— Тоже мне придумали! Вино из мороженого винограда! Вино, как вино, ничего необычного… Надо было сливовое брать! — Милена, наш бухгалтер. Говорит о сливовом вине, но сама бокал с айсвайном в руке держит.

            День рождения компании, все свои. Когда-то начинали с четырёх человек и комнатушки, теперь нас десять, и всё как положено: офис, секретарь, кофемашина, корпоративы. Раньше в боулинг ходили, пару раз в Красную Поляну на выходные летали. Теперь тише, скромнее, вкуснее, по-домашнему. Пьём мало, но с толком — айсвайн, вино из замороженного винограда.

            — Виноградные гроздья висят на лозе, пока не затвердеют от мороза… Это вино ещё древние римляне придумали… — умничает программист Мишка Иванов.

            — Была я в Риме, жара там, откуда морозам взяться? — не сдаётся Милена.

            — Жара, жара… ты когда была в Риме? Летом? — наш директор Сергей Ваныч, но Мишка уже выпил, и многословит:

            — Был такой древнеримский поэт Марциал. Какие у него стихи, не скажу, а в вине он разбирался, писал, что виноград следует оставлять на лозе до ноября, пока он не затвердеет от мороза!

            К вину сырная доска и поднос с пирожками. Сыр, как сыр, но пирожки… Пирожками распоряжается-одаривает Милена. Про такие пирожки говорят «отведать и вкушать». Я отведал пирожок с лисичками, потом с яблоками и курагой, с палтусом, опять с яблоками и курагой, и теперь стою рядом с Миленой. Чего душеньке ещё желать? Обзор у меня шикарный — рядом вздымающаяся грудь Милены в блузке с декольте, а дальше, на столе, поднос с пирожками.

            — Невероятно вкусно! Я у твоих ног! — это я Милену охмуряю, пирожки хвалю.

            Я её второй год охмуряю. Как со своей третьей женой разошёлся, так на Милену глаз и положил. Одна, квартира у метро, блондинка и наш бухгалтер. Всё понятно? Железный гвоздь, окутанный сладкой ватой. Длинные волосы, огромные ресницы, пухлые губы… И тональный крем на лице цвета загара, густой, почти штукатурка.

            — Тебе какой пирожок? — Милена нагибается к подносу — ах! Какие прелести! — протягивает вилку, один удар, пирожок пронзён… и Милена даёт мне вилку с бездыханным пирожком.

            Если тональный крем стереть, ресницы отклеить — что будет под штукатуркой? А ну как там трещины и дырки? Вдруг и волосы Милены, прекрасные белокурые локоны — парик? Тьфу ты! Ледяное вино уносит меня не в ту сторону.

            Пирожок на вилке с яблоками и курагой. Никакого разнообразия, топчусь на месте, надо переходить в наступление. Где же у Милены слабое место?

            — Вкусно! Ты чудо-хозяйка! — сообщаю я Милене.

            — Это не мои, — возражает Милена.

            — Они покупные! — встревает секретарша Оля. — Второй раз заказываем, ты тогда на больничном был. Самые вкусные — с капустой. Капуста квашенная, копчёное сало, красный лук, морковь, а тесто какое…

            Оля хватает с подноса пирожок, и протягивает его мне. Сцена забавная — Оля напротив нас с Миленой, через стол, не дотянусь, чтобы цапнуть пирожок. Тогда надо оторваться от Милены, пойти к Оле…

            Подожди, что она про капусту говорила?

            — Давай мне! — капустный пирожок перехватывает Мишка.

            — Мы покупали уже, да, — подтверждает Милена. — Дорогие, по цене как пирожные, но вкусные, стоят таких денег. Это же Машенькины пирожки, «Машенька и Медведь». Во-он, коробка лежит, видишь картинку: Машенька, медведь… Машенька убежала от медведя и короб с пирожками с собой унесла. А в коробе пирожки…

            Машенька, Машенька… Пирожки с капустой… Рыжие волосы, курносый нос и алые губы, я целовал и целовал их, бесконечно целовал и не мог нацеловаться. Так и ходили с опухшими губами, я и Машенька.

