Клеман Маро заслужил благодарность уже тем, что собрал, сохранил и издал поэтическое наследие Франсуа Вийона. Вопреки презрению, которое ему выказывали поэты ронсаровской плеяды, Маро пережил их всех — не жизненным сроком, а известностью и популярностью в течение двух веков. Протестантский фанатик Жан Кальвин, отправлявший людей на костёр за мимоходом высказанное сомнение в достоверности библейских легенд, высоко ценил сделанный его единоверцем Маро поэтический перевод Книги Псалмов царя Давида. Лицейский опыт Пушкина «Старик» («Уж я не тот любовник страстный…») — перевод стихотворения Маро «О себе самом» (Desoi-même).

Эварист Парни давно забыт даже соотечественниками. Вернее, не забыт, а переведён в разряд поставщиков материала для диссертаций. Однако в России в своё время его широко читали и изрядно почитали; «Войну богов» и «Галантную Библию» юный Пушкин прятал под матрацем лицейской койки. Пушкинская ювенилия «Добрый совет» («Давайте пить и веселиться…») являет собой перевод стихотворения Парни «Моим друзьям» (À mes amis).

Петрюс Борель, «неистовый романтик» 1830-х годов, последние двадцать лет жизни ничего не писал и не публиковал, умер в безвестности и надолго исчез с литературного горизонта. Оригинал и неудачник, отчаянный республиканец, сам себе присвоивший прозвище Ликантроп (оборотень), яростный критик государственных порядков Реставрации, презиравший мещанские добродетели автор книги «Шампавер: Безнравственные рассказы» и сборника стихов «Рапсодии», он проиграл в столкновении с эпохой. Сейчас имя Бореля понемногу возвращается; вряд ли у него будут миллионы читателей, но сделанное им достойно внимания.

Рене Арман Сюлли-Прюдом — первый в истории лауреат Нобелевской премии по литературе со дня её учреждения. Рекомендация вполне достаточная, каково бы ни было современное отношение к названной премии. Стихотворение «Разбитый фиал» — визитная карточка поэта.

Один из символистов, коллега Бодлера, Верлена и Малларме, Шарль Кро мог бы остаться в истории как человек, который на полгода раньше Томаса Эдисона придумал устройство для записи речи, а также разработал научные основы цветной фотографии. Но он обрёл национальную известность как поэт, местную парижскую известность как большой любитель безалаберной богемной жизни, и был солидарен с Бодлером в любви к кошкам. Что здесь похвала, что упрёк — разобрать трудно.

Жюль Леметр не обладал яркой поэтической индивидуальностью. Он был известен главным образом как независимый литературный критик вне партий и направлений. Неслучайно его стихи похожи скорее на критические эссе, чем на лирику. Всего несколько стихотворений Леметра не утонули в бездне времени; одно из них представлено здесь.

Анри де Ренье был в России одним из самых популярных французских авторов. Девятнадцатитомное собрание его сочинений в русском переводе вышло в середине 1920-х годов. Затем писателя старательно, целенаправленно и надолго забыли; только в начале 1990-х появился семитомник избранной прозы. Громокипящее, гимническое, полное античных аллюзий стихотворение «Похороны» молодой Ренье написал после того, как весной 1885 года стал очевидцем похорон Виктора Гюго — грандиозной трёхдневной народной манифестации, на время почти удвоившей население Парижа.

Поль Валери оставил несколько десятков тысяч страниц дневниковых записей, несколько тысяч страниц эссе и заметок — и сто с небольшим страниц стихотворений, бóльшую часть которых создал после длительной творческой паузы: умолкнув двадцатилетним, он вновь обрёл голос, когда ему было под пятьдесят. Почти каждое его стихотворение поражает лексической прозрачностью и прячущимся за ней невероятно затемнённым смыслом. Почти каждое его стихотворение кажется незавершённым наброском. Незавершённость Валери считал признаком подлинного искусства, ибо в мире нет ничего завершённого, кроме смерти.

Анна де Ноай — дочь румынского боярина и гречанки, в замужестве французская маркиза, владелица и владычица парижского литературного салона, бывать в котором считали за честь Альфонс Доде, Поль Клодель, Марсель Пруст и Франсуа Мориак. Собственным стихам, выдержанным в образцово классической манере, маркиза де Ноай не придавала большого значения. В России на её творчество первыми обратили внимание Максимилиан Волошин и Марина Цветаева — люди, всерьёз не интересовавшиеся никем и ничем, кроме самих себя. Это кое о чём говорит.

