Часть 1. Ночь сумбура

Трезвый взгляд на вещи, или Утро леднёвской казни

Продолжение

Я достала из клатча телефон и в ужасе посмотрела на время — было 11 часов дня. Неужели я столько спала? Боже, стыд-то какой. На чужом диване в центре чужого жилья.

Только бы он не возвращался до моего отъезда. И никогда в моей жизни вообще.

Подъехав на такси к своей малышке «ау», оставленной вчера на паркинге «Запасного Выхода», я пересела в неё и немного успокоилась. Я в порядке, машина тоже. Едем в салон, оттуда домой.

Я отключила телефон почти сразу, как поговорила с родителями. Естественно, ни о чём из вчерашней ночи я им не говорила. Зачем их беспокоить? У них там и без меня полно дел.

Мне не хотелось больше разговаривать ни с кем, а тем более видеться с кем-то. Я ехала домой в тишине отключённого радио и айфона, наслаждаясь одиночеством. Но, к сожалению, не всё в этой жизни происходит по нашему желанию.

В дверь позвонили, когда я находилась в холле моей квартиры. Я замерла на месте, чтобы бесшумно дождаться, пока звонившие уйдут. Мне было всё равно, кто за дверью, я была не готова никого принимать.

— Лазарева, открой. Я знаю, что ты дома! Я видела твою «ау» на паркинге! — послышался громкий голос Леднёвой.

«Явилась. Щас открою, конечно», — сказала я про себя.

— Открывай, Лазарева. Мне надо тебе что-то очень важное сказать.

«Больно надо. Постоит и уйдёт», — решила я и тихо опустилась в кресло, стоявшее в холле.

Но звонки не стихали. Потом она перешла на поколачивание двери и лупила её до тех пор, пока Анна Евгеньевна — не просто соседка, а истинный друг семьи — не открыла свою дверь.

— Здравствуйте, Анна Евгеньевна, — лисьим голосом заговорила Леднёва. — Вы мою Лазареву не видели? Я уверена, что она дома, но вот почему-то не открывает.

— Милая, вы поймите… как бы попроще это сказать… если человек дома, но не открывает, значит, у него есть на то веские причины. Вы так не считаете?

Моя любимая Анна Евгеньевна, она может умыть кого угодно. Она сама неувядающая красота, к тому же профессор музыковедения, читающий лекции в консерватории и на телевидении, где у неё раз в неделю выходит своё ток-шоу со звёздами классической музыки. Ей за сорок, но выглядит она гораздо моложе и интереснее многих молодых девушек. Мужчины сохнут на расстоянии, а она всё ждёт своего принца. Всегда подтянута, всегда в действии. Заткнёт за пояс любого. Свои знания усиленно вдалбливает в меня чуть не с самого моего рождения, включая ненавязчивые уроки фортепиано в школьные годы. Только благодаря ей мои родители решились на годовой зарубежный контракт. Потому что знают, что рядом с Анной Евгеньевной я не пропаду.

— Но она мне нужна, — настаивала Леднёва. — А что если мне нужна её помощь? Мы ж подруги.

— Так позвоните ей, милая. Это лучше, чем кричать на весь дом.

— Хм, вы думаете я не пробовала? Она ж не берёт. Я оставила уже сто сообщений. Она не отвечает. Может, телефон потеряла?

— Звоните на домашний.

— Тоже не отвечает.

— Как же вас внизу пропустили, если Силочка не ответила им на звонок?

— А кто ей звонил снизу? Я помахала секьюрити рукой, как старая знакомая, он и пропустил меня. Они с напарником давно меня знают. Ну чем я могу навредить Лазаревой, ради бога? Звоню тут, стучусь, посылаю сообщения… И молчание в ответ.

— Мне нечем вам помочь. Советую повторить процедуру через пару часов.

— Ладно. Попробую. Но и вы, пожалуйста, тоже звоните ей, Анна Евгеньевна. Мало ли, вдруг человеку плохо?

— О нет, ей хорошо. Это я вам гарантирую. Она вернулась из салона в полном ажуре, поверьте на слово. Я оценила, — со знанием дела, поведала моя спасительница.

— Когда?

Я представила выражение лица Леднёвой.

— Мммм… Часа этак три назад. А вот какая там кода прозвучит за этим ажуром… я не берусь предсказывать.

— Ну и на этом спасибо. Раз она была у Мерички, значит, всё окей.

— Думаю, вы правы. Всё окей, — повторила Анна Евгеньевна и закрыла свою дверь.

Услышав шаги Леднёвой в сторону лифта, я наконец вздохнула с облегчением и пошла на кухню.

Заварив себе чаю с гвоздикой и корицей (мама была бы в восторге), я снова вернулась в постель и продолжила смотреть пятнадцатый сезон любимой Gray’s Anatomy («Анатомии страсти»).

Я уже настроила себя на то, что позвоню послезавтра в деканат и сообщу новость: я у них больше не учусь. «Где угодно, но не там, где Кирилл и Леднёва», — думалось мне.

Часть 2. Повороты судьбы

Анна Евгеньевна, или Спасение Ромео

Звонки и сообщения заняли бóльшую половину субботы, но я не поддавалась. Хорошо, что Леднёва не заявилась снова ко мне домой. Хотя её и не пустили бы. Я попросила охрану никого ко мне не пропускать и даже не звонить с вопросами. Правда, я никого и не ждала. Ну не Кирилл же, в самом деле, вдруг явился бы с извинениями и дал бы мне выговориться на полную катушку? Да пошёл он… Плевать я хотела на его извинения.

