Мячик подскакивал, упруго толкался о древнюю кирпичную стену и легко отделившись от неё падал на истёртые ступени. Было очень приятно наблюдать за его подскоками и перекатами. И дело не в мячике. Весь вопрос был в мальчике. Лет двенадцати, с выгоревшими волосами и выбившейся из-под растрёпанных штанов рубашке с короткими рукавами, он своей игрой не вписывался в эту старую площадь — залитую в советское время асфальтом.

            Что-то здесь было не так. Какая-то загадка.

            Я сидел недалеко от мальчика на скамейке и жевал мороженное. В жару мороженное приятно именно жевать: подтаявшее оно особенно мягко ложится на основание языка и каплями тает, стекая внутрь сладкой жизнью. Жизнь вокруг словно замирает в этот момент, а потом начинает идти помимо тебя и вокруг тебя: обтекая и не трогая — позволяя созерцать окружающее действо, поедая мороженное и лениво думая о своём. Французы так любят пить кофе: они стоят на балкончике своей квартиры или на улице при кафе с чашечкой кофе, зажатой двумя пальцами, в одной руке и блюдечком в другой. Стоят неподвижно, изредка отпивая по мелкому глоточку: расслабленно впитывая жизнь, текущую вокруг по улице, — они видят в этот момент всё и каждого: проходящих мимо со всеми их проблемами и радостями, написанными на их лицах. И одновременно они не видят ничего — глубоко погружённые в собственные мысли и личную жизнь.

            Мороженное таяло и стремилось к земле, я с удовольствием подбирал капли с вафельной корочки и созерцал замечательный летний день, про который иногда говорят: «поворотный день года». И всё-таки что-то в этом дне было не так. Я стал внимательно разглядывать площадь: бывший купеческий дом, в советское время Дом Советов нашего маленького, но с древней историей города, ныне это здание местной власти; ларёк с мороженным, развесистые деревья по краям площади, трёхэтажные оштукатуренные жёлтого цвета жилые дома с фронтонами, построенные ещё в царское время…

            Не то! Всё не то!! Взгляд ускорился, заметался: старая Покровская церковь, деревья, колокольня без центрального колокола, снятого при Хрущёве, вороны, всполошившиеся и летающие над деревом с котом, ползущим по ветке, край булыжной мостовой, выглядывающий из-под асфальта, голуби — торопливо подбирающие крошки, пока вороны в стороне заняты своим делом, снова церковь, бомж, сидящий у церкви с положенной у ног перевёрнутой кепкой, мальчик с мячиком…

            Вот оно! Мальчик с мячиком!! А что с ним не так?! Играет, нормально, сосредоточено даже — будто задачу математическую решает. Точно! Будто сложный математический расчёт составляет: мячиком по второй ступеньке, по пятой, десять раз по первой и один раз в стенку церкви. Удивительно, и ни батюшка, ни прихожане на него не ругаются и не замечают даже! Никто не замечает, кроме меня!! Нет, пожалуй, бомж замечает, а точнее, даже наблюдает за ним. Мячик снова по второй и третьей ступеньке, отскок и шесть ударов по первой — удар в стену, отскок в руки. Лицо сосредоточенное, на носу капля пота, рубашка прилипла к телу. Снова удар во вторую ступеньку. Срыв — мяч ушёл в сторону: видимо попал на выбоину на старых истёртых ступенях.

            Мальчик испуганно застыл, глядя, как мяч соскакивает по ступеням и неторопливо откатывается в траву. Потом сел прямо на ступени и, обхватив голову руками, мелко затрясся. Я хотел встать, подойти и успокоить, но словно прилип к скамье — в ногах образовалась слабость. И чем больше я сидел, поддаваясь этой слабости, тем тяжелее мне становилось, потому что накрыл стыд, а вместе с ним пришла слабость настоящая. Слабость и оцепенение: когда видишь всё вокруг и всё понимаешь, но не можешь и не хочешь сдвинуться и всё безразлично вокруг, но только мне безразлично не было. И ещё эта жара и каркающие вороны, и этот мерзкий запах от бомжа сбоку.

            Бомж тоже смотрел на мальчика: странным глубоким взглядом. Смотрел и молчал, и сидел, будто чего-то ждал. И действительно, рыдания стали тише, почти перестали подёргиваться плечи. Мальчик поднял голову и встретился взглядом с бомжом. Рывком поднялся на ноги, подошёл к сидящему, кинул в кепку монету, посмотрел в глаза и развернулся: чтобы уйти.

            — Стой! — сказали ему.

