМЕРТИЯ, с буквой «З» в середине. Имеется даже премия «Нонконформизм-2016» от «НГ», вручённая с формулировкой «За художественную разработку темы безсмертия».

В каждой чьей-нибудь философии есть некая онтологическая фишка, вокруг которой набирает когнитивные обороты торнадо этой самой философии. Скажем, «категорический императив», «отрицание отрицания», «относительность пространства-времени», «коллективное бессознательное» — «общее дело или воскрешение отцов»… В философии же БЕЗСМЕРТИЯ оком тайфуна, вокруг которого раскручивается торнадо мысли, является мыслеформа «Я ОДИНОЧЕСТВО».

Здесь предлагается пристально рассмотреть такое универсумное явление, как абсолютная единственность появления на свете человеческой личности, её неповторимость, её неповторённость, её единственность и ныне, и присно и вовеки веков и, в связи с этим — единственность прихода в жизнь любого человека. Другой такой больше не придёт на этот свет, но такой больше и не уйдёт из этого света. Он пришёл из дожизни в жизнь, и по закону единственности и неповторимости не может уйти из неё. Он умирает, но не может исчезнуть за чертой послежизни — в силу закона единственности. И он остаётся в Жизни, потому что однажды пришёл в неё, после смерти не уходит, а остаётся — призраком, привидением, великим императором, поэтом, учёным, первооткрывателем новых материков и просто доброй или злой памятью у потомков.

МЫ, общее Человечество, летим в пространстве Жизни на двух крылах, одно из которых уходит в дожизнь, а другое в послежизнь. Каждый из НАС безсмертен, хотя и умирает, потому что живёт без смерти, которая не есть царица Жизни, а её санитарка, гарпия, стервятница, пожирающая трупы.

Это и есть БЕЗСМЕРТИЕ человеческое, и его нельзя достигнуть, но вполне можно постигнуть, и пребывать в нём до последнего мгновения — а это, как вы понимаете, уже совсем другое существо, нежели «тварь дрожащая».

«Я ОДИНОЧЕСТВО» позволяет приблизительно представить, сколько же подобных Одиночеств существует в мировом пространстве вечности. Их столько же, сколько видимых и невидимых с Земли звёзд в небе. И приходит простая мысль, что устроение всеобщего единого счастья для всех невозможно. Если даже вырвемся за пределы галактики и «покорим космос». Смешно, господа! Лучше, наверное, покорить себя, преодолеть «ОДИНОЧЕСТВО Я» и найти счастье в себе самом, не улетая далеко в космос.

— Как-то вы сказали: «Я русский писатель корейского происхождения». То есть вы опровергли Киплинга «Запад есть Запад, Восток есть Восток, не встретиться им никогда…» Можно ли считать, что искусство наднационально? Кореец ты, русский — не важно, — тебя узнает весь мир, если ты талантлив.

— Я предпочитаю такой перевод знаменитых строчек Редьярда Киплинга: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, им вместе не быть никогда…» Но великий британец ошибался: он ещё не знал, что настанет эра НООСФЕРЫ, мир взорвёт техническая революция, придёт Интернет и смешает представителей западной и восточной цивилизации в одну общую виртуальную кучу малу. Не знал, что будут мировые войны, первая и вторая, которые свалят в одну общую братскую могилу сотни миллионов детей и Востока, и Запада. И после этих войн полководцев всех стран, с победой возвращавшихся домой, должно было бы встречать — как сказал древнекитайский мудрец Лао-цзы — траурной музыкой. Потому что все войны на земле и каждая — это поражение для общего человечества, которое обитает на планете Земля. Не знал Киплинг, что Запад создаст атомную бомбу и опробует её на Востоке. И что почти одновременно, с небольшой разницей во времени, выйдут в космическое пространство на Западе и Востоке. Итак, Запад и Восток это уже одно целое и неразделимое в решении роковых вопросов настоящего и будущего.

А тебя узнает весь мир, если ты очень талантлив. Невзирая на то, эллин ты, иудей, русский или кореец.

— Кто из русских корейцев на ваш взгляд заслуживает пристального внимания?

— Пристального внимания, как вы сами намекаете, заслуживаю я. Ещё я добавлю Виктора Цоя. Много лет назад, когда Виктор уже погиб, а я был жив, в Токийском университете была защищена докторская диссертация «Анатолий Ким и Виктор Цой в пространстве русской культуры». Феномен Виктора Цоя удивителен: вот уже более четверти века он остаётся кумиром молодёжи и фанатов русского рока. До сих пор можно увидеть на заборах и стенах старых гаражей надписи типа «ВИКТОР ЦОЙ, ТЫ НЕ УМЕР! ТЫ С НАМИ!»

Доброго внимания заслуживают Юлий Ким, Станислав Ли из Казахстана, Роман Хе с Сахалина, Валерий Пак, все они поэты, барды, каждый достаточно известен и знаменит…

— В книге «Любовь ЛА. Повесть-дежавю» вы показывает с нового ракурса библейского персонажа, царя Соломона. Это попытка по-новому интерпретировать старый миф или завет потомкам?

— После тяжёлой операции я лежал в реанимации двое суток без сна. Наконец я провалился в сон и увидел Соломона и других персонажей — принца О Дин, муфлона Серебряный Рог, дофонетическое изначальное СЛОВО и его антагониста — ЦИФРУ. «Любовь ЛА» — это не попытка интерпретации библейского мифа, а запись озвученного сна-повести-дежавю после выписки из больницы. Закончив повесть, я пару месяцев держал её на столе, не решаясь кому-нибудь показать. Потом мне прислали из Волгограда книжку-реферат по защите кандидатской диссертации Анастасии Поповой, и вдохновлённый высоким уровнем научного разбора моего непростого творчества, я решил послать «Л-ЛА» в волгоградский журнал «Отчий край». Там повесть-дежавю быстро напечатали.

