Мы с Олей похожи. Оба тощие, остромордые и по-своему ленивые. В ней есть что-то неправильное, что так притягивает меня. Она привыкла сидеть на стуле сгорбившись, у неё сутулая осанка и чуть впалая грудная клетка. Мой свитер смотрится на ней лучше, чем на мне. Свитер пропах её парфюмом, я не стирал его ещё некоторое время после этого.

Плетусь на смену знакомыми улочками. Тротуары снова рассказывают то, о чём я и не забывал. Представляю, будто держу её за руку. Тоска зудит между лопатками, хочется сбавить шаг.

Когда она идёт, носки её обуви смотрят слегка в разные стороны. Дождливым осенним днём нам было уже всё равно, что проезжающие мимо машины обдавали нас водой по пути к «Дмитровской». Завывал ветер. Промокшие до нитки, мы зашли под навес табачной лавки и обнялись, чтобы согреть друг друга.

— Ой, даже смотреть не могу на эти электронки. Бросил их курить.

— Из-за того, что вредно? — спросила она.

— Ещё бы я из-за этого бросил. Дорого, — ответил я.

Мы улыбались, наши лица находились очень близко. Смотря в её глаза, что я видел?

Сегодня работа в ночь. Мне не хватало её холодного слова, как декабрю снега. Наконец-то замело. Хлопья сложились кучами, накрыло снежным покрывалом мои запоздалые чувства. Появились первые сугробы, им суждено в скором времени растаять.

Объект находился в пяти минутах от Боровицкой. Чтобы не набрать воды в обувь, я обходил лужи по краям. Так я заплутал среди дворов журфака МГУ. Когда я ходил сюда на подготовительные курсы, это здание было всё заставлено строительными лесами. Теперь оно выглядит вполне завершённым снаружи. Проектировщики смогли повторить монументальность старины, что так чтилась при царе. Белоснежная лепнина, электрика, идеально ровные стены — всё это выдаёт новодел.

Спросить, где вход, не у кого. Будка охраны с зеркальными стёклами выглядит устрашающе, вряд ли в такой поздний час там кто-то может быть.

У крыльца стоял чёрный тонированный мерс. Из машины вышел высокий мужчина примерно сорока пяти лет, на нём тёмное мешковатое одеяние, по внешности он вполне мог сойти за священника, не хватало лишь белой вставки для воротника. Кардинал моей бессонной ночи. Он достал связку ключей, и я подумал, может, он имеет какое-то отношение к стройке. Оказалось, что это прораб. Мы прошли вместе с ним по крыльцу и поднялись на этаж. Он почтенно задавал общие вопросы:

— На этом объекте были уже?

— Нет, впервые здесь.

— А, ну вам ребята всё расскажут и покажут.

Из лифта я попал в коридор с роскошной отделкой, а уже через два метра шёл по листам картона и блокам стекловаты.

— Воот там, видите, — сказал прораб, указав рукой на дальний угол просторного этажа, — люди переодеваются, они как раз из вашей организации, у них спросите, что и как.

Я шагнул в полумрак и направился к работягам. Они расположились возле стены. Все мужики какие-то угрюмые, чумазые, будто черти. Кто-то натягивает носок, стоя на одной ноге, кто-то уже готов к работе и смотрит в телефон, или слоняется из стороны в сторону.

По прибытии на новое место обязательно поприветствуй ребят, покажи им, что намерения твои чисты и благородны. Ты вроде как не отщепенец, твоё лицо не растягивают запойные морщины, но ты здесь — поэтому ты такой же простой человек, как и они.

С божьей помощью я нашёл вешалку, то есть кривую деревяшку, из которой торчит ряд гвоздей. Рядом стопка листов гипсокартона, ими обшивают стены, — большой квадрат два на два метра в качестве скамейки, как софа в торговом центре, только твёрдая.

— Здарова, ребят, — сказал я, вешая куртку.

Работяги повернулись. Показалось, что они сейчас облепят меня со всех сторон и высосут кровь, будто оводы. Один из них был среднего роста пятидесятилетний сухощавый мужик.

