Со сцены

Из долгих путешествий и отлучек

Я возвращаюсь, память торопя,

К тому пути, что мной давно изучен —

И только вновь, и никогда опять.

Тот путь к роялю внове с каждым шагом.

И мне ль молчанье клавиш не спугнуть,

И не воспеть Создателю за благо —

За ту, во мне звенящую струну,

Которая на маленькой планете,

Где жизнь подобна хрупкому лучу,

Поёт о том, что в счастье верят дети.

И я их счастью в музыке учу!

Сочельник в Донбассе

(Колыбельная войны)

Ночь скучает по луне,

ландыш белый — по весне,

по окну скучает кошка,

по горбушке — хлеба крошка…

Ждут пустые кошельки

нескудеющей руки,

а початые бутылки

ищут боль в твоём затылке.

Ждёт пустынный горизонт

отчужденья новых зон,

и гудят срамные стяги

под похмельный рёв присяги.

Чёрным небом чёрный дым

над урочищем седым

кличет всех, кто скован страхом,

встать! И снова прах над прахом…

А над всем — звезда в окошке,

счастье в розовой ладошке,

Мать с Младенцем и волхвы,

и обет: «НИКТО НА ВЫ».

Примечание

«Никто на вы» — слова с иконы Божьей Матери: «Аз есмь с вами, и никтоже на вы».

Вставай!

Слышишь меня, мой друг?

Ветер гудит иль пламя?

Это в три цвета знамя

Чертит над нами круг.

Слышишь, мой друг, вставай!

Горечью, болью, плачем,

Верой! А как иначе

Нам достучаться в рай,

Где не бывать войне,

Где дом наш тих и светел,

Где в нём смеются дети,

А не кричат во сне?

Есть у терпенья край.

Мать да обнимет сына.

Все мы в пути едином.

Слышишь, мой друг, вставай!

Осень у постели

Смотри, как лист дрожит на ветке,

От ливней частых не бежит.

Как весел он под солнцем редким,

Как ножкой цепкой дорожит.

А кто на двух стоять боится.

Ну, хворь! Ну, боли вечный ад…

Я знаю. Всё ж, давай учиться:

В окошке видишь — листопад.

Иной листок — в канаву прямо,

Ему под небом не кружить.

А наш пример — вон тот, упрямый.

Учись! Он долго будет жить.

Memory

(Моё ссыльное детство)

На планете моей есть рояль и цветок,

И шарманщик седой с попугаем на ветке,

И румяной зарёй обагрённый восток

На тетрадном листке, зарешёченном клеткой.

Есть и жёлтый песок, где ногам горячо,

И прохладный рубин в затенённом бокале.

Это будет потом, а пока, а ещё —

О начале пути, лишь о самом начале.

В строчку «счастье» впишу. Только вымолви, Бог,

Как упрямство сломить в непослушном запястье?!.

На тетрадном листке: «Мама. Снег. Бодайбо».

А в барачном окне переплёт, как распятье.

Я всё ж иду

«Дум спиро сперо» — верная подружка —

Кивает светом в смутном далеке,

Пока я мну постылые подушки

И трещины считаю в потолке.

Лепечут мудрецы: «Отбрось заботы.

Ведь в реку жизни дважды не войти.

Дождись от неба милостивой квоты

И не ищи тернистого пути».

Я всё ж иду — неверною походкой —

Туда, где засиделась на мели

Судьбы моей отчаянная лодка,

И в вёсла превращаю костыли.

Пусть Скарамуш потешится насмешкой

Над немощью усилья моего.

Я всё же не сменю «орла» на «решку»,

И мы ещё посмотрим, кто кого.

Вот только б разорвать поруку круга,

Где зло жиреет, а добро — с сумой,

Где жертвенник безверием поруган!

Господь, яви мне путь к себе самой.

Из лета

Я выхожу из лета —

Невольница поры —

Как через все запреты

Выходят из игры.

Устала я цепляться

За милость бытия

И снова удивляться,

Что тлеет жизнь моя,

С прогорклостью таблеток

Не путать вкус еды,

Привычно ждать отметок

За прошлого труды.

Всё унеслось по речке

В кисельных берегах:

Венчальное колечко,

Надежда, радость, страх,

Молитвы труд усердный,

Поклон, погост, порог…

О, Боже милосердный,

Верни мне память ног,

Чтоб до конца тоннеля

Мне всё-таки дойти,

И губы чтоб успели

Сказать тебе: «Прости!»

Лесная песня

Сосна росла, как будто пела,

И в синь небесную звала,

Своё оранжевое тело

Дождю залётному несла,

Ревнивых веток нетерпенье

Купала в пене облаков

И решетом кудрявой тени

Ловила рыжих мотыльков.

А дольный ветер холил травы,

Кукушкой плакал по ночам,

И знал про все её забавы,

Но шумной кроны не качал.