Но вот чего я не ожидала, так это стука в окно. Я не сразу-то и поняла, что это стучат в окно моей спальни. Вообще-то, это больше походило на скребёж, чем на стук. Было несколько странновато, если не сказать больше, ведь я живу даже не на первом — на втором этаже. Да и постучаться к нам в окно можно разве что с полёта: за корпусом парк для жильцов нашего дома, огороженный высокой металлической решёткой. Так просто сзади к дому не подойти. Но, однако, удар в окно повторился. Конечно, это меня немного напугало, ведь ветви деревьев не достигали моего окна. Тогда что это? За занавесками не было видно ничего. Я тихонечко вылезла из постели и на цыпочках — сама не знаю, почему на цыпочках, — пошла к окну. Но, резко отдёрнув плотно закрытые бордовые портьеры вместе с капроновыми белыми гардинами, в сумеречном заоконье я не обнаружила ничего и никого. И вдруг (я аж отскочила от неожиданности)… огромный букет алых гвоздик с размаху ударил по оконному стеклу и замер там на миг. Потом он снова исчез. Успокоившись, что это не опасный для жизни предмет, я открыла окно и выглянула. Где-то в глубине души я надеясь увидеть там свисающегося с карниза Кирилла — измученного совестью и мечтающего загладить свою вину. Но не тут-то было. Это был не он.

Демид опустил руку с букетом, но снова поднял её, когда я выглянула в окно.

— Это тебе, — переводя дух, сказал он.

Он стоял на краю обратной стороны моего балкона, ведущего в гостиную. Вытянутой рукой он держался за перила и, отклонившись к окну моей спальни, протягивал мне букет.

— Открой дверь, я вручу… — сказал он, легко перемахнув через перила на сам балкон.

— Ты не ошибся квартирой? — спокойно сказала я.

— Нет. Но вот рискую оказаться на земле с разбитым вдребезги сердцем, если ты не примешь моего букета.

— С какой стати? Я тебя не звала. И вообще, исчезни, пока я не вызвала полицию. Странно, что ты прошёл незамеченным.

— У вас здесь с пониманием относятся к делам сердечным. Впусти меня, пожалуйста. Ты же не хочешь, чтобы я сорвался по пути назад? Могу погибнуть.

— Напугал… Как полез, так и слезешь.

Демид перелез назад через перила балкона, но закачался и крикнул немного наигранно:

— Сия, я падаю…

— Счастливого полёта, — сказала я.

— Силисия, детка, у тебя всё в порядке? — выйдя на свой балкон с сигаретой в руках, сказала Анна Евгеньевна. — А то я слышу мужской голос, но не могу понять, откуда он доносится. Кстати, неплохой баритональный тенор, правда? — сказала она, поправляя пояс своего длинного халата из белого атласа, облегающего её ещё довольно стройную фигуру.

— Всё нормально, Анна Евгеньевна. Не волнуйтесь. Нелепый Ромео ошибся балконом. Бедолага.

— Как ро-ман-ти-ично. Уж не ко мне ли он лез? — добавила она с усмешкой.

Я закрыла окно, но мне было слышно, как она крикнула Демиду:

— Ромео, назовите моё имя внизу и подымайтесь, я их предупрежу.

«О, эта Аннушка. И о чём она только думает? Я всё равно не возьму его цветов».

Я снова полезла в постель и укрылась с головой, не желая ничего слышать.

Мне хотелось заснуть и проснуться к приезду родителей через оставшиеся полгода. Но заснуть мне не посчастливилось. Через минут пятнадцать в дверь кто-то позвонил.

— Силочка, это я, — раздался «поставленный» голос Анны Евгеньевны. — Ты мне нужна.

Я нехотя поплелась к двери.

— Я сплю, Аннушка.

— Ты с ума сошла, дитя? Как можно спать, когда у тебя на балконе такой букет?

— Какой ещё букет?

— Тот самый, от Ромео. Он оставил его на твоём балконе.

— Хорошо, я пошла его выбрасывать…

— Вот ещё. Дай его мне, поставлю в воду со всеми остальными цветами. Одним поклонником больше, одним меньше…

Я поплелась на балкон и, взяв со стола оставленный там букет, вернулась к двери.

— Держите, — сказала я, открывая двери.

Рядом с Аннушкой стоял сияющий Демид.

— Это предательство, Анна Евгеньевна, — недовольно сказала я.

Я стояла полуодетая — в тонюсенькой шёлковой пижамке-ромпере бирюзового цвета в звёздочку от Victoria’s Secret. Нитевидные бретельки ромпера и уж очень коротенькие шортики, отделанные кружевами, оставляли непокрытыми бóльшую часть моего стройного, но исхудавшего от бесконечной учёбы тела. Разве что волосы мои всё ещё смотрелись ухоженно после салона, почти как у диснеевской русалки — предельно рыжие, уложенные в крупные локоны и длинные до задницы. Сирена так сирена…

— Вот ради этого бездельника вы меня вытащили из постели? Вы ведь даже не знаете, что это за человек. Это же просто чудовище в образе невинной овечки, — глядя на молящие глаза Демида, сказала я.

— Да неужели? А я люблю смотреть по ящику его рекламные ролики с упражнениями. И даже диск приобрела, — Анна Евгеньевна посмотрела на Демида с любопытством, даже изучающе, будто пыталась найти в нём черты чудовища.

— Так вы что, знакомы? — удивилась я, глядя на Аннушку.

— Кто не знает Анну Евгеньевну… — восторженно начал было Демид.

— А тебя вообще не спрашивают. Можно подумать, что он смотрит классику, — нагрубила я.

