Под знаком отца

…его черты хранит судьба моя:

отец скончался много лет назад.

Но силу памяти давно изведал я:

Она — есть отрицанье забытья,

И я такому варианту рад.

…как папа, с нежной жадностью порой

со сковородки макароны ем…

Не в этом дело! В чём? Ответь! И твой

привычный баритон звучит совсем

отчётливо, спокойный и густой.

Я растревожен и, конечно, нем

в тугом силке иллюзии простой.

Ты, помню, на скамеечке сидел,

И разморило, а потом заснул.

Я двигался домой — довольно дел,

Чтоб не будить. А кто сейчас вздохнул?

…а летом мы бродили между дач

в Калуге, о насущном говоря…

…не знал тогда я норов неудач,

не тяготили дни календаря…

Обрёл ли ты покой на высоте,

Немыслимой для наших малых тел?

Духовные сады во красоте

в благоуханье истины узрел?

Твой знак сияет тихо надо мной.

И на пересечении дорог

хочу тебя спросить — скажи, родной:

есть от меня на этом свете прок?

Мрамор

Мрамор, вызревающий в земле,

Обещает красоту и вечность,

Вечность, превращаемую в вещность

Статуй и колонн на много лет.

Мрамор сам сиянием хорош,

Сложные прожилки покрывают.

Истины, которые найдёшь,

Мраморные грани подтверждают.

Подводный мир

Начинка толщи вод —

Кораллы, рыбы,

Моллюски, их изгибы,

Актиния цветёт.

Сады, костры, огни —

Всё выпукло и немо.

А эти хризантемы —

Что под водой они

Забыли — тут?

Сиреневые кольца

С присосками растут.

Охоты всякой польза

Понятна, правда, спрут?

Подводный мох. И риф

Коралловый белеет,

Приемля стайку рыб

Бесстрастно — как умеет.

Мир совершенный — ты ль

Предстал на самом деле?

Понятна еле-еле

Сияющая быль,

Что много краше грёз,

Цветастей радуг.

Растенья вроде пагод,

Ежи, мерцанье звёзд.

Зияющая щель,

Края даны неровно.

Нет под водой углов, но

Всё плавно. Мель?

Обман скалы? Она

Мощней церковной догмы.

А может, форма сна

И нарушенье нормы

Подводный тот

Мир тишины цветастой?

Нет, сам собой живёт,

И, с космосом согласный,

Едва ли он зовёт

Участвовать в подобной,

Весьма подробной

Чудесной жизни нас —

Достаточно опасных.

Мерцает чей-то глаз

Из дебрей нежно-красных.

Воспоминание

Дачный дом был ниже груш и яблонь,

И намного ниже детских грёз.

Летней ночью крепостью был явлен,

Уступая в тайнах миру звёзд.

Их ростки заимствовали формы

У глубин, чей своеродный ритм

Представлял, опровергая нормы

Византию, Вавилон и Рим.

С гамака, подвешенного прочно

На крюках меж балок, — океан

Открывался, заливая то, что

Был я сам, засунувший в карман

Руку, праздно двигавший другою.

Ни одна звезда не снизошла

До моих фантазий золотою

Искрою, коснувшейся чела.

Мольер

Тартюф, разбрызгивая грязь

Пороков, плюхается в вечность.

Мольер — скорбя, шутя, смеясь

Растивший в душах человечность.

Смешно? Сатира тяжела,

Свинцовы речи Мизантропа.

Скупого скучные дела

Извечны. Но сияют строфы.

Разнообразен матерьял

Обыкновенной плазмы жизни.

Мольер — волшебный минерал

Небес, что не бывают лживы.

* * *

Время тянется едва,

Время быстро пролетает.

И зелёная трава

Место снегу уступает.

Лёгкой веточкой пишу

Строчки на бумаге снега.

И в стихи перевожу

Свет сияющего неба.

* * *

Порою я во сне бываю

В той коммуналке, где я жил.

И сном действительность смываю,

В какой изрядно наследил.

Все двери в коммуналке — настежь,

Хоть в ту, хоть в эту заходи.

Я громкий шёпот слышу: Настя ж

Змею пригрела на груди.

Слепят обои белизною,

Коричнев продранный диван.

Вся мебель кажется чудною —

Как будто в комнатах туман.

Уютно ль было в коммуналке,

Не знаю я, проснувшись вдруг, —

Растерянный, довольно жалкий

И свой лелеющий испуг…

Праведник в бездне

Иова вестник поразил:

— Один я спасся, нет детей,

Нет сыновей, каких любил,

И чернокудрых дочерей.

И вестник прибежал другой:

— Верблюдов больше нет, овец!

Рыдай, Иов, захлёбом вой —

Хозяин праведный, отец.

Узнаешь язвы полноцвет —

Гной каплет из телесных дыр.

Но отречёшься ли? О нет,

Был пышный мир — стал чёрный мир.

Бог дал — его благодарил,

Бог взял — его благодарю.

Из трёх никто не соблазнил

Проклясть духовную зарю.

Не камень твёрдый договор

Меж Богом и людьми — цветы!

В душе и стон, и сладкий хор,

Иов не знает пустоты.

Известен ли ему финал?

И в бездне, цвет которой лют,

Буреет, красным пышет, ал,

Жив праведный, верша свой труд —

Чтоб всем плод оного сиял.