— В анонсе к книге «Море подсолнухов» вы написали: «Но вот для меня настал такой возраст, когда я увидел плавный светящийся изгиб горизонта моей жизни, и мне захотелось собрать свои стихи под обложкой первой и, наверное, последней книги стихов»… Стихия Анатолия Кима — стихи или не поэтической прозы не существует?

— Литературная стихия Анатолия Кима — это загадка для него самого. Откуда что берётся… Но железно исходит она не из выучки, насыщенной научности, не от гордыни, желания переплюнуть Пушкина, Саади, Басё, а от художественной нирваны, что таится внутри души каждого человека и оттуда вырывается наружу, обретая внешний вид с помощью пера, кисти или благозвучия музыкальных аккордов.

Для Анатолия Кима его проза — это сплошь стихи, а поэзия может спокойно размещаться в стихах в виде прозы — верлибрах.

— Что вас привлекает в современной прозе, что отталкивает? Почему современники не могут достичь высот классики советских времен? Литература большого стиля умерла?

— 1) Какой коварный вопрос — «Что привлекает, что отталкивает». На этот вопрос мне отвечать трудно, ибо я вам не Тяни-Толкай… Однако попробую ответить на него. Когда в Советском Союзе началась перестройка, у меня был разговор с Валентином Распутиным. Он тогда стал помощником Горбачёва по культуре и жил в Москве, переехав из Сибири. Я у него спросил, почему в Союзе писателей СССР, в правлении которого я состоял, на меня почти не обращают внимания, не приглашают на масштабные мероприятия, в групповые поездки за границу, на литературные праздники в Пушкинское-Михайловское и проч. На это Распутин ответил со всей свойственной ему прямотой: «Я русский человек, а ты нерусский. Я судьбой своей ангажирован служить своему народу и должен откликаться на все его больные проблемы, откликаться на все его страдания и видеть все его беды. А ты от всего этого свободен, потому что ты нерусский — и поэтому смог в своём творчестве выйти на всемирность» Я сначала хотел обидеться на такую шовинистическую жесть, но потом подумал и согласился с Валентином. Действительно, в своей прозе главным достижением я считаю свой выход на «всемирность», проскочив все заливы, проливы, лагуны, внутренние моря, привязанные к различным течениям шестидесятников, постмодернистов, сорокалетних, деревенщиков, нон-фикшн и так далее.

Свободный от забот «русскости» или «нерусскости» в своей литературе, я смог вырваться за пределы пограничий социально-исторической территории русской словесности. Взлетев над всем этим, моя русская словесность обрела такую свободу, всесилие и чудотворство, что я и сам не знаю, что мне думать по этому поводу. Смиренно полагаю, это ДАР свыше.

2) И вы у меня спрашиваете о классических высотах СЛ, у живого вашего классика-современника? Разве я не достиг этих высот и не превзошёл их? Обижаете начальник!

3) Моя литература Большого стиля не умерла, она только родилась. Издавались, издаются и переиздаются мои шедевры прозы: «Собиратели трав», «Луковое поле», «Нефритовый пояс», «Соловьиное эхо», «Белка», «Отец-лес», «Остров Ионы», «Радости рая», «Стена», «Посёлок кентавров», «Онлирия», «Сбор грибов под музыку Баха», «Близнец», «Фиолетовая осень Хокусая», «Дом с протуберанцами», «Любовь ЛА» и др. По этим произведениям написаны докторские диссертации в России, Европе, в Америке, Азии.

— Вы написали две пьесы, сценарии. Назовите наиболее интересные экранизации, инсценировки.

— Я написал не две, а четыре пьесы: «Кукушки плач», «Дорожка феи в саду», «Прошло двести лет», «Пионовый фонарь», инсценировал роман «Белка». Всё это поставлено в разных театрах Москвы, в Новосибирске, в Алматы, в Литве, в Японии. Спектакль по «Белке» в Театре на Малой Бронной признан достойным войти в золотой фонд спектаклей театров Москвы. По моим сценариям и по мотивам моих произведений сняты фильмы «Сестра моя Люся», «Месть», «Выйти из леса на поляну» (киностудия «Казахфильм»), «Луковое поле» («Таджикфильм»), «Ивин А» (киностудия имени Довженко). Фильм «Месть» на Канском фестивале получил приз «Особый взгляд» и внесён Мартином Скорсезе в списки Фонда шедевров Канского фестиваля.

По всем законам природы и человечности я приближаюсь к тому участку своей жизни, где видимый горизонт уже заметно изгибается. Но я смотрю на это спокойно и незамутнённо ясно.

Я много и хорошо поработал, в своих произведениях сделал немало радостных открытий на путях беспрерывных поисков новых гармоний и высоких смыслов в бесконечном прекрасном и яростном божественном мире. Далеко не всё, что я сделал в своей литературе, усвоено и принято моими современниками. Но уверен, что радость, с которой я творил, посильно использовав ДАР свыше, в своё время придёт и к моим читателям.

«НЕТ, ВЕСЬ Я НЕ УМРУ» и «БУДУ ТЕМ ЛЮБЕЗЕН Я НАРОДУ», что призывал человека к той жизни, в которой ему станет свободно безсмертно и хорошо.

P. S. Это интервью не могло появиться, если бы не безмерная бесценная помощь моей жены и соавтора Лилии Пономарёвой, поэта, писателя при Российском союзе писателей, моего друга, хранителя и сестры милосердия.