— Лисёнок, будь тактичнее. С этим молодым человеком знакомы все женщины… моего стиля, — проведя руками по своим правильным округлостям, сказала она, при этом играя глазами и покачивая головой — ну ни дать ни взять леди-детектив мисс Франи Фишер — похоже, этот образ писали с неё. — Правда, в отличие от всех, теперь у меня будет ещё и персональный тренер за… даром, — она бойко тряхнула головой и, поправив двумя руками своё короткое чёрное каре, улыбнулась. — Впрочем, я в ответ могу подтянуть его вокальную природу. Что скажете, Ромео?

— У ваших ног в любой ипостаси, — восторженно ответил Демид. — Я ваш должник…

— А ведь хорош, подлец, правда, Силочка? — сюсюкая и трепля его по щеке, сказала Анна Евгеньевна, будто он сам этого не слышал и не чувствовал.

— Вот именно, подлец. И это тот, из-за которого вы меня так запросто предали? — обиженно ответила я.

Демид вертел головой — от Аннушки ко мне и обратно — в ожидании своей участи.

— Так, всё. Никто тебя не предавал. Он просто пришёл извиниться, а я даю ему такой шанс, — сказала она, выставив Демида перед собой.

— А я не даю! Имею я право, в конце концов, распоряжаться своими желаниями или нет?

— Я уже видела, как ты ими распоряжаешься. Хотя, надо сказать, огненно-рыжий цвет твоих волос как результат не мешает твоей врождённой красоте.

Демид смотрел на меня во все глаза.

— А ведь хорошо ей так, правда? — вдруг вскинув вверх один мой рыжий локон, сказала она Демиду.

Теперь уже я играла роль глухонемого манекена.

— Аннушка! — я злилась на её такую откровенную распродажу меня.

— А что такого? Удачный эксперимент с внешностью, я считаю. Но для этого не нужен был брошенный Кирилл, поверь. Ты вполне могла бы перекраситься хоть в зелёный, причем просто так, для души.

— Анна Евгеньевна! — мне не нравился этот анализ моего поведения в присутствии постороннего мужчины.

— Что?

Я смотрела на неё совершенно недовольным взглядом, но она продолжала.

— Послушай, Лисочка, я предполагаю, что этот юноша чем-то тебя огорчил и сожалеет об этом, раз теперь с букетом в руках полез через балкон извиняться. Но я уверена, что чудовище, как ты его именуешь, этого не стало бы делать. Чудовища не извиняются, они уверены в своей правоте. Вот теперь «хао». Дальше сами… — сказала она. — Ромео, не забудь, завтра в двенадцать у нас первая сессия, — кокетливо добавила она, закрыв свою дверь.

— Целую вас, Аннушка, — бросил ей вслед Демид, улыбаясь во все зубы.

Я выставила вперёд букет, чтобы вернуть его Демиду, но не успела, так как, схватив меня в охапку, он вошёл со мной в мою квартиру и захлопнул ногой дверь.

Поставив наконец меня на пол в моем роскошном холле, он посмотрел по сторонам и сказал:

— А что, нормально живёшь.

— Я не нуждаюсь в твоих оценках. Вон отсюда.

— Тебе же ясно объяснили, я пришёл просить прощения за свою вчерашнюю несдержанность.

— Fff… Forget you!

— Сия…

— К чёрту твои извинения. Оставь эти хитрые ходы своим клиенткам. Я тебя не хочу видеть.

— Неправда!

— Это не просто правда, а величайшая правда. Вон из моего дома!

— Почему ты меня гонишь?

— Потому, что я не нуждаюсь в тебе. Вчера имела уже неудовольствие общаться с тобой, спасатель хренов. Не тебе меня спасать. И своей дуре Леднёвой передай, чтобы больше ко мне домой не совалась и не смела звонить. Я ухожу из универа и, вообще, уезжаю из страны, чтобы ни её и ни её грязного Кирилла больше не видеть никогда. И тебя заодно с ними.

— А чем же я тебе так насолил?

— Мне противны наглость и грубость. Я их не переношу. А в тебе этого добра в избытке, и ты этим гордишься.

— Согласись, ты была невменяема вчера…

Я готова была растерзать его за эти слова. Но как он мог? Потеряв самообладание, я размахнулась и ударила его по лицу букетом (боже, хорошо, что это были не розы с шипами, а гвоздики).

Отбросив цветы, он протёр лицо ладонью и тихо произнёс:

— И кто ж из нас груб?

— Вон отсюда!

Я кинулась в спальню и закрыла за собой дверь. Укутавшись в одеяло, я поплакала немного и вскоре заснула. Ни моя потрясающая укладка, ни педикюр с маникюром, ни массаж с горячими камнями и ни полный «фейшал тритмент» меня не спасли от вчерашнего расстройства и сегодняшних неприятностей. Я осталась наедине со своими мерзкими мыслями и не могла вылезти из них. Мне было пло-оо-охо.

Часть 3. Воскресенье

Побег от действительности, или Бассейн, Арсен и умные мысли…

— Ты сегодня рано, — сказал Арсен, увидев меня на воде в семь тридцать утра.

— Да. Не спалось уже с пяти утра. Ворочалась до семи, потом встала. Хорошо, что вы открываетесь так рано, я еле дождалась.

— Я принимал новое оборудование с чёрного хода, когда мне отец позвонил и сказал, что ты подъехала. Вот я решил поддержать тебя.

— Спасибо, Арсен. А что, я так заметно плохо выгляжу, что нуждаюсь в поддержке?

— Да нет, что ты. Он просто увидел, что ты подъехала и набрал меня. Говорит: «Твоя Лиса сегодня первая». Ты же знаешь, бассейн в это время обычно пуст, если нет экстренных тренировок или соревнований. Одни спасатели отдыхают у края.