Его звали Андрей. Цвет радужки соответствовал смуглости его кожи — через слегка прищуренные веки я разглядел его чёрные глаза. Тьма тьмущая, подумал я. Это также подходило к его тёмным волосам, которые начинали уже редеть со стороны лба, — ещё бы рожки и козлиную бородку. На нём протёртые туфли с острыми носами и заношенные брюки. Дыры в его свитере и наколки на руках говорили мне о нём всяко больше, чем он сам.

Бригадир поставил меня в пару с ещё одним молодым. Всего было человек пятнадцать. Крепкие мужики, в основном лет под сорок пять. Бородатые и громогласные, они называли нас с Шуриком малышами. Работая с ними в одной бригаде, сложно оставаться на своей волне.

— Слуш, чёт руки натёрло, пиздец, пацаны, дайте перчатки, а? — обратился к нам лысый коротышка.

Я снял и протянул ему пару перчаток. Перебьюсь как-нибудь, лишь бы у Сашки не отбирал, подумал я.

— Зачем по две таскаете? — наседал он.

— Ну, а по сколько нам таскать, по десять листов сразу?

— По четыре, как мы.

— Куда ты спешишь, у тебя оплата почасовая.

— А как же сила духа и стремление к результату?

— Сила духа понятие вполне даже растяжимое. Нужно беречь ресурс.

Шурик — открытый малый, доверчивый, я бы даже сказал несколько наивный. Я удивился, когда узнал, что ему 22 года, ведь на вид ему лет 18. Хорошо сохранился.

Узнавать возраст коллег по труду уже получается как-то само собой. В последнее время я повторяю одну и ту же практику: пытаюсь повернуть время вспять — представить в голове, как человек выглядел в молодости, или наоборот — как он будет выглядеть в старости.

При лучшем свете я разглядел схожесть Шурика с Андреем — примерно такой же фенотип: карие глаза и тёмные волосы, черты лица, переносица, нос, отдалённо напоминали Андрея. У Шурика короткая стрижка и слегка оттопыренные уши, на нём колхозные джинсы и растянутая толстовка. Придурковатость в его походке задаётся тем, что он почти не шевелит руками, когда идёт.

Я слушал, как Андрей общается с Шуриком. Ну не могут же два незнакомых человека так говорить друг с другом, подумал я. Услышав следующее, я убедился в том, что они — родня:

— А что, будем мешки с цементом таскать?

— Ага, — ответил Андрей.

— Блииин, а сколько они весят? И чё, по одному что ли будем таскать их?

— Да весят, наверно, килограмм пятьдесят.

— Ой-ёй, а далеко? — взволнованно спросил Саша.

— Сюда, родной, на пятый этаж по лестнице, — ответил Андрей, расплываясь в улыбке. Разумеется, у него не было половины передних зубов.

— Да иди ты, серьёзно, что ли? — удивлялся Шурик, дергая Андрея за рукав, — ну скажи, не правда ведь, что по пятьдесят килограмм мешки, а? — спрашивал тот, но Андрей лишь ухмылялся.

Андрей и Сашка такие милые. Я подумал, вот они — действительно как семья. Саша должен отработать две смены подряд — и ночную, и утреннюю. Андрей, как настоящий родной дядька не смог отпустить его одного на суровую русскую стройку. Он здесь, чтобы присмотреть за племяшом. Андрей постоянно находился рядом. Чем-то это напоминало садик. Можно сказать, песочница для взрослых. Дети. Они вырастут и зашагают по обшарпанным дорогам взрослой жизни с такой уверенностью, какая будет вложена в них родителями.

Шурик рассказывал мне про свою семью. У его матери несколько братьев, Андрей — один из них. Алкоголизм его, по рассказам Саши, чрезвычайно фееричен: чтобы напиться, Андрею нужно около двух литров водки, меньшее количество его уже не берёт. Брат Саши играет на скрипке в симфоническом оркестре Большого театра, сестра супермодель, живёт за границей.

— А фотки есть?

— Да, только на другом телефоне.

— Жаль.

— А чё, ты думал, я тебя со своей сестрой познакомлю?

— Да нет, просто спросил.

Мы вшестером перетаскивали огроменную коробку с плиткой весом в полтора центнера. Самый здоровый из нас взял на себя, наверное, около трети ноши. Он уже успел рассказать, что становой тягой поднимает двести килограмм.

