
Клеман Маро заслужил благодарность уже тем, что собрал, сохранил и издал поэтическое наследие Франсуа Вийона. Вопреки презрению, которое ему выказывали поэты ронсаровской плеяды, Маро пережил их всех — не жизненным сроком, а известностью и популярностью в течение двух веков. Протестантский фанатик Жан Кальвин, отправлявший людей на костёр за мимоходом высказанное сомнение в достоверности библейских легенд, высоко ценил сделанный его единоверцем Маро поэтический перевод Книги Псалмов царя Давида. Лицейский опыт Пушкина «Старик» («Уж я не тот любовник страстный…») — перевод стихотворения Маро «О себе самом» (Desoi-même).
Эварист Парни давно забыт даже соотечественниками. Вернее, не забыт, а переведён в разряд поставщиков материала для диссертаций. Однако в России в своё время его широко читали и изрядно почитали; «Войну богов» и «Галантную Библию» юный Пушкин прятал под матрацем лицейской койки. Пушкинская ювенилия «Добрый совет» («Давайте пить и веселиться…») являет собой перевод стихотворения Парни «Моим друзьям» (À mes amis).
Петрюс Борель, «неистовый романтик» 1830-х годов, последние двадцать лет жизни ничего не писал и не публиковал, умер в безвестности и надолго исчез с литературного горизонта. Оригинал и неудачник, отчаянный республиканец, сам себе присвоивший прозвище Ликантроп (оборотень), яростный критик государственных порядков Реставрации, презиравший мещанские добродетели автор книги «Шампавер: Безнравственные рассказы» и сборника стихов «Рапсодии», он проиграл в столкновении с эпохой. Сейчас имя Бореля понемногу возвращается; вряд ли у него будут миллионы читателей, но сделанное им достойно внимания.
Рене Арман Сюлли-Прюдом — первый в истории лауреат Нобелевской премии по литературе со дня её учреждения. Рекомендация вполне достаточная, каково бы ни было современное отношение к названной премии. Стихотворение «Разбитый фиал» — визитная карточка поэта.
Один из символистов, коллега Бодлера, Верлена и Малларме, Шарль Кро мог бы остаться в истории как человек, который на полгода раньше Томаса Эдисона придумал устройство для записи речи, а также разработал научные основы цветной фотографии. Но он обрёл национальную известность как поэт, местную парижскую известность как большой любитель безалаберной богемной жизни, и был солидарен с Бодлером в любви к кошкам. Что здесь похвала, что упрёк — разобрать трудно.
Жюль Леметр не обладал яркой поэтической индивидуальностью. Он был известен главным образом как независимый литературный критик вне партий и направлений. Неслучайно его стихи похожи скорее на критические эссе, чем на лирику. Всего несколько стихотворений Леметра не утонули в бездне времени; одно из них представлено здесь.
Анри де Ренье был в России одним из самых популярных французских авторов. Девятнадцатитомное собрание его сочинений в русском переводе вышло в середине 1920-х годов. Затем писателя старательно, целенаправленно и надолго забыли; только в начале 1990-х появился семитомник избранной прозы. Громокипящее, гимническое, полное античных аллюзий стихотворение «Похороны» молодой Ренье написал после того, как весной 1885 года стал очевидцем похорон Виктора Гюго — грандиозной трёхдневной народной манифестации, на время почти удвоившей население Парижа.
Поль Валери оставил несколько десятков тысяч страниц дневниковых записей, несколько тысяч страниц эссе и заметок — и сто с небольшим страниц стихотворений, бóльшую часть которых создал после длительной творческой паузы: умолкнув двадцатилетним, он вновь обрёл голос, когда ему было под пятьдесят. Почти каждое его стихотворение поражает лексической прозрачностью и прячущимся за ней невероятно затемнённым смыслом. Почти каждое его стихотворение кажется незавершённым наброском. Незавершённость Валери считал признаком подлинного искусства, ибо в мире нет ничего завершённого, кроме смерти.
Анна де Ноай — дочь румынского боярина и гречанки, в замужестве французская маркиза, владелица и владычица парижского литературного салона, бывать в котором считали за честь Альфонс Доде, Поль Клодель, Марсель Пруст и Франсуа Мориак. Собственным стихам, выдержанным в образцово классической манере, маркиза де Ноай не придавала большого значения. В России на её творчество первыми обратили внимание Максимилиан Волошин и Марина Цветаева — люди, всерьёз не интересовавшиеся никем и ничем, кроме самих себя. Это кое о чём говорит.
