* * *

Рынок на краю посёлка,

мухи, пчёлы, осы, гнус.

Прилетает невысоко,

я моргну и не прогнусь.

Я чихал на банду эту

с каменистого бугра.

Смерть всегда к лицу поэту,

Вечность — краткости сестра.

Я увит листом лавровым

супа медленных огней.

Я сосуд пятилитровый

крови с мыслями о ней.

В терему она высоком,

выше птиц и облаков.

Ясный перец, ясный сокол

цепи разорвёт оков.

* * *

Догорает августа лампада,

сокращая световые дни.

В полднях золотого солнцепада

всё заметней вечера огни.

В паутинках мимолётной грусти

всё тревожней сумерек печаль.

Полночь осторожно веткой хрустнет,

нарушая тишины печать.

И вспорхнёт испуганная птица,

словно сердце глупое в груди.

Осень частых серых репетиций

открывают каплями дожди.

* * *

Светит солнцем отражённым

серебристая Луна.

До зубов вооружённый,

бьётся Август, ночь длинна.

Мне по-прежнему не спится

в пулемётной трескотне.

Смерть разносят, словно пиццу,

пули-дуры. Как в копне,

взрыва рядом, встало дыбом

всё, что лето собрало.

Кот учёный пал под дубом,

будто бы и не было

иллюстрированной книжки,

шрифт бумажный на полу.

Стёкла битые-врунишки

процарапали, как плуг,

кварцевым стеклом зеркальным

белых стенок полотно.

Я живу маниакальным

миром, как в глухом кино.

* * *

Очень жарко и прилетает,

и взрывается где-то здесь.

И спокойствия не хватает.

И, как туча, от пыли взвесь,

и скелет из металлолома,

перевёрнуто всё вверх дном.

Степь горит и дымит солома,

чёрный вихрь веретеном

пронесётся и тихо станет,

утрамбуется всё в грунты.

Только ангел смиренный стонет,

не боящийся темноты.

* * *

День выдался кровавый и жестокий,

как принято у европалачей.

Опять бомбили город на Востоке.

Родной мой город, а для них ничей.

Снаряды в центр легли, как на учении,

и снова жертвы, как заведено.

Мы восемь лет у них в пересечении

прицелов всех систем, и заодно

они хотят всё вытравить из памяти

и уничтожить свой и мой народ,

стравив нас, как юродивых на паперти,

и вырастить у нации нарост

на всём святом, чтобы родства не помнили,

чтоб кровь лилась славянская в веках.

Чтоб правнуки на дедов руку подняли

и оставались вечно в дураках.

* * *

Усталость накапливается лавиной

и равнодушие, как форма существования

мозга с надкушенной половиной.

Я, как птица в местах кольцевания,

пойман в сети ударных волн,

не различая оттенков боя,

осколков жизни, летящих вон.

А небо хмурое и рябое

дымится догорающим естеством

имущества, утвари, хозпостроек.

Хаос, нарушающий статус-кво,

жилища, разрушенного как Троя,

и подворотни посмертный хрип,

входные двери, сорванные с петель,

и канонады ведущий ритм,

и улица скомкана,

как постель…