Девятого марта 1916 года Гийом Аполлинер, поэт, прозаик и драматург, по национальности полуполяк-полунеизвестнокто, апатрид, полжизни проживший во Франции, добровольно пошедший на войну и выслуживший чин младшего лейтенанта, наконец-то получил французское гражданство. А умер он 9 ноября 1918 года, в день окончания Первой мировой войны, от испанского гриппа и последствий тяжёлого ранения. Его смерть ознаменовала конец так называемой Прекрасной эпохи (Belle Èpoque). Он был главным архитектором и строителем моста под названием Сюрреализм, по которому французская словесность через военную пропасть перебежала в двадцатый век.

Клеман Маро (1496–1544)

О себе самом

Да, я не тот, что прежде был, —

Не возвратится то, что было;

Мой летний жар и вешний пыл

Холодным ветром остудило.

Амур, ты мой верховный бог —

Тебе служил, тебе трудился;

Когда бы заново родился —

Ещё верней служить бы мог!

Эварист Парни (1753–1814)

Моим друзьям

Друзья, затеплите огни!

Побольше смеха и веселья,

И удовольствий, и безделья,

И пустословной болтовни!

Да сгинут в играх и похмелье

Отягощенья бытия;

Мы будем счастливы, друзья, —

Чего стесняться, в самом деле?

Когда же на закате дней

Повеет смертью хлад могильный —

Тогда с улыбкою умильной

Возьмём у старости бессильной

Всё, что возможно взять у ней.

Петрюс Борель (1809–1859)

Гимн солнцу

Безлюдною тропой, недугами страдая,

Озлобясь и оголодав,

Я медленно бреду — и наземь припадаю,

Как дикий зверь или удав.

Мне веки жжёт огнём: о, выспаться бы вволю!

На камень голова легла.

Я жажду получить положенную долю

Текущего с небес тепла.

Там, в городе, скупцы — гнуснее нет на свете —

В карман, бездонную дыру,

За воду и за хлеб кладут побор в монете;

Я уплатил — и я беру!

Для солнца все равны; светило без утайки,

Лучами жаркими паля,

Ласкает грязный лоб бродяги-попрошайки

И лик холёный короля.

Одиночество

В стране, где южный зной и небо в цвет лазури,

Где англичанин бьёт покорного раба, —

Там пальма чахлая, сопротивляясь буре,

С лианою сплелась, уныла и слаба.

Священный паразит, омела колдовская,

Воссев на древний дуб, спокойно видит сны;

А щупальца её и ломки, и нежны —

И дуб хранит врага, питая и лаская.

Лиана, пальма, дуб, священная омела —

Завидую, томлюсь! Мечтаю, трепеща,

И жизненный поток перебрести несмело,

И женщину обвить сплетеньями плюща!

О женщина, цветок! В жужжащем светском рое,

Где томный клавесин рокочет бесперечь,

На слух не уловить сочувственную речь,

Певцу не отыскать созданье неземное.

Не на людях она, и не в толпе бурливой —

Та девушка, что мне на счастье суждена;

Среди ночных полей, в тени плакучей ивы,

Как Вертерова страсть — явилась бы она…

Ты не южанка, нет! Мечту свою лелея,

Тревогу синих глаз я ощутить смогу.

Ты — золото волос на рейнском берегу,

Ты — лебедь тихих вод, Ундина, Лорелея.

Напрасно я зову… Придёшь ли, ангел милый?

И сердцу моему даруешь ли весну?

Я верность сохраню до гроба, до могилы.

Останусь одинок — недолго протяну.

На крыше воробей слюбился с воробьихой,

И вся кобылья страсть досталась жеребцу.

Я в челноке один. Вокруг безлюдно, тихо.

И дней моих поток свергается к концу.

Рене Арман Сюлли-Прюдом (1839–1907)

Разбитый фиал

Альберу Декре

Вербена тихо умирала —

Осыпался поблекший цвет;

Был край хрустального фиала

Случайно веером задет.

Скол невелик, но вред смертельный;

В хрусталь вгрызаясь, как пила,

Чуть видной ниткой канительной

По кругу трещина прошла.

За каплей капля без оглядки

Стекла вода, цветок увял.

Никто не смог постичь разгадки:

Не трогайте — разбит фиал.

Руки любимой жест небрежный

Влюблённого разит насквозь —

Покой разрушен безмятежный,

И сердце вмиг разорвалось.

Для мира жив, но бездыханен,

Он втайне плачет и скорбит,

Слегка задет — жестоко ранен;

Его не троньте, он разбит.

Продолжение следует