            А как я врал тогда своей жене Свете, вспомнить стыдно, какую околесицу нёс. Света внимательно слушала, кивала. Верила, не верила?

            Света красавица была такая, что на неё наши молодые преподы засматривались: чёрные волосы до поясницы, белолицая, румянец на щеках, как на летнем яблоке. Худощава, так не всем пончики.

            Мы были студентами, четвёртый курс, общага, голодно, неуютно, блинчики с мясом, пельмени, мороженая овощная смесь, почему-то красиво названная мексиканской, а на самом деле — морковь, перец, кукуруза. Света даже эти овощи пережаривала, недожаривала, переваривала. Однажды вечером мы ели котлеты. Котлеты, как вкусно и гордо звучит! Они тоже были из отдела заморозки, но котлеты после нескольких дней мексиканской смеси! Это был почти торжественный ужин: котлеты, гречка, салат, овсяное печенье. Котлеты снаружи сгорели, а внутри были морожено-сырыми. Салат как салат, а гречку варил я. Потом мы скрипели на общежитской койке, Света гремела своими костями и стонала.

            Отскрипев, уткнулась носом в подушку и заснула. Мы лежали на общежитской койке, в окно тянул сквозняк, в брюхе у меня бурчало.

            Я хотел жрать, хотел тепла. И дохотелся, получил Машеньку.

            Машенька была заочницей, я увидел её в библиотеке. Пусечка-пусечкой, в розовом мохнатом свитере, на столе книга, в которую она старательно глядела. Я соблазнил её в тот же вечер. Позвал к своему приятелю в гости. Выпили, пошли на балкон. Все, кто не первый раз в этой квартире бывал, знали, для чего балкон. Приятель сушил там рыбу на бельевых верёвках. А в углу стояло кресло. Пока девица озирается, на рыбьи морды смотрит, надо быстренько её к креслу подтолкнуть, и дальше кто во что горазд. Я сразу слабое место Машеньки нашёл — она млела от поцелуя. Там, на балконе, на кресле, я её и совратил. И полюбил.

            — Да ты знаешь, какая я в постели? — Оля неплохо выпила и пристает к Мишке Иванову.

            Программист, на которого в трезвой жизни мало кто из коллег обращает внимание, тут же расправляет плечи, делает грудь колесом. Был дохляк-дохляком, а тут раздулся, очки в карман убрал. Но от римлян пока не отстал:

            — Римляне не знали про криогенную экстракцию, поэтому ледяное вино у них не всегда получалось. Должен быть заморозок, а не мороз. А криогенная экстракция!.. — Мишка поднимает вверх указательный палец и делает паузу. Оля, пошатываясь, задирает голову и заворожено смотрит на Мишкин палец. — Криогенная экстракция замораживает виноград искусственным методом.

            Никто ничего не понял.

            — Вино из морозилки, — добавляю я.

            Оля смотрит на меня, Милена улыбается и протягивает мне ещё пирожок. С квашеной капустой, луком, морковкой, и копчёный привкус… копчёное сало, конечно же.

            Мы с Машенькой вернулись с балкона под понимающие ухмылки хозяина квартиры и его гостей, вызвали такси, и Машенька увезла меня к себе. У неё была однокомнатная квартира, в том самом виде, что осталась от почившей бабушки. Старые выцветшие ковры на стенах и полах, стенка с хрусталем и фотографиями, тяжёлые портьеры. Машенька не делала ремонта, не меняла мебель, а на кухне жарила-парила-варила в бабушкиных кастрюльках и сковородках. И уверяла, что в них гораздо вкуснее, чем в силиконовых формах для выпечки или антипригарных сковородах.