— Да, вижу.

— Там ребята и без меня справятся, — махнув в сторону заднего выхода, сказал он. — Я не хочу, чтобы ты скучала в одиночестве, разделю с тобой утро. Надеюсь, ты не против…

— Наоборот. Я очень рада тебе, Арсен.

— Отец передавал тебе привет.

— Спасибо. И от меня привет Григорию Арсеновичу.

— Обязательно передам. А может, мы зайдём к нему сегодня, увидитесь. Ты давай не скучай, я сейчас в душ и назад к тебе, — уходя в раздевалку, сказал он.

— Арсен, скажи, ты ведь не сердишься на меня за облом на твоём birthday? — спросила я, когда он вернулся.

— Перестань. Я ведь Кирилла выпроводил потом вместе с той блондинкой, чтобы не было лишних тем. У нашего народа всегда есть ненужные вопросы.

— Мне всё равно…

— Лис, если бы я знал, что у вас там с ним происходит, я бы вмешался ещё раньше. Я не позволил бы тебе приближаться к этому… придурку так близко. Я видел вас вместе, но думал, что вы просто друзья, и всё. Я и предположить не мог, что вы с ним реальная пара…

— Мы и были никем. Пара. Куда там…

— Он ведь бывал… прости, пожалуйста, не только с тобой. У него была своя ночная жизнь. Он не вылезал из нашего кабака по ночам. Как ни заскочу к отцу по делам, Кирилл там, в «Lajazzo». Без особых происшествий, конечно, но он любил и выпить, и погулять. И эти девки вокруг… Я не представляю, когда он вообще занимался, тем более без задолженностей? Как он только успевал вовремя сдавать свои работы?

— Работы… — хмыкнула я. — Он их не писал никогда. У него для этого была я. Ну или ещё кто-то из дур, что были до меня, и во время меня, как выяснилось.

— Прибил бы урода, — сказал Арсер, плавая вокруг меня.

— Да ладно, забудь. Пусть козыряет своими анекдотами перед кем-нибудь ещё, а я сыта.

— Слушай, Лис, тут такое дело… Я узнал, что меня распределили ассистировать профессору Быстрову в хирургическом отделении Центральной больницы. Через неделю приступаю на полтора месяца. А тебя куда, ты узнала?

— Я не открывала почту, — призналась я.

— Там знакомый главврач. Могу замолвить, тебя тоже возьмут в Централку. В меде перенаправят, если что.

— Арсен, я ухожу из меда…

Он аж завис от такой новости.

— Ты что, с ума сошла? Это из-за него, что ли? Да я его самого уйду, если ты хочешь. Он же ноль без твоей помощи, Лис. Кто он такой, чтобы из-за него ты ломала свою судьбу? Никто даже не знает, откуда он у нас появился в сентябре. Он иногородний, точно. Здесь у него нет никакой истории, я ещё в пятницу наводил справки, сразу же, как выпроводил его. Ребята сказали, что в городе он не так давно. Хочешь, глубже копну, через базу…

— Для чего?

— Он тебе рассказывал о своём прошлом?

— Нет. Понятия не имею. Меня не интересовали его паспортные данные и его прошлое.

— А вот это напрасно. Может он, вообще, женат и где-то имеет детей… Он ведь постарше нас будет.

— Возможно, ты прав, но это уже в прошлом.

— Его бы наказать надо.

— Хм.

— Ну так что, уйти его? Разрешаешь?

Мне почему-то стало так хорошо от этих слов, будто Кирилла уже «ушли» на самом деле, что я улыбнулась Арсену с благодарностью и довольно произнесла:

— Не-а. Брось. F* him, пусть живёт. Я не кровожадная.

— Вот это другое дело. Узнаю Силисию. А то — ухожу…

— Поплыли? — предложила я и бросилась к противоположному берегу пятидесятиметрового бассейна моего друга.

Мне было хорошо на воде, гораздо лучше, чем на суше в данный момент.

Где-то к десяти часам дня Арсен повёл меня пожевать что-то из французской кухни, а потом мы поели мороженого. Настроение изменилось к лучшему, и мне вовсе не хотелось больше покидать универ, а тем более такого парня, как Арсен. Кроме дружбы, нам друг от друга ничего не было нужно. Мы ещё немного прошвырнулись по городу и, после потрясного обеда в «Lajazzo», разошлись.

Я пожалела, что, сев в машину, снова включила телефон. У меня было как минимум десять пропущенных звонков и несметное количество месседжей и аудиосообщений. Меня искало полгруппы, а больше всех — Леднёва. Но я не пыталась перезванивать. Один пропущенный звонок был от Кирилла (да неужели?), Демид не сделал ни одного звонка. Это успех.

Но я ошибалась. Звонки с приватных номеров были от Демида.

Я приняла один такой звонок.

— Ты на спикере. У меня в машине ещё два человека, — соврала я. — Что тебе надо?

— Просто беспокоился, — тихо сказал он.

— О чём? Уж не о моём ли здоровье?

— И об этом тоже.

— Не смеши, а то мои ребята сейчас повыпадают из машины. Верх откинут.

— Я хочу тебя… видеть…

— Послушай, Демид, тебе не кажется, что ты заигрался?

— О чём ты? — голос его был скорее грустен, чем тих.

Но я не стремилась к снисхождению.

— Ну, допустим, Леднёва поручила тебе отвлечь меня… от Кирилла. Так ты свою миссию уже выполнил — Кирилла в моей жизни нет и не будет. Включи Леднёвой зелёный свет, она добилась своего с твоей помощью. Ну разве что ей сейчас предстоит бой с Глистой в клеёнчатом обрамлении. Так что садись, Дёмочка, пятёрка. С домашним заданием ты справился. Пирожок на полке — твой. Дальше-то зачем играть? Вжился в роль?