Я отметил, что он среднего роста, но очень плотный, крепкий коренастый мужик за тридцать пять в отличной форме, как раз под стать работёнке. Есть в нём что-то южнорусское, возможно, он потомок кубанских казаков. В левом ухе серьга, в казацких племенах это означало, что ты единственный сын в семье и тебе нельзя на войну. Зовут его Лёха, у него острое лицо с рыжей бородой, миндалевидные глаза и лихой взгляд из-под тёмных бровей. Удалая прыть его проявляется и в разговоре: он в любой момент может выдать прибаутку, дескать, мы дрыщи, быстро устаём и медленно таскаем. Ну конечно, с таким-то здоровяком посоревнуешься.

Качков в бригаде было двое, ещё один — Илья, парень лет двадцати пяти, так же, как и Лёха, занимался тяжёлой атлетикой, я узнал это, когда Илья и Лёха разговаривали в лифте о том, сколько они жмут от груди. Его рост выше среднего, весу в нём около восьмидесяти килограмм.

Уже когда вчетвером отдельно от Лёхи мы тащили другую коробку, которую могли бы нести двое накачанных ребят, я сказал:

— Двое из нас как один качок. Два качка — четверо из нас. Четыре качка — это уже восемь обычных ребят.

Во время перекура Лëха сказал:

— Вернусь домой, жену … буду, а потом на основную работу поеду, часам к одиннадцати.

Мы все вурдалаки, а самый здоровый качок наш местный Вий. Санёк в таком случае как падший ангел, ведь он был самым безобидным из нас, самым простодушным, он совсем не был злым. Он не матерился, даже когда было очень тяжело нести. Как мне думалось, Шурик оказался случайно в этом котле. Как и я, он не должен здесь быть.

Саша похож на арапчонка. Он рассказал, что это была его школьная кличка. Арапчонок Бил — так я записал его в списке контактов. Бил — аббревиатура к «Библиотеке им. Ленина».

— Ты не против, если буду называть тебя Бил?

— Лучше уж тогда Уильям.

Смена закончилась в полчетвертого, податься некуда.

— Ты ща домой? — спросил я.

— Ага. А, не, не домой. Надо ведь ещё отработать и утреннюю смену. Позвоню лучше маме, скажу, что не смогу. А она договорится с офисом, чтобы смену отменили.

По громкой связи я услышал: «Сейчас я за тобой приеду».

Многие собирали вещи, им нужно было на ночной автобус. Некоторые решили вздремнуть на стройматериалах до открытия метро. Лысый карлик вместе со своим напарником откисал на куске крагиса, они зачем-то стремились перевыполнить норму.

Андрей спешно запихивал в рюкзак пыльную одежду, а Бил стоял рядом и задавал ему вопросы:

— А чем лучше гипсокартонные стены?

— Теплее. Звукоизоляция лучше.

Я вышел на улицу и закурил. Бил поплелся за мной, а когда мы подошли к остановке, он сказал:

— Хочешь, погнали ко мне? Поспишь, а потом поедешь домой.

— Как-то неудобно.

— Всё нормально, я её уговорю.

Я готов был заснуть даже на мешках с цементом, поэтому принял приглашение. Полупустые дороги ночной Москвы кадрами мелькали перед глазами, периодически я проваливался в сон на заднем сиденье. Потом смутно: забор с кодовым замком, подъезд в элитном ЖК, добротная входная дверь, в прихожей вкусно пахнет. Мне выдали какой-то плед, я лёг на мягкие игрушки и отключился.

Открыв глаза, вспомнил вдруг это ощущение из детства, когда просыпаешься у кого-то в гостях, будто не в своей тарелке. Непривычный простор: трёхметровые потолки и высокие двойные двери. Я встал и вышел в коридор, подумал, что попал в царскую усадьбу. В тишине я мог насладиться великолепием дизайнерской мысли. Среди такого убранства чувствуешь себя ещё большим смердом. Предметы роскоши вроде ваз на специальных миниатюрных столиках, картин, канделябров, бра — всё это я видел лишь в номерах дорогих гостиниц, в музее, или в фильмах. Интуитивно я нашёл ванную комнату. На полу дорогой тёмный мрамор, в одном углу солидная душевая кабина, в другом — изящные унитаз и умы