            Прозвучало это для меня так неожиданно, что я вздрогнул. Вздрогнул и мальчишка. Нога зависла в воздухе, не торопясь опускаться на землю. Он развернулся и снова посмотрел на бомжа.

            — Ведь ты не просто играл, верно? — бомж испытующе смотрел на мальчика. — Ты пытался изменить вероятностные потоки, — бомж усмехнулся, — и неплохо получалось, только немного не хватало концентрации, и расчёт шёл в будущее, а мысли направлены на изменение прошлого.

            Мальчик изумлённо смотрел на него. Сморгнул. С ресниц полетели капли.

            — Откуда?..

            — Сядь.

            Бомж подвинулся, освобождая место рядом. Мальчик скривился на долю секунды, но сел.

            — Ты думаешь, что без этого нет смысла жизни?

            — Нет… Для меня…

            — Возможно. Но почему ты решил, что вправе?!

            — Потому, что это касается только меня!

            Бомж усмехнулся:

            — Да, ты прав: каждый человек — это частица Бога, неотъемлемая частица, а значит, творческая, а точнее творящая — способная изменять или создавать мир. Ведь неотъемлемая частица Бога — в любом случае часть Бога, а значит — способна менять всё и вся.

            Мальчишка удивлённо вскинул голову.

            — Я… так не думал, я по рукописи… там про магию.

            Бомж усмехнулся снова.

            — А ты считаешь магия не от Бога?

            — Не знаю… — в голосе появились растерянность и ожидание.

            — А ты подумай, если Бог создал всё вокруг, используя какие силы он это сделал?

            — Свои, естественно, — мальчик улыбнулся.

            — Вот именно, свои. Вывод: силы вселенной — Божии силы, а вот уж как их используют — это другой вопрос.

            — Это как силой атома? – оживился мальчик. — Мирные электростанции или ядерные бомбы?

            — Ну да, и это тоже…

            — Значит, магия тоже — использование Божиих сил?!

            — Буквально — да. На деле всё немного сложнее: каждый человек частица Бога, неотъемлемая и обладающая абсолютно всей силой и властью Бога, способная творить и изменять, способная на…

            — Но, никто же не может… не получается… — перебил мальчик. — Даже изменить своё настоящее!

            — Ну, настоящее нет, а будущее вы постоянно меняете. И прошлое тоже менять возможно, а с ним и настоящее измениться. Возможно всё. Проблема в другом: вы не верите в истину, забываете, что вы часть целого, и потому теряете возможности этого целого — оторванный палец не может влиять на организм. Человек же — «наполовину оторванный от организма палец».

            — Не понял. Точнее, не совсем понял. Вы хотите сказать, что Бог организм — а мы, люди, каждый в отдельности, — его глаза, уши и пальцы?!

            — Точно, но не совсем правильно: каждый человек Бог, так как бесконечно малая часть целого это всё равно целое — одна капля крови человека — это сам конкретно этот человек, а единица измерения Бога — человек, он и есть сам Бог.

            — Бред какой-то. Тогда бы все способны были мёртвых поднимать и лечить живых!

            — А все и способны. Проблема не в возможностях Божиих у человека, проблема в единении с Богом. Чтобы воспользоваться всеми или частью этих возможностей есть два пути — прямой путь через единение, как у Христа, — тогда сам становишься единой с Богом частью и… теряешь собственную волю, точнее, она становиться общей с Богом волей — ты свою свободу воли вверяешь Богу в единении. Если это произошло полностью и без остатков, как у Христа, то становишься Богом или Он тобой — это уже неразрывно.

            — А второй путь, он проще?

            — Второй путь: как у магов. Они понимают лучше людей суть вещей и механизмы работы Божиих энергий в материальном. Они и используют эти энергии, тут уж как с атомом — может быть мирное использование во благо, а может и злое…

            — Но как возможно использовать во зло Божии энергии?!

            * * *

            Я сидел на своей скамейке. И боялся вздохнуть — настолько невозможной, неожиданной и интересной мне казалась эта полемика между бомжом и мальчиком. Тело одеревенело, и я с трудом спустил затёкшую ногу с колена другой. Будто тысячи иголок вонзились в плоть. Разминая руками мышцы, я всё прислушивался к разговору сидевшей на земле необычной пары: мальчика лет двенадцати, что говорил явно более взрослыми фразами и думал так, как не всякий взрослый способен, и бомж, который явно думал не о бутылке и где ночь переспать…

            — Ты ведь слышал о «свободе воли» человека?