Слышно было, как он глубоко вздохнул, потом, чуть помедлив, произнёс:

— Я не играю. Разреши мне подъехать к тебе. Нам надо объясниться…

Я стала громко смеяться и, обращаясь в пустоту, сказала:

— Ребята, закройте уши, он сейчас рыдать будет, — и отключила связь.

Дома было грустнее, чем с Арсеном, но я решила не сдаваться тоске. Порывшись в конспектах, я перечитала из последнего и пошла валяться на диване в гостиной. Сама не знаю почему, но я то и дело косилась на свой балкон и застывала на время. Казалось, там прокручивалась эфемерная копия вчерашних событий: демидовское представление с букетом в руках и его голос — «открой дверь, я вручу…».

Всё ещё включённый ноутбук с конспектами булькнул сообщением, и смайлики Анны Евгеньевны ворвались в моё спокойствие через «мыло».

— Не говори, что ты не дома, я видела, как ты зашла, — писала она.

— Дома. Но сплю.

— Включи телефон.

— Нет.

— Тебя нет в СМК

— Удалилась отовсюду.

— И почему?

— Не важно. Просто примите факт.

— Тогда терпи здесь.

— Уши повесила, встала в хоровод…

— Он был у меня… и он прелесть.

— Дарю.

— Не пошли! Мне-то он зачем?

— Ок, разрешаю выбросить за ненадобностью.

— Как раз в нём есть надобность, но у тебя! Такими людьми не разбрасываются, почём даром.

— Ладно, не хотите даром, можете заплатить.

— Разве что по твоей тощей заднице, чтобы старших слушалась.

— Есть статья за рукоприкладство.

— Вникни, прострация, он замечательный человек и профессионал своего дела.

— Представляю… (Вульгарные смайлики.)

— Не хами, ребёнок.

— Зачем он мне?

— За молодостью лет. Я ни минуты не сомневаюсь, что он порядочный и заботливый мужчина.

— Как он вас, однако… (Куча уродливых смайликов.)

— Ещё один такой смайлик, и я посылаю твоим родителям текст «девять один один».

— Только попробуйте. Это насилие над волей ребёнка. Манипулирование и шантаж.

— Твои родители поручили мне тебя патронировать.

— Матронировать. (Зубоскальный смайлик.)

— Нет такого слова.

— Уже есть.

— Я за Ромео.

— Я против. И вообще, мне спать пора. Пока.

— Я зайду сейчас.

— Нет. Я в постели уже.

— Всего десять. Ты так рано не спишь.

— Сплю.

— Ты же пишешь …

— Это я так во сне разговариваю, лежа в обнимку с ноутбуком.

— Ну, если нет рядом иных особей мужского роду, то сойдут и объятия ноутбука.

— Вот кто из нас пошлит сейчас?

— Тот, кто начал. Что решаем с Ромео?

— Хрр-пыссссс. Хрр-пыссссс. (Храпящий смайлик.)

— Ой, ой. Ну, ничему тебя не научила юность…

— Всё!!! В отключке до утра.

Я захлопнула ноутбук и минут пять ждала звонка в дверь. Но Анна Евгеньевна не появлялась. Значит поверила.

Через час я уже, действительно, лежала в постели, думая о завтрашнем. Хотелось навеять бодрого настроения. Но неожиданно пошёл дождь, и стало совсем тоскливо. Мне думалось о том, что завтра будет новый день, в котором я буду не рядом с Кириллом и Леднёвой, а там, где их нет. Завтра эти два предателя навсегда станут мне чужими. Я мысленно надевала и снимала свою повседневную одежду, выбирая из неё то, в чём я утром пойду в универ. Я думала о том, как встречусь в раздевалке с Леднёвой и как не буду с ней разговаривать. Я представляла, как, войдя в аудиторию, я сразу сяду рядом с Арсеном, в стороне от Кирилла и, не поднимая головы, буду конспектировать или отвечать на вопросы профессора. Как не дам возможности ни ему и ни Леднёвой разговаривать со мной и объяснять свои поступки.

А дождь всё шёл и шёл, и за окном звучали синкопы серебристых струй, порой басом отскакивая от водосточной трубы или звонким сопрано отлетая от оконного стекла.

Наконец, глубокий сон всей своей тяжестью надавил мне на переносицу, и я провалилась в какой-то странный цветной фильм, где в главной роли была я сама… в объятиях Демида. И так хорошо и красиво, как в этом странном сне, мне ещё не было никогда.

Часть 4. На фиг прошлое

Ненужные мосты, или Надо просто закрыть глаза…

Кирилл стоял у одной из колонн центрального входа огромного четырёхкорпусного здания универа, но, заметив его ещё издалека, я вошла на территорию через двор. Я шла к корпусу меда и оглядывалась по сторонам, чтобы не наскочить на Леднёву. Но мне всё ж не удалось избежать встречи с ней. Похоже, они с Кириллом сговорились ждать меня у разных входов.

— Лазарева, чёрт! Наконец-то! Ты куда исчезла?

Я сделала вид, что не слышу, но мне всё равно пришлось пройти мимо неё.

— Ты что, оглохла?

Я вошла, оставив её за собой.

— Не пóняла я? Это что, так принято сегодня? Вынь фонендоскоп из ушей, доктор, с тобой разговаривают, — она пыталась шутить.

Но мне было не до шуток.

Леднёва схватила меня за руку, чтобы удержать на месте.