            — Это бабушкина сковорода для блинов. Я её не мою, только протираю, потом наливаю немного масла, ставлю на плиту. Прогреваю, даю остыть и ещё раз протираю. А когда жарю блинчики, смазываю её кусочком сала. Так делала бабушка. А блины на ней такие вкусные… хочешь, я поставлю тесто для блинов? Бабушка говорила, что…

            Такое ощущение, что бабушка, услышав внучкин голос, зашаркает ногами и явится на кухню.

            — Я думаю — а что если блины и пирожки делать на продажу? Блины можно с творогом, яблоками, а ещё хорошо… Не все же любят пирожки печь, а если сделать ассорти из разных пирожков…

            У меня было верное средство прервать Машенькино красноречие, я целовал её. И были блины, блины, божественные, горячие, тоненькие, пористые, с дырочками. Машенька поливала их топлёным маслом. Я… тут какие угодно глаголы: пожирал, трескал, уминал их… потом с набитым животом плёлся в общагу, где меня ждала жена Света и мексиканская смесь…

            — Боже, какие вкусные! Объелась! — вздыхает Милена. — Хорошо, что пирожки заказали, люблю я домашние.

            — Думаю, что ты сама чудо-хозяйка! — льщу я изо всех сил.

            Приносила ли Милена свою стряпню к нам в офис? Не помню. Кажется, были изумительные эклеры на её день рождения… А ёщё пирог, рыбный пирог! Как же я забыл? Точно, был рыбный пирог, Милена несла его и ставила на стол. Пирог был из красной рыбы, нежнейший, сочнейший, вкуснейший!

            Своя квартира у метро, эклеры, пироги, хороша собой. С чего я вдруг решил, что под всей этой красотой — арматура, штыри и болты? Ну да, бухгалтер, финансы нашей компании у неё под жестким контролем, и между собой мы её зовём железной леди.

            А у меня никаких штырей и болтов. Я живу у мамы. У мамы дача, огород, ехать в электричке, идти пешком со станции, копать, чинить, копать, полоть, копать... На столе круглый год капуста и картошка. В роли мяса — кабачки.

            Жёны приходили и уходили, мама оставалась.

            Я ушёл от Светы к Машеньке. Света от изумления только очки поправила. Не ожидала. Стыдно до сих пор. Умница необыкновенная, кандидатскую защитила, в нашем институте завкафедрой. Наверное, так и жарит покупные котлеты. Стыдно, но я не виноват. Я таким вырос — голодным. Мать и отец с утра до ночи на работе, столовка в школе, дома — хлеб на столе и шиш в холодильнике, жди, пока придёт мать с работы, сварит макароны и колбасу пожарит. Я на хлеб брызгал водой и макал ломти в сахар, вот и вся еда до позднего вечера.

            У Машеньки я блаженствовал и отъедался.

            А потом затосковал по воле. Это в сказке Машенька как зашла в избушку Медведя, так и попала к нему в плен, жарила, убирала, и ни шагу за дверь.

            В нашей истории Машенька жарила-парила и набивала Медведю брюхо. Как только я говорил, что мне нужно куда-то за порог, на кухне тут же шкворчало и булькало. Я объедался, валился на диван, Машенька квохтала надо мной: плед поправит, чай принесёт… А потом ускользала на кухню, откуда доносились такие запахи…

            Откормила и перекормила. Тощий сутулый парень стал плотным дядькой с брюшком, ежедневное дело которого — выбрать, что его душеньке угодно: ленинградский рассольник с говяжьими почками, курник, жюльены в блинчиках, говядину в карамельном соусе и пирожки, пирожки!

            От бабушки ей достались и кулинарные книги, Машенька читала рецепты, а я предвкушал…

            — Кубанский борщ готовится с фасолью и черносливом, «старым» салом и чесночными пампушками. А ещё, представляешь, есть борщ с жареными карасями! Подаётся с чесночными гренками. Борщ с уткой и ватрушкой, московский борщ на квашеной капусте со свиными копчёностями и колбасками. А-а, смотри, а тут рецепт, в котором белая, жёлтая и фиолетовая морковь!

