Лишь слово попирает бред и хаос

и смертным о бессмертии говорит

Белла Ахмадулина

Анна Ахматова. Белла Ахмадулина. Они связаны в пространстве русской поэзии неким таинственным, мистическим образом. Тайна живёт и в звучании их имён, завораживая загадочно прохладным звуковым повтором. Фонетическая таинственность совпадений уже обещает чудо неких соприкосновений… И они возникают так же неотвратимо, как и было предначертано… Кем же? У меня нет ответа. Тогда в праве ли я рассуждать об этой таинственной перекличке, высматривать совпадения тонких и нежных теней, прислушиваться к отзвукам эха, размышляя о его природе? Но робость моя отступает, когда я вновь и вновь – читаю и читаю – стихи Ахматовой и стихи Ахмадулиной, и передаются мне их чувства, и поэзия опять как всегда опережает всё сущее и выполняет свою главную миссию в мире – сохранять бессмертными чувства людей.

И хочется высказывать всё, что на душу пришло, не думая ни о последствиях, ни о цели, а просто делиться радостью догадок с каждым встречным, заручившись защитой Беллы Ахмадулиной: «Я всегда с радостью повторяю слова Пушкина: "Поэзия должны быть глуповата". Источник поэзии не есть мысль, не есть соображения, не есть нравоучение. Это что-то другое…»

Так же и моя попытка – «это что-то другое»… не имеющее цели даже приблизиться к стройному дому литературоведенья, а «другое» – пребывающее на обочине, в чистом поле, вообще где попало…

Тайна стоит за кромками их жизней – уходящая Анна… вступающая Белла… Имя, обретённое Беллой при крещении в Свети-Цховели, – Анна! Мистика пробирается в строки. Так написала Белла Ахмадулина в стихах, посвящённых Анне Ахматовой:

Лишь в благоденствии и лете

при вечном детстве небосвода,

клянётся ей в Оспедалетти

апрель двенадцатого года.

«При вечном детстве небосвода» свершилось и это пророчество – самой себе, Белле Ахмадулиной: в двенадцатом году в апреле… но не в далёкой Италии, а в Санкт-Петербурге совсем недавно произошёл праздник – отмечали её семьдесят пятый день рождения в Фонтанном доме, в музее Анны Ахматовой… И вновь Они были рядом… Даже нельзя написать «незримо» – это сразу же станет неправдой. Ведь если случилась у Беллы Ахмадулиной эта строка – "при вечном детстве небосвода" – значит тут – просто взгляд друг на друга, Белла смотрит на Анну и любуется ею – молодой, вынашивающей дитя. Она как будто сидит рядом, и странно – почему же нет её на этом старом снимке?

А вот ахматовские – Одесса, Крым, Чёрное море. Худая загорелая девочка, влюблённая в волны, пишущая стихи в синей тетрадке, странная, конечно, странная. И взгляд на неё – издалёка: я завидую ей молодой и худой, как рабы на галере… И далее – через всю судьбу, через всю жизнь героини – рефрен: я завидую ей – здесь звучит как символ восхищения и вторит словам Ахмадулиной: С нежностью преклоняясь перед Ахматовой…

Преклонение в стихах Ахмадулиной достигает высочайшего трагизма:

Но я знаю, какая расплата

за судьбу быть не мною, а ей.

О да, она – Белла Ахмадулина, безусловно, знает, какая расплата за судьбу… Она как будто и там была рядом, ну там, у стен тюрьмы, в скорбной очереди тридцать пятого года, хотя ещё и не родилась на свет, но была, была там, стояла рядом с Ахматовой.

Перед этим горем гнутся горы,

Не течет великая река,

Но крепки тюремные затворы,

А за ними "каторжные норы"

И смертельная тоска.

Я совсем не знаю, как и когда читала Белла Ахмадулина «Реквием», и мне уже никогда не спросить её об этом. Мне только видится, как она сидит, сжавшись над этими строчками, и слёзы текут по её прекрасному лицу, а она даже их и не вытирает….

И потом напишет сама, по-своему, по-другому, но про это же, про судьбу Мандельштама:

В моём кошмаре, в том раю,

где жив он, где его я прячу,

он сыт! И я его кормлю

огромной сладостью! И плачу!

А вот эти ахматовские строки и её эпиграф к «Реквиему»:

Я была тогда с моим народом,

Там, где мой народ, к несчастью, был.

И рассказ в начале «Реквиема» – о женщине из очереди… Очередь… Стоят простые наши сограждане. Обычные наши люди. Надо выстоять с передачей в «Матросскую тишину» или в «Бутырку»… Разные были в России очереди… Надо выстоять и получить хлеб по рабочей карточке… Слишком они памятны – эти очереди… Надо выстоять и купить детям молока…

И поэт – рядом. Вернее, в конце: "Будьте прежде меня…" – простые и бессмертные слова Беллы Ахмадулиной, слова жалости и любви к людям. И стихи её – о чувстве родства со всеми людьми:

Мне не выпало лишней удачи,

слава богу, не выпало мне

быть заслуженней или богаче

всех соседей моих по земле.

А вот посвящение Анне Ахматовой, о котором сказать хочется непременно, потому что это любование строчкой из «Приморского сонета». Ахмадулиной вообще свойственно очаровываться строкой или словом, так бывало в её стихотворной жизни – влюбляется в строку, и любовь рождает вокруг слова свою Вселенную стихотворения…

Но вот случается встреча Беллы Ахмадулиной с ахматовским «Приморским сонетом», и вспыхивает новая любовь – к ахматовской строке "Дорога не скажу куда…" – философски загадочной и гармоничной. Из восхищения и тайны рождается стихотворение, которое так и названо – «Строка»…

Ещё одна тема, объединяющая поэтов Ахматову и Ахмадулину – любовь к Санкт-Петербургу, к Ленинграду – к городу на Неве, к пристанищу белых ночей, разведенных мостов, деревьев, стоящих вдоль набережных, как будто в карауле… Сколько бы ни прошло лет и Ахматова и Ахмадулина останутся в поэзии, воспевающими Санкт-Петербург, потому что такие строки, появившись на свете, уже не исчезают…

Ахматова:

Там шепчутся белые ночи мои

О чьей-то высокой и тайной любви.