— Что происходит? Ну ладно, выпила немного, побуянила, понятное дело, но сейчас-то чего? — она «включила дурочку», свой излюбленный трюк.

— Руку отпусти…

— Лазарева, заканчивай уже, прям как ребёнок. Это я должна на тебя обижаться…

Тут уж я не смогла удержаться от соблазна наговорить ей в ответ несколько малоприятных слов:

— И за что же? За то, что ты спала с моим парнем? Может, мало показалось? — громко сказала я. — Да уж прости, что я невольно вмешалась в ваши планы.

— Ты что?

Леднёва стала озираться по сторонам.

— Чего орать-то? — испуганно сказала она.

— Иди куда шла… — сказала я, высвободив свою руку.

— Как хочешь…

— Так и хочу. Не показывайся мне на глаза, — добавила я.

— Мы в одной группе, чокнутая.

— Сама ты чокнутая. Изыди…

Я отошла от неё, но она стала меня догонять.

— Ты так легко разбрасываешься друзьями детства?

— Предателями. Вернее, одной предательницей.

Я остановилась и, посмотрев ей прямо в глаза, произнесла приглушённо, но резко:

— Мне безразлично, что было между ним и остальными, но не с тобой. Ты не должна была…

— Ты как-то чересчур на это реагируешь, — подчеркнув слово «это», ответила она.

— «Это»… Значит, ты была одной из тех, к кому он сбегал от меня делать «это»?

— Ну, если парень сбегает, значит, ему чего-то не хватает.

— Терпения… Для того, чтобы перейти на следующий уровень важных для двух нормальных людей отношений.

— Ему не хватало близости, — убеждённо продолжала она.

— А ты ему эту нехватку восполняла.

— Не я одна.

— Веский аргумент, нечего сказать. Наверное, он должен послужить смягчению твоей вины.

— А я не считаю себя виноватой, — Леднёва закачала головой из стороны в сторону, при этом опустив уголки губ вниз.

Самоуверенное выражение в то же время делало её лицо глупым.

— Так чего ж ты сейчас хочешь от меня, если не прощения? Прежних отношений? Может, и с Кириллом мне тоже помириться? Ведь никто не виноват, кроме меня, как я погляжу.

Леднёва затихла, но потом примиренчески выдала:

— Ты Демиду понравилась. Очень.

— Тебе-то что? Может, ты и на него виды имеешь? Так давай, не теряйся, — усмехнулась я.

Я всё-таки задела её за живое.

— Да пошла ты… Делай людям добро после этого, — изображая обиженную, сказала Леднёва.

— Твоего добра мне точно не нужно. Держи его себе.

— Много ты понимаешь…

Я отвернулась и пошла по коридору в аудиторию, на ходу застёгивая белый халат. Поправив хорошо накрахмаленную шапочку, я вошла.

Арсен махнул мне рукой из средней колонны аудитории, где он сидел в первом ряду, и я сразу направилась к нему. Какое счастье, что он пришёл вовремя. Опустившись рядом с ним, я легко вздохнула.

— Привет. Обошлось? — спросил он.

— Его удалось избежать, но не Леднёву.

Не успела я произнести эти слова, как Кирилл вместе с Леднёвой вошли в аудиторию. Профессор появился сразу вслед за ними, и лекция началась.

Арсен правильно рассчитал, сев впереди. Почти до самого верха свободных мест не было, и Кириллу с Леднёвой пришлось идти под потолок. И если они смотрели мне в затылок, то я в их сторону не смотрела вовсе.

На практические занятия в двадцатую поликлинику мы с Арсеном поехали вместе в его комфортном и навороченном ламборджини. К тому же нам было что обсудить по делам нашей практики в Централке. (Как оказалось, меня направляли вовсе не туда, но раз Георгий Арсенович пообещал помочь с переводом, то эта тема уже не являлась моей головной болью. Повезло.) Расставшись потом на паркинге у меда, где я оставляла свою крошку «ау», мы с Арсеном договорились встретиться в «Lajazzo», чтобы перемолоть за ужином все технические стороны полуторамесячной работы ассистентами профессора Быстрова.

Он просто чудо, этот Арсен. Его талант зашкаливает. Мне кажется, что он знает всё наперёд. Он так говорит о нашей интернатуре, будто этот вопрос уже тоже решён, хотя до конца учёбы ещё пару лет. Всё-таки хорошо иметь дело с толковым парнем, а точнее другом. Просто заботливым другом. Его отец готовит ему частную клинику под ключ, и Арсен этого стоит. Он стопроцентный хирург. Вполне возможно, к тому времени он будет вовсю оперировать по стране и за рубежом, где он планирует пополнить своё обучение, сразу же по окончании нашего меда. А вот где буду я — пока не знаю.

Но не только мысли о дальнейшей учёбе занимали меня сегодня. Весь день я боролась с другими мыслями. О Демиде. Даже когда мы с Арсеном довольно серьёзно говорили о нашей врачебной карьере, Демид лез мне в голову. Мне не хотелось думать об этом парне, внезапно вторгшемся в мою жизнь и мой сон, но почему-то думалось, причём очень настойчиво. Без конца вспоминался мой сон и его присутствие в нём. А главное, его губы, мягкие и горячие, блуждающие по мне с совершенно откровенной наглостью. Неужели мне этого хотелось? Почему я не отталкивала его во сне, ведь в реальности я его отвергла?