            Где она брала деньги? На работе я только числился, потому что всё время брал больничные, у Машеньки была подруга в поликлинике. Зарплату приносил мизерную, а Машенька училась на заочном и нигде не работала. Тогда я не задумывался. Только потом, когда я удрал от Машеньки, и прошла пленительность третьей жены, я неожиданно для себя вспомнил Машеньку: как она? Нигде не работает, последние бабушкины серьги-кольца продала?

            Тут меня кольнуло чувство вины, но я успокоил себя: не пропадёт, с её-то умениями…

            От Машеньки я ушёл к Асе, третьей жене. Удирал позорно. Машенька поехала на кладбище, на могилку бабушки. О чём она там с бабушкой шепталась, не знаю, но раз в месяц Машенька заваривала чай в термосе и покупала конфеты «Клубника со сливками», которые бабушка любила. Будто та выберется из гроба, сядет на краю могилки и будут Машенька и бабушка чай пить с конфетами.

            А я, как только Машенька закрыла дверь, тут же сложил в сумку вещи, не забыл и пирожки, что Машенька утром испекла. И дал дёру. В автобус почему-то не сел, пошёл через парк. Шёл долго, озираясь — не мелькнёт ли вдогонку рыжая грива Машеньки. Устал, сел на детской площадке на спил дерева, вспомнил сказку:

             — Не садись на пенёк, не ешь пирожок!

            Не стал есть, принёс матери. И сели мы чай пить. Машенька с бабушкой, а я с матерью. В родительском доме только гречневая каша была, не солёная, мать тогда на бессолевой диете была. И мы с матушкой эти пирожки, даром что солёные, с чаем умяли.

            Наелись, и уж потом я позвонил Асе: свободен, люблю!

            С Асей мы прожили пять лет. Асю я видел по воскресеньям, в остальное время работал круглосуточно, расплачиваясь за квартиру и машину. А потом Ася, не моргнув глазом, оттяпала и машину, и квартиру. Оборотистая была, не то что Света и Машенька.

            — Эти пирожки, с капустой — самые вкусные. Берите, Сергей Ваныч, — слышу я голос Милены. — А чай мы с эклерами пить будем. О-о, наш экономист на ногах еле стоит… Надо его в кресло посадить, во-от так, мы его потом в машину и домой.

            Это они обо мне? И я уже в кресле сижу!

            — Я его могу отвезти! — верещит секретарша.

            — Кому надо, тот и отвезёт, — загадочно отвечает Милена.

            * * *

            — Ну вот, — сказала Милена, — напились мы вашего мороженого вина! Ты хоть что-то помнишь из вчерашнего?

            Милена лежала рядом: длинные белые локоны, пушистые чёрные ресницы и аккуратный слой тональника. Неужели она проснулась раньше меня и успела сделать идеальный макияж?

            Утреннее солнце хлынуло в комнату. Милена вздохнула и встала. В лучах солнца она была богиней, красавицей, Афродитой.

            — Шторы забыли вчера закрыть!

            — Ш-шшых! — шторы свистнули и через мгновение стало темно. Рядом качнулся матрац.

            — Хорошо, что суббота… Закажем еду? — спросила Милена.

            «Закажем? — повторил я про себя. — А как же эклеры, рыбный пирог? Неужто из «Машеньки и Медведя»?

            — Ты вчера весь вечер такой задумчивый был…

            — Да так, вспомнил… ерунда какая-то…

            Точно сказал, ерунда, незачем дурью маяться. Солнце хотя и слепило глаза, но роскошные бёдра Милены я успел разглядеть. Пару месяцев повстречаемся, а там и про загс подумать можно. Тональный крем, так тональный, какая разница. Прекрасно будем жить… И еду всегда можно заказать: кулебяки, пироги, пирожки. Машенька, Машенька!