Я видел этого человека единственный раз в жизни. Обстоятельные беседы с ним не вёл, ни о чём его не расспрашивал. Почти всё, что хочу поведать о нём, услышал позже от знавших его людей. Почти всё, кроме того, что видел своими глазами во время непродолжительного общения, происходившего в точно обозначенный день — воскресенье 19 августа 1979 года.

Тот день в Москве выдался умеренно жарким — в четыре часа пополудни термометр показывал плюс двадцать шесть. Небо затянула полупрозрачная пелена, пробивавшееся сквозь неё солнце не жгло прямыми лучами, а лило на землю волны тепла, было влажно и душновато.

Именно в тот день мы с институтским другом-однокашником (ныне известным литератором Александром Л., а тогда просто Сашей) собрались посетить могилу Бориса Пастернака в подмосковном посёлке Переделкино. День был выбран не случайно — он упомянут в пророческом стихотворении Пастернака «Август»:

…вдруг кто-то вспомнил что сегодня

Шестое августа по-старому,

Преображение Господне…

С нами должен был ехать третий спутник, однако Саша не сказал мне заранее, кто он такой, а я не полюбопытствовал.

Поколесив на ушастом «запорожце» по улицам московского района Коптево, мы въехали во двор ничем не примечательной серо-кирпичной пятиэтажки. И почти сразу в чёрном проёме двери одного из подъездов появился человек необычного вида. Это был мужчина средних лет, одетый в серенькую рабочую робу и неказистые штаны, обутый в галоши на босу ногу; в руках он нёс большую садовую лейку и лопату.

Саша представил нас друг другу. Мужчину звали Эммануил Ефимович Лифшиц. Ничего семитского в его наружности не было, он вполне мог сойти за рязанского деревенского мужика: почти круглая лысая голова, большие оттопыренные уши, нос картошкой, широкий рот от уха до уха. Речь его была правильная московская, манера держаться стеснительная и зажатая. Я несколько раз ловил брошенные на меня недоверчивые взгляды, причину которых узнал позже.

Час был ранний, день выходной, кольц