Ночью мне захотелось есть. Перечитывание лекций и поиски дополнительного материала для моего публичного доклада по судебной медицине вымотали меня совсем. Около полуночи я заварила себе очередной кофе и, взяв кусочек шоколада, настругала его на пенку, бугорком лежащую в кружочке переполненной до краёв кофейной чашки. Запах кофе всегда успокаивал меня, и, ещё не начав его пить, я уже предвкушала наслаждение. Затем, достав из шкафа спред Nutella, я от души намазала его на срезанные половинки сдобной булочки — неописуемый восторг. Но не успела я поднести одну из половинок ко рту, как на мобильнике появилось: «хочу тебя видеть» и грустный смайлик с разбитым сердцем. Я вернула булочку на тарелку и, обхватив руками свои острые коленки, уставилась на текст. Я подумала, что если он пришлёт ещё сообщение, то я отвечу, а если нет…

— Ты ведь не спишь, — написал он следом.

Я улыбнулась себе, но почему-то опять не ответила. Эка невидаль, наверное, сидит в своем «мерсе» у моего дома и смотрит на светящееся в темноте окна моей квартиры. Хотя я, наверное, должна была бы удивиться тому, что он опять где-то рядом. Поступок, надо признать.

— Я вижу тебя, — появилось новое сообщение.

Это уже слишком, подумала я и стала оглядываться по сторонам.

— Что за шпионские штучки? Только не говори, что ты опять на моём балконе, потому, что тебя там нет, — написала я, привстав с дивана и глянув на балкон.

— «Высоко сижу, далеко гляжу»… — ответил он.

— Как высоко?

— Недосягаемо.

— В смысле…

— Скоро на посадку.

— Не поняла…

— Я в небе.

— Так ты не рядом? — мои мысли, казалось, повлияли на мой текст, в нём явно прочитывалось сожаление.

— А ты ждала меня?

— Ещё чего! (Зевающий смайлик — я вернулась на свой маршрут.)

— А если честно… Признавайся, давай.

— Не дождёшься.

— Чего не дождусь — признания в том, что ждала?

— Не дождёшься, чтобы ждала…

Кажется, это было грубо, но иначе не получалось.

— Я… люблю… тебя…

— Ложь!

Ну почему я не верю ему?

— Любовь не может быть ложью, — написал он.

Никогда не задумывалась над тем, как порой от прочитанного учащается сердцебиение и начинается мелькание разных волнующих сцен в голове. Но ведь это так. Заверяю, как будущий врач.

— Я избегаю прямых определений, а особенно связанных с любовью, — ответила я.

— А я иду к ним навстречу.

— Однако в реальности ты отдаляешься, великий теоретик. (Маленький самолётик и задумчивый смайлик.)

— А ты хочешь, чтобы в реальности я приблизился?

Он выводил меня на откровенный разговор, и это немного пугало меня. Я подумала, что мне надо срочно прекратить писать, пока я не привыкла к этому Демиду. Да и вообще, я не готова к новым отношениям. По правилам хорошего тона мне полагалось пройти все этапы страстей по Кириллу, включая страдания. Но, как я ни силилась вспомнить, по каким именно нашим с Кириллом отношениям я должна была бы сокрушаться сейчас, я так и не вспомнила. Всё теперь казалось опошленным и униженным, и ничего из воспоминаний не казалось дорогим сердцу. Первое, что шло на ум, — это куча его бесконечных неотложных дел, из-за которых он сбегал при первом удобном случае. Гуляли ли мы в парке вдвоём, готовили ли с ним реферат в библиотеке универа или онлайн, или вместе с нашими ребятами тусили на вечеринках — всё теперь в моих глазах сводилось к одному: он уходил раньше всех, и почти всегда один. А если и со мной, то лишь для того, чтобы отвезти меня домой, при этом целуя в спешке и многообещающе гладя мне в глаза, типа — «остальное потом». А эти короткие свидания… Мы за «наш» месяц ничего интересного не совершили. А один из двух фестивальных фильмов, которые шли в кинотеатре, мы даже не досмотрели — ему пришла какая-то важная эсэмэска, и мы вышли из зала. Я уехала домой — он «по делам». Теперь-то я знаю, что это были за дела.

— Ты спишь? — не дождавшись моего ответа, написал Демид.

— Почти. Ты приземлился?

— Почти. Я позвоню тебе…

Я призадумалась. Я не знала, что ему ответить. Может с меня пока достаточно снов о нём? (Боже, аж стыдно вспоминать, как хорош был тот сон.)

— Поздно уже.

— У вас завтра нет первой пары.

— Леднёва доложила?

— Нет. Но ты ж не поверишь, если я скажу, что посмотрел расписание на сайте меда?

Совершенно неожиданно в нашу переписку ворвался звонок с неопределяемого номера.

— Ты не возьмёшь трубку? — написал он, пока я безрезультатно пыталась угадать звонившего.

— А откуда тебе… — недописала я и нажала на зелёный кружок.

Его голос звучал как продолжение нашей переписки — спокойно и уверенно.

— Привет ещё раз.

— Привет. Ты на земле?

— Да. Стою крепко, двумя ногами.

Почему-то мне захотелось сказать ему что-то приятное. Что это? Неужели я скучаю по нему?

Я посмотрела на свой остывающий кофе и, подняв чашечку, пригубила, втянув в рот подтаявшие шоколадные стружки вместе с бугорком кофейной пенки.

— Жаль, ты ещё далеко. Могла бы поделиться с тобой булочкой с Nutella, — пошутила я.

Неожиданный звонок в дверь заставил содрогнуться.

— Подожди, — сказала я, перейдя на шёпот. — Это наверняка Анна Евгеньевна. Когда она готовится к эфиру, она всю неделю мне рассказывает о деталях будущей передачи. Когда ж ещё, как не ночью?

