девочка виснет

на маминой руке, как обезьянка.

осторожно, Вера!

стеллаж с открытками шатается,

как павлин с распущенным хвостом.

кладбище солнцезащитных очков.

и сразу три впечатления врезаются в меня,

как грузовики в бетонную опору.

одно за одним.

будто я мишень.

самодовольный бугай

бритоголовый

тыняется возле обменки валют.

на его шеезатылке, красном, как говядина,

бесстыдно прорезаны три складки,

будто ложные вагины, —

две поперечных

и одна вертикальная.

багровый цветок из кожи и жира.

а через три секунды — второй удар.

девушка, тускло рыжая, практически ржавая,

останавливается на перекрестке —

и вдруг орлан на лету

выхватывает когтями из асфальта белугу

и застывает с ней в воздухе, сжимает в когтях

серебристое брюхо проспекта,

позволяет себя рассмотреть.

расправляет крылья-локоны,

и я вижу икринки сквозь её лицо

и глаза птицы —

хищные, яркие, победоносные.

третий. контрольный.

на роднике — бассейн-крест с ледяной водой,

и девушка в чёрном купальнике

с палкой для селфи

единолично плещется в воде, как русалка.

громко поёт зычным звонким сопрано,

вытянув палку с айфоном.

стримит.

оглашает округу, остолбеневших людей

неземной красотой

нечеловеческого голоса.

ехидная высокомерная сирена.

закончив трансляцию, выходит из воды —

статная, розовокожая,

берёт рюкзак и направляется в раздевалку.

охранник — светло-коричневый, как какашка,

в коричневой же бейсболке —

подходит к ней, делает замечание.

она твёрдо улыбается в ответ.

слова — как шипучка.

а люди оттаивают, приходят в себя.

словно беженцы, набиваются

в освобождённый крест.

плещутся и фыркают.

но и это ещё не всё.

через час в мини-маркете я вижу,

как измождённый парень-таракан

ворует пачку красных шоколадин «Корона»,

запихивает их себе под кофту в пах.

от него за версту несёт ацетоном

и застаревшим страхом.

воистину,

каждому волку зубы и злость.

каждой певице голос и плеть.

каждому вору возможность украсть.

каждому таланту — слово и память,

чтобы увидеть и запечатлеть

интересные взбрыки жизни.

запятые бессмертия.

Человек дождя

сборники стихов классика

точно заброшенные бензоколонки в облаках

сюда иногда прилетают подслеповатые ангелы

пухлые карлсоны мэри попинсы

некрасивые тётки на мётлах

и заправляются магией

из длинноклювых пистолетов почти мушкетов

а внизу мелькают

трассирующие пятнышки тысяч судеб

хлёсткое чуть мусорное сияние

молодые люди подростки дети

несутся на гоночных болидах самокатах моноколёсах рэпа

они

даже не подозревают как здесь в облаках

пусто и прекрасно

как здесь величественно ржавеют

конструкции волшебства и металлолома

а мы лежим на мягком ковре-самолёте

с подогревом

четыре метра над уровнем моря

машин марева

ты ешь виноград хрустишь ягодами как зверёк

и брызги сока падают на мою грудь

и я — варан с длинной кисточкой языка —

вытягиваюсь...

поэзия — лимузин внутри которого

идёт дождь

когда умрёт последний поэт

этого никто не заметит

потому что уже не будет людей

в классическом понимании

Иисуса Дарвина Пушкина

Пуанкаре

наши стихи останутся здесь на земле

на Stihi.lv

точно артефакты неведомого Бога

которого никто не заметил

никто не обратил внимания

ну и пусть тогда в следующей жизни

мы будем программистами айти-пауками

хотя следующих жизней не бывает

этот поезд создан в единственном экземпляре

и это его первый и последний

односторонний рейс

и следом за упорядоченным грохотом

мгновенно рассыпающимися вагонами

семенят

чёрные карлики в балахонах

с поросячьими глазками они ловко

орудуют ломами и кувалдами разбирают тотчас

рельсы и шпалы

чтобы не дай Бог

мы прожили ещё раз

осмелились повторить неповторимое