И Ахмадулина – её дань любви к городу на Неве: «Опять дана глазам награда Ленинграда…», «Всё б глаз не отрывать от города Петрова…»,

Чудные сполохи «двух эпох, что не равно померялись мощью», две Вселенные перекликаются в огромном мире, быть может, затем, чтобы отстраниться от горечи одиночества, отдохнуть ненадолго от бесконечной печали, которая всегда сопутствует таланту. И вместе ощутить «отблеск звезды изумрудной», и пройти вместе путь к забытому дому:

Ахмадулина:

Зачем твержу: я здесь бывала,

А не твержу : я ныне здесь?

И Ахматова:

А те, с кем нам разлуку Бог послал,

Прекрасно обошлись без нас - и даже

Все к лучшему…

Вчитываясь в стихи Анны Ахматовой и Беллы Ахмадулиной, с каждым стихотворением, четверостишием, строчкой всё глубже понимаешь, что они достигли вершин поэзии. Дошедшему до вершины всегда открывается новый огромный мир. И там на этих высотах, наверное, особенно важна перекличка между победителями, чтобы удержаться и позвать за собой других – туда, вверх, за словом…

ПРЕОДОЛЕТЬ ПЕЧАЛЬ

Белла Ахмадулина… Белла Ахатовна…

Переделкино, Дом Булата, празднование дня рождения Окуджавы. Весь двор заставлен рядами скамеек, на которых сидят люди и ждут начала концерта. И вдруг шепоток вокруг: «Белла, Белла, Белла…» – и я впервые увидела её. Вернее, сначала услышала шепоток, этот звук, будто неожиданный ветер всколыхнул траву. Рядом прошла худенькая женщина в чёрном платье и шляпе, сопровождаемая элегантным мужчиной.

«Это Мессерер, муж её, он так о ней заботиться, даже платья выбирает» – словоохотливая соседка возбуждённо оповещала окружающих. Но я уже ничего не слышала дальше, охваченная безумной мечтой – подойти и познакомиться. Но вовсе не всем мечтам надо сбываться сразу. Пусть терпят и ждут. Я сидела поодаль и смотрела на них двоих, и любовалась. И бормотала тихонько её стихи: «Страшил прохожих вид моей беды. Я говорила: Ничего. Оставьте. Пройдёт и это. На сухом асфальте я целовала пятнышко воды…» Начался концерт. Барды пели песни Булата Окуджавы, и солнышко майское светило, и худенькая женщина в чёрном вышла на сцену и рассказала необыкновенно напевным голосом о своём наивном счастье: «Булат мне ключик подарил!..»

…Прошло пять лет. За эти годы я как-то уж и притерпелась к своей мечте – познакомиться с Беллой Ахатовной. Но мечта не утихла и стала потихоньку сбываться.

Вот на открытии выставки тарусских акварелей Бориса Мессерера в Музее Рериха она говорит о Тарусе, и взгляд её скользит поверх наших голов, дальше, выше, туда – в трепещущий её любовью край… А мечта моя не спешит и улыбается в моей душе.

А вот в Музее Рихтера Белла Ахатовна стоит рядом с роялем великого маэстро и читает стихи, и, кажется, необыкновенный голос её на невидимых крыльях улетает за окно, сквозь которое так пристально смотрит она куда-то, в какую-то одной ей видимую даль… А мечта прячется в сиреневых цветах, которые она подержала минуты в руках, склонила над ними свое лицо, будто что-то им прошептала и отдала их прекрасной вазе, стоящей рядом с роялем.

А вот и Музей Музыки, и снова вернисаж, и опять она неподалёку, а рядом издатели продают книги «Борис и Белла». И мечта моя шепчет мне, что это так просто – подойти с книгой и попросить автограф... Ну и подошла я к Белле Ахатовне, и протянула книгу, и все мои слова попрятались и пересохли. «Как вас зовут? » – спросила она… «Ирина, я совсем плохо вижу, я смогу написать только пару слов»… И написала так много – наши имена: «Ирине – Белла Ахмадулина». Протянула мне книгу и продолжила, глядя – куда же? – наверное, в мою душу: «Я чувствую печаль в ваших глазах. Я желаю вам всегда находить силы преодолеть печаль и жить дальше…»

Я ушла с этими словами – жить дальше…

Это был её последний год на земле. Уже после даты сороковин, в январе, начинавшиеся с её бесценных слов: «Преодолеть печаль…»

Преодолеть Печаль…

и вновь ступить на сушу,

где лишь покой и радости цветы…

Там волны горя не настигнут душу,

не растворят старанья и мечты.

Там тихий берег заповедно-нежен,

трава забвенья ластится к ногам…

Но океан неистов и безбрежен

в затылок дышит… Гонит по волнам…

И ты опять летишь в его глубины

и тонешь в его тёмных облаках,

и ждут на дне отчаянья долины…

Но держишь ты спасение в руках —

свой стебелёк доверчивого слова…

Живая ветка тянется к лучам…

И ты полёт свой продолжаешь снова!

Добраться к свету, к берегу, к дождям…

Преодолеть Печаль…

И жить, пренебрегая

величьем океанской глубины…

Вот так и жить, стихом опровергая

всесилье безвозвратной тишины…

А утром мне осталось только вспомнить и записать эти строчки…