Девятого марта 1916 года Гийом Аполлинер, поэт, прозаик и драматург, по национальности полуполяк-полунеизвестнокто, апатрид, полжизни проживший во Франции, добровольно пошедший на войну и выслуживший чин младшего лейтенанта, наконец-то получил французское гражданство. А умер он 9 ноября 1918 года, в день окончания Первой мировой войны, от испанского гриппа и последствий тяжёлого ранения. Его смерть ознаменовала конец так называемой Прекрасной эпохи (Belle Èpoque). Он был главным архитектором и строителем моста под названием Сюрреализм, по которому французская словесность через военную пропасть перебежала в двадцатый век.
Клеман Маро (1496–1544)
О себе самом
Да, я не тот, что прежде был, —
Не возвратится то, что было;
Мой летний жар и вешний пыл
Холодным ветром остудило.
Амур, ты мой верховный бог —
Тебе служил, тебе трудился;
Когда бы заново родился —
Ещё верней служить бы мог!
Эварист Парни (1753–1814)
Моим друзьям
Друзья, затеплите огни!
Побольше смеха и веселья,
И удовольствий, и безделья,
И пустословной болтовни!
Да сгинут в играх и похмелье
Отягощенья бытия;
Мы будем счастливы, друзья, —
Чего стесняться, в самом деле?
Когда же на закате дней
Повеет смертью хлад могильный —
Тогда с улыбкою умильной
Возьмём у старости бессильной
Всё, что возможно взять у ней.
Петрюс Борель (1809–1859)
Гимн солнцу
Безлюдною тропой, недугами страдая,
Озлобясь и оголодав,
Я медленно бреду — и наземь припадаю,
Как дикий зверь или удав.
Мне веки жжёт огнём: о, выспаться бы вволю!
На камень голова легла.
Я жажду получить положенную долю
Текущего с небес тепла.
Там, в городе, скупцы — гнуснее нет на свете —
В карман, бездонную дыру,
За воду и за хлеб кладут побор в монете;
Я уплатил — и я беру!
Для солнца все равны; светило без утайки,
Лучами жаркими паля,
Ласкает грязный лоб бродяги-попрошайки
И лик холёный короля.
Одиночество
В стране, где южный зной и небо в цвет лазури,
Где англичанин бьёт покорного раба, —
Там пальма чахлая, сопротивляясь буре,
С лианою сплелась, уныла и слаба.
Священный паразит, омела колдовская,
Воссев на древний дуб, спокойно видит сны;
А щупальца её и ломки, и нежны —
И дуб хранит врага, питая и лаская.
Лиана, пальма, дуб, священная омела —
Завидую, томлюсь! Мечтаю, трепеща,
И жизненный поток перебрести несмело,
И женщину обвить сплетеньями плюща!
О женщина, цветок! В жужжащем светском рое,
Где томный клавесин рокочет бесперечь,
На слух не уловить сочувственную речь,
Певцу не отыскать созданье неземное.
Не на людях она, и не в толпе бурливой —
Та девушка, что мне на счастье суждена;
Среди ночных полей, в тени плакучей ивы,
Как Вертерова страсть — явилась бы она…
Ты не южанка, нет! Мечту свою лелея,
Тревогу синих глаз я ощутить смогу.
Ты — золото волос на рейнском берегу,
Ты — лебедь тихих вод, Ундина, Лорелея.
Напрасно я зову… Придёшь ли, ангел милый?
И сердцу моему даруешь ли весну?
Я верность сохраню до гроба, до могилы.
Останусь одинок — недолго протяну.
На крыше воробей слюбился с воробьихой,
И вся кобылья страсть досталась жеребцу.
Я в челноке один. Вокруг безлюдно, тихо.
И дней моих поток свергается к концу.
Рене Арман Сюлли-Прюдом (1839–1907)
Разбитый фиал
Альберу Декре
Вербена тихо умирала —
Осыпался поблекший цвет;
Был край хрустального фиала
Случайно веером задет.
Скол невелик, но вред смертельный;
В хрусталь вгрызаясь, как пила,
Чуть видной ниткой канительной
По кругу трещина прошла.
За каплей капля без оглядки
Стекла вода, цветок увял.
Никто не смог постичь разгадки:
Не трогайте — разбит фиал.
Руки любимой жест небрежный
Влюблённого разит насквозь —
Покой разрушен безмятежный,
И сердце вмиг разорвалось.
Для мира жив, но бездыханен,
Он втайне плачет и скорбит,
Слегка задет — жестоко ранен;
Его не троньте, он разбит.
Продолжение следует