Он тоже пел, и песен этих

Мотив прекрасен был и тих.

Безумным утром на рассвете

Ей довелось услышать их,

Когда к земле сырой припала,

Тропу метя печалью кос…

Ах, сколько слёз рекою талой

На песни эти пролилось!

Янтарный дождь — всей жизни плата.

Прощайте, синие шатры!..

А ветер пел и плакал, плакал,

Пока стучали топоры.

Умолкли песни. Обе. Разом.

Иной на просеке уют.

На уцелевшем дубе стразы

Кукушки слёзками зовут.

Обещание

Я вернусь к тебе ребёнком,

Я цветком к тебе вернусь.

Ты меня в капели звонкой

Не узнаешь, ну и пусть.

Я вернусь строкою гибкой

Под усталое перо,

А исправленной ошибкой

Поверну в твой дом добро.

Я вернусь к тебе надеждой,

Как спасительный привет,

Когда ты зависнешь между

Быть — не быть, любить — иль нет.

Я вернусь к тебе улыбкой

И прильну к губам любя,

Когда плач последней скрипки

Исповедует тебя.

Я вернусь…

К праздности

(Сонет)

Я праздность музой величаю,

Я с ней в мечтах и ночь, и день,

К трудам вернуться обещаю,

Когда наскучит жизни лень.

Я так хочу освободиться

От «надо», «скоро» и «вперёд!»,

Где опостылевшие лица

Толкуют к счастью верный ход.

А я и так счастливой буду:

Не звать гостей, не мыть посуду,

Молчанье долгое храня,

Уснуть в юдоли одичалой

И ждать, когда под одеялом

Мурлыка-кот найдёт меня.

Retro

Средь вялой суеты больничной прозы,

Где я блюла предписанный покой,

Как хороши, как свежи были розы,

Протянутые Вашею рукой.

Нам время благосклонно уступило

Свиданье с прошлым, где и дом, и сад,

И нет войны, и школьные перила

Под нашими ладонями дрожат.

С рассветом встать и до полночной тени

Весны приметы истово читать!

Акаций буйство, пиршество сирени —

Всё было нашей юности под стать.

И не было конца, но лишь начало,

Где думы страстны, помыслы чисты,

Где нас любовь отчаянно качала

На гребне торжествующей мечты…

Средь вялой суеты больничной прозы

Мне только снится истинный покой.

Всему виной нечаянные розы,

Протянутые Вашею рукой.

(Донбасс, война)

Сезон охоты

(Регтайм)

Такса подметала ушами асфальт,

Такса потеряла свой простуженный альт.

Ни теперь полаять, ни спеть на луну,

Ни вороньи стаи погнать, ни волну!

Альт скулил и плакал на газоне пустом:

«Где ж вы, мои лапы и уши с хвостом?

Как теперь побегать, как дверь поскрести?

Как ушам поведать, где им лучше мести?»

Уши не хотели, чтобы ими мели.

Возле старой ели уши шорох нашли.

Шорох заметался в мышиной норе

И напомнил таксе о забытой игре,

Где по шею в листьях, в пожухлом лесу

Можно к норам лисьим гнать себя и лису,

Где заблудший альт, свой покинув газон,

Станет открывать вместе с таксой сезон!

Я хочу досмотреть

Я хочу досмотреть своей жизни кино

До финала, до самой развязки,

И сыграть то, что мне по сюжету дано

Всё как есть, без суфлёрской подсказки.

Мне судьбы колесо было дыбой порой,

А полынь сладким мёдом казалась.

Но вилась кинолента, и главная роль

Удавалась мне, всё ж, удавалась!

Я сумею допеть, доиграть, догрустить.

Во мне сил ещё самая малость

Исповедует радость прощать и любить,

Только… только бы лента не рвалась.

Иди и смотри!

(Из дневника журналиста)

Пылает город мой. Под гул снарядов

Я здесь не сплю и не считаю дней.

Опять иду на звуки стеклопада.

Все мысли о войне, опять о ней.

Седая мать — незрячая как будто —

Стоит у стен, где дом стоял вчера.

«И ты один из них?» — как Цезарь Бруту,

Мне бросила и вышла со двора…

Дитя бежит от тени самолёта,

В ладошке запах мамы. А потом

Не маминой рукой печальный кто-то

Даст хлеб и суп и, может, даст пальто.

Смотрите все, как дети из подвалов

Выходят, разучившись говорить.

Вожди, «народа слуги», генералы,

Смотрите! Им хотелось просто жить.

Взгляни на ту, что отдала вам сына.

А он в бою без правил, до поры

Не пал, как дед геройски под Берлином,

Безвестным в степь донецкую зарыт…

Седая мать с потухшими глазами,

В которых лишь вопрос «И ты из них?»,

Стоит передо мной, как боль и память,

Как совестью измучившийся стих.