            — Ну, да… человек способен выполнять любые действия по своему желанию.

            — Вот — любые! А значит, и добрые, и злые. И это не воля Божия, это воля человека. Так и получается, что Бог — это каждый человек, но не каждый человек может быть, а точнее, хочет быть Богом. Мы все хотим иметь возможности Бога, но при этом не хотим иметь волю Божию — мы хотим иметь свою волю, не он отделился от нас — мы отделяемся от Него этой свободой воли. Человек хотя бы и в частичном единении с Богом будет вести себя с окружающими людьми и миром, как Христос, и возможностями будет обладать Божьими. А точнее — не отделяясь от Бога, он станет пользоваться Божьими силами как своей энергией, и всем миром — как своим телом.

            — Значит, и погодой так можно управлять? Потянись к ней всем телом, мыслями, объединись и попроси — как командуя своим телом?!

            — Ну, почти, — улыбнулся бомж, — у каждого из вас это по-разному… главное верить, что получится, главное верить, что откликнется, главное, просто верить и стараться чувствовать: душой, телом, верой…

            * * *

            Я ехидно улыбнулся и всеми чувствами потянулся к деревьям, переулку, небу.

            — Ветер! — сказал я мысленно с силой и шепнул: «Ветер! Ты где!»

            В следующую секунду я испуганно застыл. Краем сознания я почувствовал какое-то изменение в пространстве вокруг меня, будто вокруг меня разрядился воздух, как удушаемому захотелось глубоко вздохнуть полной грудью, и в этот момент налетел порыв ветра. Напугав голубей, он растрепал мне волосы, по щеке мазнуло мокрым. Я вытер щеку рукавом и почувствовал неприятный запах. Послышался мальчишеский смех: «Не пугайтесь — это просто голуби. Не стоит пугать голубей!» И он снова засмеялся. Бомж тоже посмотрел на меня, улыбнулся и щёлкнул пальцами. Запах пропал. Я оглядел рукав, он был чистый, я удивлённо посмотрел на бомжа, а он снова улыбнулся:

            — Не смотрите на внешность и форму, старайтесь почувствовать содержание, а внешность, она обманчива.

            Мальчишка удивлённо переводил взгляд с меня на бомжа и обратно.

            — Это вы?! С ветром…

            — Да, это он, — кивнул бомж удовлетворённо, и снова повернулся ко мне: — Сегодня у вас получилось — вы поверили. И будет получаться всегда и во всём, если будет хоть капля единения с Богом, если вы будете искренне хотеть, искренне верить и, самое главное, — если ваши просьбы и желания не будут мешать или пересекаться с желаниям других… За сим, господа, мне пора, помните, Бог всегда с вами, даже когда вы не хотите быть с ним…

            Налетел резкий порыв ветра, я встряхнулся и удивлённо огляделся. Глаза слипались, как после сна. Я что, заснул на лавке возле церкви?!

            Всё вроде было как прежде: дома, церковь, вороны, мальчик играл с мячом, пьяный бомж готов был завалиться в свою кепку, проходящая мимо тётка неприязненно на него поглядывала.

            Я встал, размял ноги и, подойдя к бомжу, посадил его ровно, прислонил к рядом растущему дереву, кинул часть денег, что нашлись в кармане. Мальчик на меня не обращал никакого внимания, он сосредоточенно долбил в стену свою считалку. Бомж что-то несвязно пробормотал. Я оглянулся напоследок, перекрестился и пошёл в сторону дома. На душе было легко и светло, очень хотелось мороженого и кофе. И чего только не приснится на скамейке у парка. Я рассмеялся, раскинул руки и заорал во всю мощь своих легких:

            — ВЕТЕР!!!

            Через секунду налетел лёгкий порыв ветра. Я снова рассмеялся и закричал:

            — Ветер! В этом мире всё касается всех. И чтобы что-то изменить, надо учитывать интересы всех!!

            Ветер немного стих и теперь словно ласкал моё лицо ладонями.

            И в этот момент я понял, что по-настоящему счастлив и люблю всех, всех, всех на Земле. Оказалось, невозможно не любить всё и вся вокруг, если ты по-настоящему счастлив. Оказалось, невозможно жить и не дарить эту любовь окружающим, ведь это счастье выплёскивается из тебя и зажигает лица встречных людей улыбками и включает на всех перекрестках жизни зелёные светофоры!

            Счастья Вам ЛЮДИ!

            И пусть Бог пребудет с Вами!!

            Москва

            24.02.2017

            http://proza.ru/2014/01/27/570