— Я перезвоню завтра, — сказал Демид. — Не буду мешать вашему чудесному дуэту.

Его голос поник, но мне вовсе не хотелось его огорчать.

— Нет, нет. Подожди. Я притворюсь спящей, и она уйдёт, — сказала я, отчётливо осознавая, что мне ужасно нравится слышать его голос.

Я выключила свет и притихла, в надежде отвадить Аннушку. Демид тихо рассмеялся:

— Это не честно, Сия. Открывай ей двери, я перезвоню тебе. Ты ведь поздно ложишься, верно?

— О да. Я загубленная сова, это уже диагноз, — хихикнула я тихо.

Новый звонок в дверь насторожил меня. Но дважды не могло показаться одно и тоже: звонок раздался эхом в трубке Демида…

— Что это было? — спросила я, ощущая, как стало тяжелее дышать от охватившего меня волнения.

— Ты о чём? — он казался спокойным.

Я бросила трубку на диван и, выбежав в нетерпении в неосвещённый холл, распахнула настежь дверь. Челюсть у меня, что называется, отвисла…

Демид стоял, виновато втянув шею в чуть приподнятый ворот джинсовой куртки, и исподлобья смотрел на меня глазами грустного пёсика. Рука с мобильником всё ещё была у уха, в другой он сжимал белого плюшевого зайца с розовым пузиком, который в свою очередь держал в лапках маленького шоколадного зайчика. Ничего не говоря, я впустила его в дом, так и не включив света, и в тот же момент услышала, как тихо закрылась дверь Анны Евгеньевны. «Я в небе…» Как бы не так. Он отсиживался у неё в ожидании подходящего момента. Ах, Аннушка… Уверена, она ликовала.

— Ты обещала мне бутер с шоколадной мазучкой, — почему-то шёпотом напомнил Демид, протягивая мне зайца.

Я взяла игрушку и, прижимая её к себе, важно прошептала в ответ:

— Только в обмен на шоколадного зайчика.

В полумраке моей квартиры, освещённой лишь лунным светом, я разглядела его добрую улыбку, и моё волнение переросло в нетерпение.

Я сама не заметила, как оба зайца в итоге отлетели к дивану, а Демид, обхватив меня своими крепкими руками, прижал к себе. Дышать стало вовсе невмоготу, но легче было потерять сознание, чем отказаться от его поцелуев.

Я вдруг отчётливо поняла, что именно Это я и видела во сне. Но теперь меня немного пугало всё то, что шло следом за поцелуями в кульминации сна. Правда, надо признать, Демид не оставил мне времени на испуг. Погружаясь в гипнотическое забытье, я видела себя Снегурочкой, сгорающей в огне, с её прощальной арией «Люблю и таю…» и испарением в воздухе (спасибо Аннушке, и здесь она рулит). Только теперь, когда Демид был в такой невероятно плотной близости, я уяснила для себя, что не имела никакого понятия о том самом чувстве, о котором так сладкоголосо повествовали все любовные романы, прочитанные мною. Тогда мне казалось, что описания эротических сцен в этих книгах жутко неестественны, «масляно-медовы», а порой даже пошлы. Теперь же, наслаждаясь этими «сценами» вживую, я заключила, что в те описания вполне можно было бы ещё добавить мёду. Незнакомые доселе чувства поглощали меня, растворяли в себе и лепили из этой живой массы новое существо, без плоти и конкретной формы. Эти чувства видоизменяли меня своей глубиной, и мне было сладостно и томно находиться в них.

Демид унёс меня в мою спальню и, медленно обнажая, уложил на кровать. Мне, конечно же, не хватало его спокойствия и степенности, а потому его одежда, в отличие от моей, покидала тело стремительно, слетая с него с моей помощью почти не расстёгнутой.

Если бы мне кто-то когда-то предсказал, что я смогу вытворять с ним в постели то, что теперь вытворяю, я бы не поверила ни за что. Я посмеялась бы над таким нелепым предсказанием, хотя, возможно, в душе пожалела б о том, что такие страсти мне не по зубам. Но, надо признаться, что и теперь, когда это происходит на самом деле, мне в это верится с трудом. Его мягкие тёплые губы, его карие глаза, его густые светлые волосы, его крепкие, но нежные руки (теперь я снова их люблю), всё его тело заставляет меня опускаться в какую-то бездну сладострастия и в полусознании наслаждаться ею. Я исчезаю и появляюсь вновь, желая снова исчезнуть и ещё долго не возвращаться.

— Кто надоумил тебя выкрасить волосы в этот… немыслимо красный цвет?

— Ты…

Приласкав ладонью мои невероятно запутавшиеся длинные локоны, Демид запрокидывает мою голову назад и впивается губами в мою тонкую шею. Его пальцы, от которых бьёт током при каждом прикосновении, блуждают по моей груди, уступая место горячим губам, и я, извиваясь змеёй, предательски сдаю шаг за шагом крепость своего целомудрия. Закрывая от блаженства глаза, я теряю ощущение времени, места, а заодно и земного притяжения, обретая состояние невесомости. Температура наших влажных тел взмывает по ртутному столбику, и я уже представляю себе ванну с ледяной водой, в которую мы, разгребая кусочки льда, погрузимся после смертельного утомления любовью.

Так неправдоподобно красиво бывает только во сне, когда ты не совсем понимаешь, что с тобой происходит, но в то же время и не пытаешься анализировать своего состояния. Ты просто воровски наслаждаешься им, не зная, что это сон и не боясь проснуться. И я, собирая в живую картину разлетевшийся пазл своего вещего сна, обретаю его наяву. И наслаждаюсь…

До утра ещё далеко.

Нью Йорк, май 2018